380).

926. В. Д. АВДЕЕВУ

21 октября 1943, Москва Дорогой Валерий Дмитриевич!

Пишу Вам, потому что не могу уже справиться с неловкостью и сожаленьем о своем молчании. Арсений Дмитриевич1 должен был Вам рассказать, какой неудобный образ жизни приходится вести мне и Зинаиде Николаевне. С его отъездом это только еще усложнилось. Я был на фронте ко времени его отъезда2 и по своем возвращении не застал Зин. Ник-ны, которая ездила в Свердловск за старшим сыном. Арсений Дмитриевич уехал без меня. Я с ним не простился. У меня было предположение послать с ним для Вас «Ранние поезда» и табаку для Дмитрия Дмитриевича3. Но это были для меня дни разгрома, как это собственно продолжается и сейчас. Только на днях выселили зенитчиков из нашей полуразрушенной квартиры и собираются делать в ней ремонт. Обставлять ее придется продуктами воображенья, потому что из нее ис-чезло все, а столов, стульев, кроватей, посуды и пр., насколько я понимаю, в Москве не достать ни за какие деньги. Мы живем все врозь, я в одном месте, Зина в другом, Леня в третьем, Стасик в четвертом. Я страшно занят и работаю не покладая рук. Мне заказали избранного Шекспира (несколько хроник и драм), у меня договор на «Лира». Кроме того, я пишу «Зарево», реалистическую поэму, и кое-какие статьи4.

Поездка на фронт имела для меня чрезвычайное значенье, и даже не столько мне показала такого, чего бы я не мог ждать или угадать, сколько внутренне меня освободила. Вдруг все оказалось очень близко, естественно и доступно, в большем сходстве с моими привычными мыслями, нежели с общепринятыми изображеньями. Не боюсь показаться хвастливым, могу сказать, что из целой и довольно большой компании ездивших, среди которых были Конст. Александрович, Всев. Иванов и К. Симонов, больше всего по себе среди высших военных было мне, и именно со мной стали на наиболее короткую ногу в течение месяца принимавшие нас генералы5. Как только устрою дела и допишу поэму, опять туда поеду.

Представьте, я получил из отдела печати английского посольства письмо с комплиментами по поводу моего Шекспира, на шикарной бумаге с королевским гербом, и шекспировский словарь в подарок6.

Так как теперь из Чистополя все разъехались, а до новой войны мы наверное не доживем, то как будто нет видимых причин думать о поездке в Ваш город. Между тем, и особенно пока вы все в нем живете, и в особенности потому, что я не дорожу нынешней Москвой (отчего у меня в ней все из рук и валилось: квартиры, положенье и пр.)… Живо и непосредственно и всей душой мне собственно только хочется в Чистополь и в Оксфорд. Если я продолжу это письмо хоть на одну строчку, явится риск, что я никогда не отошлю его. Поэтому кончаю, предварительно передушив в объятьях Вас, драгоценнейшего Дмитрия Дмитриевича, Арсения Дмитриевича, Нину Гавриловну7 и вас всех. Вы не представляете себе, как велики Ваши права в моем сердце, и это слава Богу, а то что было бы мне делать.

Целую Вас.

Ваш Б. Я.

Впервые: Чистопольские страницы. Казань, 1987. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2867, on. 1, ед.хр. 41).

В. Д. Авдеев, в будущем профессор ботаники, во время войны близко познакомился с эвакуированными писателями, которые дарили ему свои книги и потом переписывались с ним. Пастернак записал ему в альбом два стихотворения, Авдеев помогал ему с перепечаткой рукописей, снабжал книгами из отцовской библиотеки. Сохранилась записка с просьбой такого рода: «Дорогой Валерий Дмитриевич. Не сочтете ли возможным дать мне в дорогу какой-нибудь из томов Писемского (хотя бы 1-й). Я Вам верну его из Москвы заказною бандеролью. Еще раз всего лучшего. Ваш Б. П.» (РГАЛИ). Тогда же, в день отъезда в Москву, Пастернак надписал ему экземпляр «Гамлета» (Гослитиздат, 1941): «24. XI. 42. Валерий Дмитриевич, я Вам сделал столько надписей, что неизбежны повто-ренья. Перемена в восприятии года в Чистополе продолжает занимать и удивлять меня. О первой половине зимы, более дикой и трудной в отношении обихода, у меня богатые, горячие воспоминанья, и они вовсе прекращаются с февраля. Сюда я приехал с легким багажом, с почти что био-логическим чувством русской жизни, или жизни в России, и уверенностью, что движущей силы этого ощущения для художника достаточно, чтобы прожить счастливо и производительно. А потом пришла знакомая путаница и все вытеснила. Вы правы в своем отношении к моей последней работе, но не правы, когда в застарелой оторопи перед софизмами видите жизнь, пусть и невеселую, но действительную. Это не так, и именно на эту тему написан Гамлет» (Чистопольские страницы. Казань, 1987. С. 254). Авдееву были подарены также рукописи «Ромео и Джульетты», переводов Ю. Словацкого и «Антония и Клеопатры». Пастернак обращался к нему с просьбами, аналогичными следующей: «Дорогой Валерий Дмитриевич! Дайте, пожалуйста, на несколько дней Зое Барта для ее надобностей рукопись Ромео. Она перепишет, какие ей нужно куски, отрывки и Вам ее вернет. Зине немного лучше, но она еще лежит. Я потею над превращеньем «Антония» в новый черновик. Мечтаю все же через неделю, — дней десять помучить Вас и Ваших как-нибудь вечером трехчасовым чтеньем. Об этом сговоримся особо. Целую Вас. Ваш Б. П.» (РГАЛИ, ф. 2867, on. 1, ед. хр. 1). Зоя Барта — жена венгерского поэта Шандора Барта, находилась в эвакуации в Чистополе.

1 Брат В. Д. Авдеева часто наведывался в Москву.

2 Пастернак уехал на фронт в места боев за Орел 27 авг., вернулся 10 сент. 1943 г.

3 Борис Пастернак. «На ранних поездах» (М., 1943). Д. Д. Авдеев — отец Валерия Дмитриевича.

4 Для предложенного в Гослитиздате собрания шекспировских переводов Пастернак готовил «Короля Лира». «Вступление в поэму «Зарево»» было опубликовано 15 окт. 1943 г., первая глава осталась ненапечатанной, дальнейшие наброски использованы в военных стихах 1943 г. Летом 1943 г. были написаны статья «Славянский поэт» и отзыв на «»Избранное» Анны Ахматовой».

5 В воспоминаниях генерала А. В. Горбатова отразились впечатления от знакомства с писательской бригадой, приезжавшей к ним в армию. Особенно он выделил Пастернака и от лица командного состава Третьей армии писал: «Он нам понравился своим открытым нравом, живым и участливым отношением к людям» (цит. по: Я. Хелемский. Ожившая фреска // «Знамя», 1980, N° 10. С. 138). Вс. Иванов, вернувшись из этой поездки, рассказывал, что Борис Леонидович очаровал в армии всех — от солдат и до генералов. Очаровал своей храбростью, простотой и увлекательными речами. «Офицеры и генералы, бледные, растроганные, слушали его в глубоком молчании. Они поняли Пастернака, быть может, лучше, чем нас. Талант, по-видимому, всегда понятен» (Всеволод Иванов. Истинное искусство всегда современно. М., 1985. С. 122).

6 См. письмо № 924 с благодарностью за этот подарок.

7 Н. Г. Авдеева, жена А. Д. Авдеева.

927. А. А. ФАДЕЕВУ

23 октября 1943, Москва

Дорогой Саша

Это ужасно, что у нас отдельный человек в хозяйственном отношении — ничто, а организация все, что я в ССП, и ты его глава, что после разоренья мне приходится начинать жизнь сначала. Ты не можешь себе представить, как мне неприятно к тебе обращаться.

Только вчера выселили зенитчиков, это помощь Щербакова, которому я написал снова1. Но нельзя же беспокоить его так часто.

Вот просьбы, которые, мне кажется, не заключают столько хлопот, как квартирные, и исполнимы до самого конца, т. е. до достижения желаемых результатов.

Надо довести до завершенья прикрепленье моей семьи (пятерых иждивенцев) к Кремлевской больнице, если не к 1-й поликлинике, как ты думал, то хотя бы ко 2-й. Надо похлопотать на телефонной станции, чтобы мне поставили телефон. У меня на квартире производят ремонт, и в ней нет мебели, которую придется заводить сызнова. Ты знаешь сам, какое единственное средство развязывает языки и руки по части стекол, краски, радиаторов и пр. и пр. Надо позвонить Болохову и его заместительни-це, стоящим у источников этих, табачных и пр. благ, об их само-наивсемернейшей помощи в этом отношении, тем более исключительной, что это стало труднее. Ты знаешь сам, как все это надо сказать в клубе и у тебя в Союзе, чтобы все это возымело действие.

Я у Асмусов, тут телефон Г6-73-05, Зина у Треневых. Нечего говорить, как это все удобно. Позвони мне как-нибудь, когда тебе не будет трудно.

Твой Б.

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 631, оп. 15, ед. хр. 644). Датируется по помете канцелярии. В левом верхнем углу резолюция А. А. Фадеева: «Т. Скосыреву, т. Млечину. А. Фадеев».

1 См. письмо А. С. Щербакову JSfe 920, второе письмо Пастернака о зенитчиках неизвестно.

928. Д. Д., Н.Г., А. Д. и В.Д.АВДЕЕВЫМ

30 октября 1943у Москва

30 окт. 43

Дорогие друзья мои!

Не знаю прямо, как благодарить вас за драгоценную телеграмму. Меня просили написать что-нибудь к октябрю и, видите, как Ваш дом и город стоят предо мной и живут во мне. Валерий Дмитриевич, напишите мне, пожалуйста, как Ваши казанские дела, закончили ли Вы Вашу ботаническую работу? Как здоровье Дмитрия Дмитриевича? Всех вас четверых крепко обнимаю и целую. Конечно: «Всего нам на свете родимей» звучит несколько неестественно и не может заглушить слышимого за ним: дороже (Всего нам на свете дороже). Но строчка: «И наши октябрьские рожи» была бы, наверное нецензурна1.

Весь Ваш Б. П.

Впервые: Чистопольские страницы. Казань, 1987 (с купюрами). — Автограф (РГАЛИ, ф. 2867, on. 1, ед. хр. 41). К письму приложено стих. «Зима приближается»

1 Автограф имеет 8 строф, последняя соответствует заказу газеты «Литература и искусство» «написать что-нибудь к октябрю»: «И полные листьев колдобины / И наше октябрьское имя / По нашей привычке особенной / Всего нам на свете родимей». Намеренно идя на корявую неестественность штампа, свойственную заданной теме, Пастернак шутливо предлагает откровенно «нецензурную» замену. При публикации в «Литературе и искусстве» (13 нояб. 1943) были изменены название и редакции пяти строчек, в том числе убрано центральное слово стихотворения — «Россия», что ломало грамматику фразы; последняя строфа снята.

929. А. О. и О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ 5 ноября 1943, Москва 5. XI. 43. Дорогие тетя Ася и Оля!

На днях Юдина нашла и вновь подарила мне вас1. В прошлом году я послал вам несколько писем и телеграмм, оставшихся без ответа. Из последнего твоего письма, Олюшка, я знал, что вы двинулись было из Ленинграда и опять туда вернулись. Больше известий от вас не поступало, и запросы оставались без ответа. Но не я один был в отношении вас в таком положении. Факт близкого нашего родства, очевидно, широко известен, что доставляет мне всегда живейшую радость. В прошлом году, когда как раз я терзался неведеньем о вас, в одном