искусств при Совете министров СССР, председателем которого был М. Б. Храпченко.
948. С. ЧИКОВАНИ
Весна 1945, Переделкино
Дорогой Симон!
Говорят Вы собираетесь в Москву. Я буду страшно рад Вам. Нам надо обязательно повидаться. Я безвыездно в Переделкине, но в нем-то нам и надо встретиться, и всего лучше в воскресенье, когда я свободен, и чтобы на целый день. Мы вволю наглядимся Друг на друга, поговорим о делах и весело проведем время. Для того, чтобы разделить последнюю часть программы, созвонитесь в городе 1) либо с Генрихом 1уставовичем и его женой (К-7-15-65) 2) либо с Алдр. Ник. Глумовым (В-1-83-21) либо с моим братом Александром Леонидовичем К-4-31 -50, или вместо них с кем угодно другим по Вашему вкусу и приезжайте вместе с ними. Созвонитесь с Зиной (В-1-77-45) либо вечером после 11 или утром до 10-ти, если она будет в городе. Но это неважно. В виде резерва, на всякий случай, сообщите в Литфонд, что едете ко мне, чтобы на худой конец они Вам гарантировали ночевку в доме отдыха1, — так делали, это очень удобно. Спасибо за доверье, оказанное мне с Бараташвили2. Я отказался, потому что занят и буду еще занят до осени. Но теперь мне жалко. Меня вдруг стали соблазнять денежные и стилистические соображенья. Когда годовщина? Может быть это можно будет урегулировать и совместить? Обо всем этом поговорим. Обнимаю и целую Вас. Разыскивайте и добивайтесь меня. Устройте мне эту воскресную радость. До скорого свиданья. Ваш Б. П.
Впервые. — Автограф (ГМГЛ).
1 Имеется в виду дом отдыха писателей в Переделкине.
2 С. Чиковани предложил Пастернаку перевести собрание стихотворений грузинского поэта Николая Бараташвили к столетию со дня его смерти, которое широко отмечалось в октябре 1945 г.
949. С. Н. ДУРЫЛИНУ
20 июня 1945у Переделкино
20 июня 1945 г. Дорогой Сережа!
Больше трех месяцев у меня воспаленье нерва правой руки и частые конъюнктивиты (болезнь глаза). Мне временно запретили писать правой рукой, но левой у меня такой неразборчивый почерк, что я решил лучше немного помучиться, но написать тебе вкратце то, что давно хочу тебе сказать и о чем хочу попросить.
Во-первых, огромное тебе спасибо за «Качалова», который меня очень захватил, особенно своим началом, приходящимся на молодую, жанрово богатую пору биографии, так ярко схваченную тобою1.
Могу не уверять тебя в искренности моего восхищенья и того, как я отношусь к мыслям твоих статей, к тому, как они написаны, к твоей начитанности и авторитету. Всему этому я сейчас дам корыстнейшие доказательства.
У меня к тебе две просьбы, одинаково нескромные. Как ни велико мое желанье получить от тебя согласие, будь совершенно свободен в ответ: в твоих добрых чувствах ко мне я так же уверен, как в моих собственных к тебе, и можешь не бояться меня обидеть.
1 Будь редактором однотомного собранья моих шекспировских переводов2. Чагина, которому я тебя назвал, приводит в восхищенье твоя кандидатура. Задача твоя сведется к тому, чтобы труд прошел через твои руки и вышел из них с твоим благословеньем. Разумеется, для нас будет подарком каждая строчка, которую ты бы задумал написать к нему, и, наоборот, я намеренно назвал тебе наименьшее из того, что от тебя потребуется. Но если бы ты даже все-таки отказался, мы и в этом случае не обратились бы ни к кому из шекспирологов, британистов и т. д. Том идет под общечеловеческой, русской, творческой, театрально-сценической, содержательно-сюжетной маркой, и все «переводческое», протезно-ортопедическое будет в нем отсутствовать сознательно подчеркнуто. Переводы, каждый порознь (это Гамлет, Ромео и Джульетта, Антоний и Клеопатра, Отелло и Генрих IV (обе части)) в свое время прошли с успехом наш лингвистический таможенный досмотр и в дальнейшем внутреннем продвижении могут больше ему не подвергаться. Еще большее признание получили работы в Англии, где среди старых переводчиков Тургенева, Чехова, Толстого есть много людей, отлично читающих по-русски. В 22-м № Британского союзника от 3-го июня напечатана большая и очень одобрительная статья некоего профессора Ренна (Ch. Wrenn) об этих переводах3. Если тебе не удастся ее достать, я тебе ее пришлю с кем-нибудь из Скрябинских девочек4. Одним словом, об английской стороне дела ты не беспокойся. Но кто, кроме тебя, может с такой силой и правом судить о тексте в его собственном самостоятельном качестве, с его поэтической стороны и театральной. Любая твоя статья к тбму, как бы то ни было с ним связанная, о Шекспире ли на русской сцене или о Шекспире в русской литературе, или истории нравов, или просто о русском театре без Шекспира будет принята с восторгом. Может быть, что-нибудь вступительное, но на каких-нибудь самых общих основаниях, напишу и я5. Ответь, пожалуйста, не очень задумываясь, потому что договор мы будем заключать на днях.
Другая просьба того же порядка, но гораздо более бессовестная, почти неприличная. В Лит. газете, органе, который я считаю полицейскими ведомостями в руках трех древних граций и абсолютно враждебным мне, целый год собираются дать то рецензию на «Ромео» и «Антония», то статью о моем последнем сборнике6, и нарочно мудрят и манежат, чтобы ничего не дать. То заказывают они это Зелинскому, и он им пишет какой-то иезуитский вздор, то бестактнейше собираются обратиться с этим к Ахматовой, моей статьи о которой они же не печатают7. Надо ли говорить тебе, что Для меня будет торжество и праздник, даже если ты выругаешь меня, столько интересного ты скажешь сверх расставленья баллов8. На твоем бы месте я сразу написал бы и о Шекспире и о самостоятельных стихах, как-то бы это связав. Если тебе это как-нибудь улыбается, я даю знать в Лит. газете, что написал тебе. Прости, что так много написал тебе однообразно-эгоистического. Как твое здоровье? Ответь мне, пожалуйста, по почте в город. Еще раз прости. Бросаю — болит рука.
Обнимаю тебя. Твой Боря
31 мая в Оксфорде умер мой отец9. Это — левой. Я стал стар и забывчив. Сейчас меня преследует ощущенье, будто я такое же точно письмо уже раз отправил тебе. Если это правда, прости и не смейся надо мной.
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 7. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2980, on. 1, ед.хр. 695).
1 Речь идет о книге С. Н. Дурылина «Василий Иванович Качалов» (М.-Л., 1944).
2 Предполагаемый сб. шекспировских переводов Пастернака в Гослитиздате не вышел, в книгу «Избранные произведения» Шекспира (1953) были включены также работы Т. Л. Щепкиной-Куперник, С. Я. Маршака и предисловие М. М. Морозова.
3 К.-Л. Ренн (Charles Lesly Wrenn). Шекспир в переводах Пастернака. «В статье английского профессора о тебе, — отозвался Дурылин в своем письме, — меня поразило и утешило, что он горячо хвалит твой перевод «Быть или не быть», тогда как Морозов ругает его. За что ругает? В сущности за то, что в нем нет трафарета «монолога», что в нем чувствуются не театральные мысли вслух для зрителя, а подлинное дыхание живого человека … Я просто счастлив, что шекспировед-англичанин подтвердил мое собственное отношение к этому куску трагедии в твоем переводе» (там же. С. 398).
4 Сотрудницы Музея им. А. Н. Скрябина Е. А. Крашенинникова, О. Н. Сетницкая, И. И. Тучинская.
5 В качестве предисловия к сб. своих переводов Пастернак летом 1946 г. написал «Замечания к переводам из Шекспира».
6 Борис Пастернак. «Земной простор». М., «Советский писатель»,
1945.
7 Речь идет о статье «»Избранное» Анны Ахматовой» (1943); см. т. V наст. собр.
8 По заказу «Литературной газеты» Дурылин написал рецензию на сб. «Земной простор», но она не была напечатана.
9 «Я всегда вспоминаю его, — отвечал Дурылин, — думая о тебе и о нашей юности, и всегда в моей душе есть благодарность к нему» (там же. С. 391).
950. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
21 июня 1945, Москва
21. VI. 1945
Дорогая Оля! 31 -го мая умер папа. За месяц перед тем ему удалили катаракт с глаза, он стал поправляться в лечебнице, переехал домой, но тут сердце у него сдало, и он умер в четверг, три недели тому назад.
В момент кончины вокруг него были Федя и девочки, он умер, вспоминая меня, — это все из их телеграммы.
Зимой мне хотелось полнее и определеннее, чем я это делал прежде, сказать ему, каким потрясающим сопровождением стоит всегда предо мной и следует при мне его ошеломляющий талант, чудодейственное мастерство, легкость работы, его фантастическая плодовитость, его богатая, гордо сосредоточенная, реальная, по-настоящему прожитая жизнь, и как всегда без зависти, с радостью за него посрамляет и уничтожает это сравнение меня, мою разбросанную неосуществленную жизнь, бездарность моего быта, неоправданные обещанья, малочисленность и ничтожество сделанного, на какую трагическую высоту поднято его поприще его недооценкой и до какой скандальности перехвалено это все у меня. Я все это написал ему, короче и лучше, чем тебе, в письме, препровожденном через дипломатические каналы Майского1 при дюжине, по крайней мере, моих Шекспиров, нарочно туда посланных в виде повода для этой записки. Они телеграфно известили меня о получении одной книги (из 12-ти)2. Письмо не дошло. Месяца два тому назад я послал им несколько устных поклонов.
Меня очень волнует твоя болезнь. Я не мог сообразить всего сразу и очень жалею, что не ближе посвятил Чиченицкую3 в обстоятельства нашего житья-бытья и не передал с ней постоянной и главной своей мечты о том, чтобы ты пожила с нами на даче. В нижней закрытой стеклянной террасе живут, как прошлым летом, Асмусы, верхняя, рядом с нами и Леничкой, свободна, и тебе было бы очень удобно в ней.
Чичинецкая застала меня в состоянии крайней нервной расшатанности. Это было перед моим вечером4, которого устроитель не подготовил, я боялся, что зал будет пустой; были гости; накануне мы с Зиной перевезли из Москвы и похоронили у себя в саду под смородиновым кустом, который он сажал маленьким мальчиком, прах ее старшего сына, умершего от туберкулезного менингита 29 апреля5; у меня три месяца: 1) жесточайше болит правал рука от плеча до кисти (плексит) и велено носить ее на перевязи, — черновик Генриха IV я пишу левою, 2) заболевают по два раза в неделю глаза конъюнктивитом от малейшего напряжения, 3) увеличена печень и болит решительно все, но нет ни времени, ни желания лечиться, — напротив, сквозь все страдания и слезы прилив непонятного юмора, неистребимой веры и какого-то за-дора… Короче говоря, я стал рассказывать Чечельницкой о смерти папы, о Рильке, о повесившейся в эвакуации Марине6 и так разволновался, что мне захватило дыханье и я не смог говорить. Но ты своих представлений о нас не строй по этой стороне ее рассказов: она видела меня в
