Москва
12. VI. 44
Дорогая моя Оля, не удивляйся, что я не пишу тебе!1 Ужасно много кругом дел, народу, забот, чепухи, помех и трудностей. Между тем надо и поработать, и немного поболеть и прочее. Зина сбилась с ног, она и в городе и на огороде; месяц уже как не видал Ленички, — я в городе: деньги, деньги. Окольным путем вдруг узнаешь что-нибудь о тебе. Так, из Новосибирска (?!) привезли слух, будто в квартиру еще при тете попал снаряд. Этим объяснил я себе сообщенье через дворничиху. Воображаю, как тебе пусто и одиноко, бедная моя! И опять у вас война началась: вчера салютовали Теориокам.
Крепко тебя целую, твой Боря
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 О. М. Фрейденберг сообщила Пастернаку об инсульте, который случился с ее матерью 25 нояб. 1943 г., на что последовала телеграмма: «Убит известием Душой с тобою. Надейся. С Шуриной тещей было полгода то же самое, выздоровела. Обнимаю целую = Боря» (2 янв. 1944).
Но чуда не произошло, 9 апр. 1944 г. А. О. Фрейденберг скончалась. Пастернак отозвался телеграммой: «Бедная Оля разделяю твое горе и одиночество. Оплакиваю дорогую тетю вместе с тобой = Боря» (5 мая 1944; там же. С. 230).
941. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
30 июля 1944, Москва
30. VII. 44. Дорогая Оля! Как тебе не стыдно писать мне такие эпиграфы и страшные слова! Получила ли ты мою открытку, где я тебя зову пожить у нас?1
Торопись, лето уже на исходе. Если ты решишь отдохнуть у нас в Переделкине, я нарочно тоже туда перееду посмотреть на тебя на нашем огороде, среди зелени, Зины, Ленички, живущих у нас Асмусов и прочих прелестей этого места. Я застрял в городе и ни разу там не был совсем не по непреодолимым каким-нибудь роковым причинам. Лето нежаркое, каждые три дня в неделю Зина бывает в городе, где навещает старшего своего сына в туберкулезном институте и стряпает нам, мне и другому своему мальчику, Стасику, пианисту, ученику Консерватории, на остальные три-четыре дня, и уезжает, с тяжестями и покупками на половину недели на дачу, поддерживать тамошнее хозяйство; ходить за созданьем своих рук, огородом и пр. и пр. Так она и мечется. А у меня были дела и работы, которые удобнее было делать, не выезжая из города, я кончал перевод Отел-ло для одного театра2, который меня подгонял и торопил. На днях, когда получу их из издательства, пошлю тебе своих «Ромео» и «Антония»3.
Горе мое не во внешних трудностях жизни, горе в том, что я литератор, и мне есть, что сказать, у меня свои мысли, а литературы у нас нет и при данных условиях не будет и быть не может. Зимой я подписал договоры с двумя театрами на написанье в будущем (которое я по своим расчетам приурочивал к нынешней осени) самостоятельной трагедии из наших дней, на военную тему4. Я думал, обстоятельства к этому времени изменятся и станет немного свободнее. Однако положенье не меняется, и можно меч-тать только об одном, чтобы постановкой какого-нибудь из этих переводов добиться некоторой материальной независимости, при которой можно было бы писать, что думаешь, впрок, отложив печатанье на неопределенное время.
Недавно я телеграфировал нашим о смерти тети5. Меня удивляет и беспокоит, что от них нет телеграммы в ответ, обычно они отзывались скорее. Не случилось ли там чего-нибудь? Завтра я повторю запрос.
Я хотел много написать тебе, но, видимо, это обманчивая или неправильно понятая потребность. Вероятно, на самом деле, мне хочется повидать тебя, здесь рядом у нас, а часть того, что я мог бы сказать тебе, надо совершить и сделать.
Как ты живешь? Не надо ли тебе денег? Еще недавно такой вопрос в моих устах был бы чистым пустословьем. Но в ближайшие месяцы мне должно стать гораздо легче. Но все это вздор. Серьезно — соберись, приезжай.
Крепко целую тебя. Твой Боря
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 Имеется в виду открытка: «16. VI. 44. Дорогая Оля! Я не написал главного. Приезжай к нам! Будем жить на даче по-бивуачному. Без обстановки, но с огородом. Окучивать картошку, полоть грядки, сводить червяка с капусты. При тебе Ленька не будет таким дураком. Ей-богу, подумай. Сам-то я пока в городе, но это несущественно, и потом в июле я, наверное, перееду. А ты отдохнешь. Напиши мне, что ты делаешь? А я перевожу против воли Отелло, которого никогда не любил. Шекспиром я занимаюсь уже полубессознательно. Он мне кажется членом былой семьи, времен Мясницкой и я его страшно упрощаю» (там же. С. 230).
2 Перевод «Отелло» делался по заказу Театра Революции, но поставлен не был.
3 Перевод «Ромео и Джульетты» вышел отдельной книгой в августе 1944 г., Пастернак заранее, 25 мая, заказывал у Чагина авторские экземпляры: «Скоро, говорят, выйдет «Ромео». Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне отпустили за наличный расчет 100 экз. книжки, она мне очень потребуется для театров и за границу, — среди этой сотни несколько нарядных, на хорошей бумаге и в переплете» (Альманах библиофила. Вып. XI. М., 1981. С. 105; местонахождение автографа неизвестно). «Антоний и Клеопатра» вышли только в ноябре.
4 Были заключены договоры с С. Д. Иловайским из Новосибирского театра «Красный факел» и А. Я. Таировым в Камерном.
5 Пастернак послал 4 июля телеграмму: «В апреле скончалась от инсульта тетя Ася, адрес Оли Ленинград Канал Грибоедова 37 квартира 9. Остальное в порядке, восхищены недавней великолепной и победоносной операцией в Нормандии, через несколько дней воспользуюсь случаем послать больше подробностей в письме, тем временем сообщите о здоровье папы, сердечно обнимаю вас, ваших детей и мужей» (перевод с англ. — Письма к родителям и сестрам. Кн. И. С. 228).
942. С. ЧИКОВАНИ
12 августа 1944, Переделкино
12. VIII. 44 Дорогой Симон!
Вы просто с ума сошли! С какой это стати мне целый воз вина и сулгуни! Я просто не знаю, куда деваться от стыда! Недавно (в конце августа) я переехал на дачу, и это чистая случайность, что тов. Джибладзе поймал меня по телефону в тот самый миг, как я, в виде редкости, приехал на несколько часов в город и отпирал дверь квартиры (я с лестницы услышал его звонок). Сердечное спасибо за эту безумную щедрость.
У меня Ваши чудесные: «Сомнение», «Гванца», «Гнездо ласточки» и «У камина Важа Пшавелы», мне их дала Хитарова1, мне хочется сделать их. Когда у меня будет возможность заняться ими, и они будут готовы, я извещу Вас.
Вы знаете, я все-таки не чужд мысли побывать у Вас, но через месяц-полтора, ближе к ноябрю. Если бы я поехал, то не в Тбилиси, а куда-нибудь вроде Цинандали или Ликан, и обязательно с Зиной и Леничкой, — видите, какие претензии, и как это было бы ужасно, если бы за всем этим не было так мало вероятий. Наверное, дела сложатся так, что ни мне, ни Зине не удастся выкроить требующегося для этого времени по домашним и иным причинам. Во всяком случае, в виде мечты, если это будет возможно, то случится после того, как я сделаю переводы по Хитаровским под-строчникам, и этот месяц среди Вас буду заниматься чем-нибудь оригинальным, своим, или читать и ничего не делать. Деньги у меня будут отсюда, это не составит вопроса, и надо будет полететь, а не поехать2. Еще раз горячо благодарю Вас и Марику за все. Поцелуйте Нину, Георгия Николаевича и Евфимию Александровну, а также передайте, пожалуйста, Гришашвили и Чичинадзе, что я с радостью и благодарностью получил их отличные книги, и, кроме того, гонорар за Гришашвилиевский перевод3. Крепко обнимаю Вас. Ваш Б. П.
Впервые: «Литературная Грузия», 1966, № 2 (с купюрами). — Автограф (ГМГЛ, № 147, 4).
1 Софья Мосесовна Хитарова — редактор и переводчик отдела национальных литератур в Гослитиздате.
2 Мечта о поездке в Грузию для отдыха возникала регулярно, но так и не была осуществлена. «Дорогой Симон, — писал Пастернак 3 авг. 1945, — как ни хочется Зине побывать у Вас со мной и детьми, это едва ли будет осуществимо. Более того, если даже не дай Бог рука у меня не пройдет (мне гораздо лучше), то даже и мне одному не удастся съездить в Цхалту-бо. Слишком трудно сдвинуться с места и пожертвовать временем на дорогу, слишком много неотложного: работ, забот и хлопот, слишком ограничены силы и неоткуда их взять. А поездка в Грузию равносильна для меня крайнему творческому освобождению, поездка к Вам есть для меня поездка внутрь себя, то есть это заветная моя мечта художника, от осуществления которой я никогда не откажусь. Итак только придется ее отложить опять на год» (ГМГЛ, № 147, 5).
3 Иосиф Гришашвили — грузинский поэт и историк; в 1934 г. Пастернак перевел два его стих. — «Судьба гения на Тифлисском базаре» и «Прощание со старым Тифлисом».
943. В. Д. АВДЕЕВУ
12 ноября 1944, Переделкино
12. XI. 44
Дорогой Валерий Дмитриевич! Благодарю Вас за письма и всех Ваших за телеграмму. Вот я и оказался зимующим в Переделкино, как когда-то1. Это особенно удивит Арсения Дмитриевича, который видел эти роскошные помещенья, но едва ли представляет себе эти караван-сараи приспособленными для зимней жизни. Посылаю Вам «Ромео» и «Антония»2. Нечего и распространяться, как все это связано с Вами, это две чистопольские зимы и вся внутренняя чистота и душевная свобода, которыми я среди вас наслаждался. Помнится «Ромео» интересовал и Арсбния Дмитриевича. Как только будет еще экземпляр, пошлю и ему. Сердечный привет всему Вашему дому.
Ваш Б. П.
Впервые: Чистопольские страницы. Казань, 1987. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2867, оп. 1,ед.хр. 41).
1 Пастернак провел в одиночестве в Переделкине зимы 1937—1940 гг. Из-за необходимости ремонта квартиры в Лаврушинском пер. после освобождения ее от зенитчиков зиму 1944—1945 г. Пастернак снова проводил один на даче.
2 На экземпляре «Ромео и Джульетты» (М., ГИХЛ, 1944) Пастернак сделал надпись: «Дорогому Валерию Дмитриевичу Авдееву, другу, близко участвовавшему в судьбе этой и следующей рукописей, помощнику и утешителю, от всего сердца. Б. И 16. XI. 44. Переделкино». На «Антонии и Клеопатре» (М., ГИХЛ, 1944): «В. Д. Авдееву на память о чистопольских зимах и Вашем милом, поразительном доме. Б. Пастернак. 16. XI. 44. Переделкино» (там же. С. 255).
944. С. И. ЮТКЕВИЧУ
15 декабря 1944, Переделкино
15. XII. 44. Переделкино Дорогой Сергей Осипович!
Несколько раз я Вас безуспешно добивался по телефону К-3-66-92, который Вы мне однажды дали. Сообщите, пожалуйста, моей жене (В-1-77-45), по какому номеру Вас искать, если бы это было нужно. Когда недели 3 тому назад я сообщил о своих де-нежных предположеньях
