квартиры. Ключ от внутренней половины квартиры, куда снесены все вещи, теперь опять у Петровны. Приехали Ивановы. Мне звонила Тамара Вла-димировна и очень зовет. Я еще их не видел. Всеволод, которого я встретил в столовой, очень хвалил Женечку, о котором с такою же похвалой отзывались и раньше другие.
Прости, что я пишу тебе так бледно и с такой пустой душой. Если бы я был моложе, я бы повесился. Я не понимаю этой Москвы и людей кругом. Неужели никогда ничего не изменится?
Крепко целую тебя и Женю. Если надо будет, пошлю письмо с Ивановыми.
Твой Боря
Впервые: «Существованья ткань сквозная». — Автограф.
1 Пастернак хлопотал по поводу А. Н. и М. Н. Вильям, которые подвергались угрозе выселения из Москвы из-за немецкого происхождения. Ему удалось отстоять Анну Николаевну Вильям-Кудряшову, как жену фронтовика, Маргарита Николаевна была выслана в Сибирь.
2 Е. М. и И. В. Стеценко.
899. 3. Н. ПАСТЕРНАК
18—20 октября 1942, Москва
Дорогая Зиночка! Когда я уезжал, я мысленно прощался с тобой и Леней на год. Теперь я не верю возможности, что скоро снова с вами увижусь. Я боюсь думать об этом счастьи.
Посылаю тебе с Бертой Яковлевной1 папирос, а Лене шоколаду. Я заплатил за него 300 р. Мне больно, что тут нет ничего для Стасика. Может быть, уступишь ему от меня две коробки.
Договор на Антония и Клеопатру заключен2. Завтра отправляю тебе через Литфонд два чемодана. Не удивляйся множеству рухляди. Что делать, все пригодится для обмена.
Мой чемодан отправляется назад почти в том же виде, в каком я его сюда привез. Можешь даже не распаковывать вещи до моего приезда3. Но на всякий случай посылаю тебе в конверте ключ от твоего парижского. Адикову шубу утащили вместе с лучшими из Жениных вещей. То же самое случилось бы с ней, если бы она осталась в Лаврушинском. Все уцелевшее хранилось у Елены Петровны. Теплое белье и шляпу она мне купила зимою после моего отъезда.
Итак, я, по-видимому, решил возвращаться. Мне кажется, надо всеми силами стараться жить дружно, здорово и производительно, а это можно только в Чистополе, при вас. Все равно, будет ли в январе мир, как тут поговаривают (это я тебе расскажу при встрече), или же, наоборот, развитие военных действий и затяжка войны распространит угрозу на Чистополь, я хочу быть с вами и, пока будет возможно, жить тепло, хорошо питаться и хорошо работать, а если, не дай Бог, это станет невозможно, разделить с вами надвигающиеся лишенья.
Вероятно, я пошлю тебе на днях по почте тысячи две-три и привезу с собою столько же или немного больше. Мне хочется устроить денежные дела так, чтобы месяца через два-три мне предстояла расплата по новому договору и чтобы расчет можно было произвести из Чистополя через Хесина, как в прошлом году. Мне только поставили очень короткий срок на Антония, только 4 месяца. Немирович очень увлечен и торопится постановкой. Я его должен увидеть, но перед этим хочу перечесть Антония и все время занят квартирами, карточками, деньгами и пр.
Было бы очень хорошо, если бы, двинув вещи (деньги, может быть, понадобятся?), ты позапасла меду и масла. Совершенная фантасмагория была бы, если бы ты поручила Гроссмани-хинскому человеку перевезти, напилить и наколоть дров для меня4. Не выложить ли мне дополнительную печурку в моей комнате? Или, может быть, поставить железную? Так была бы разрешена проблема самовара, можно было бы готовить свое, и была бы достигнута хозяйственная самостоятельность на случай взя-тия Ленички из детдома на дом. Дело в том, что и при щедрой вавиловской топке в прошлом году5 в морозы было холодно при настежь открытых круглые сутки дверях, а теперь ведь, когда я ухожу, я их запираю. Я, конечно, не смею мечтать о том, чтобы это все было сделано до моего приезда, но если бы такое счастье случилось, я бы с удесятеренной энергией принялся наколачивать новые деньги.
Вере Кузьминишне6 я уже отправил 500 руб. Это ей подарок. Если она взяла бы заботу о дровах или печке на себя, давай ей деньги на расходы, сколько потребуется, а эти — ее собственность.
Ничего не пишу тебе о Москве, об Асмусах, о Шуре. Все это расскажу при встрече, — есть о чем поговорить. Москва так же далека от истинной тайны событий, как Чистополь, но зато Чистополь ближе к коровам, курам и лошадкам, чего нельзя сказать о мертвой и по-глупому надутой Москве.
Что меня задерживает? Окончательное оформление договоров, получение дальнейших денег, обеспеченье постоянной московской прописки, предложение прочесть перевод «Ромео» в ВТО7 (это надо сделать, а то никто не знает о существовании нового перевода), устройство квартирных дел. Об этом тоже при встрече: мне кажется, во всех отношениях нам придется жизнь (в смысле крова и обстановки) начинать сначала, и, может быть, Чистополь более долгая стоянка (может быть, вроде нового Переделкина), чем кажется, но я всему этому очень рад, так как это пойдет совсем в другом стиле, чем грошовая дребедень, которой мы лишились. Я запрашиваю те-леграммою Барто в Свердловске, согласится ли она уделить мне комнату в своей квартире для переноски в нее немногого оставшегося из мебели из верхних этажей и проживанья в ней, если я задержусь на первые дни ноября или захочу или должен буду приехать в Москву еще раз зимою. Если она откажет или не скоро ответит, мне подыщут комнату внизу в каком-нибудь другом подъезде8.
Если тебе надо будет сообщить что-нибудь экстренно, воспользуйся едущими сюда (уехали ли уже Казин и Зенкевич?9) или телеграфируй. Стасику обязательно придумаю подарок: я ему, наверное, отдам все сладкое из пайка, если получу его. До сих пор не могу получить продкарточки. Прописался временно в Лаврушинском. Умерла Варвара Ивановна10. Милица Сергеевна и словом не заикнулась о полученных деньгах. Шура задолжал мне больше тысячи. Туси еще не видел. Питаюсь клубными обедами, а по утрам и вечерам — подкрашенным кипятком с хлебом. Если попрактиковаться в этом в течение года, от человека мало что останется. Крепко обнимаю тебя и детей, прости, что пишу неразборчиво,— тороплюсь. Большое искушенье — съездить за большими Лениными игрушками в Переделкино, но сегодня последний день приема посылок, кроме того, боюсь сильных ощущений при виде разрушенья, а также того, что Маруся пристанет ко мне как репей и потом не рад будешь.
Без конца обнимаю. Боря
Впервые: Письма Пастернака к жене. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, on. 1, ед. хр. 61). Датируется по содержанию.
1 Б. Я. Сельвинская возвращалась в Чистополь.
2 Договор на «Антония и Клеопатру» с П. И. Чагиным был подписан 17 окт. 1942 г.
3 Пастернак отправлял свои вещи назад, рассчитывая вскоре приехать самому, но желая утвердиться в этом решении, спрашивал жену 28 окт.: «Я только не знаю, имеет ли мне смысл везти работу в Чистополь, — будет ли это осуществимо житейски? Мне очень бы хотелось быть рядом с тобой и детьми. Во всяком случае закупай мед и масло, если это возможно. Дай мне, пожалуйста, телеграмму, как мне поступить. Мое желанье вер-нугься к вам было так велико, что ведь я отослал назад чемодан со своими вещами, чем очень затруднил для себя жизнь тут, если бы пришлось остаться» (там же. С. 142).
4 Речь идет о человеке, рекомендованном женой В. С. Гроссмана, Ольгой Михайловной, по соседству с которой Пастернак жил в Чистополе.
5 Комната, которую снимал Пастернак у Вавиловых, не имела печки и отапливалась только через открытую дверь в хозяйскую кухню. «Протелеграфируй мне, пожалуйста, сегодня же, — повторял он 28 окт. — есть ли надежда тепло прожить в моей комнате, т. е. есть ли дрова и можно ли надеяться поставить у меня в комнате железную печку или сложить маленькую кирпичную? Вообще стоит ли приезжать? Мне бы страшно этого хотелось» (там же).
6 В. К. Вавилова — хозяйка комнаты в доме по ул. Володарского в Чистополе, где жил Пастернак.
7 Пастернак читал перевод «Ромео и Джульетты» 23 октября 1942 г. в Доме актера. «Ввиду того, что обстоятельства заставили меня засесть за правку Ромео (по Морозовским замечаньям) и согласиться читать его 23-го, я засиделся здесь больше, чем хотелось бы, и, наверное, проворонил конец навигации, а также выскочил из продовольственных октябрьских рамок», — писал Пастернак жене (там же).
8 Пастернаку не удалось договориться с Агнией Львовной Барто; оставшееся до отъезда время Пастернак жил у Асмусов, квартира в Лаврушинском продолжала подвергаться разорению.
9 Поэты В. В. Казин и М. А. Зенкевич возвращались в это время из Чистополя.
10 Неустановленное лицо.
900. 3. Н. ПАСТЕРНАК
19 ноября 1942, Москва
19 ноября 1942
Зиночка, мамочка моя, дорогая моя радость! У меня все уже было готово к тому, чтобы выехать 18-го с Явичем1, и вдруг я решил до возвращенья к тебе съездить на фронт. Я звонил об этом Фадееву. Я не знаю, как все это устроится. Но он обещал мне сдать меня в верные руки. На днях все это выяснится. Если я там побываю, то, если это Богу угодно, поездка моя отложится недели на две — на три, и с его помощью я соберусь к тебе с детьми в декабре. Тогда же к вам собирается Хмара2. Может быть, мы поедем вместе.
Я немыслимо соскучился по тебе и Леньке со Стасиком. Я соскучился даже по Чистополю как по более истинной моей жизни, чем московская. Я почти до слез рвусь назад в темь и дичь этой прикамской зимы, которой я обязан столь многим. Мне надо сказать тебе кучу вещей. Итак, начнем с дел, и сперва с денежных.
Через Хесина я перевел тебе 2 тысячи, потом по почте 3 тысячи, потом с Наташей Павленко3 одну и вчера опять попросил Хесина перевести тебе 10 — всего 16 тыс. Крупных денег у меня до окончанья перевода «Антония и Клеопатры», за который я примусь лишь у вас в Чистополе, т. е. до марта, апреля, не будет. Но постарайся запасти что-нибудь необходимое или полезное — мед, масло, дрова или картошку: мелкие средства в этом зимнем промежутке я всегда добуду. Моя мечта — провести с тобой эти зимние месяцы с наибольшей производительностью и пользой. Живи в моей комнате и храни ее, чтобы не уплыла. Плати Вере Кузьминишне и поддерживай с ней хорошие отношенья4. Мне кажется, что к концу зимы, еще до начала навигации, я должен буду вместе с тобою, без Лени и Стасика, съездить в Москву для закладки первых кирпичей под наше летнее возвращенье с детьми на родину. Будет очень хорошо,
