еще не кончен), на даче совершенно нет дров, и тем временем, как я начал Вам писать, погасло электричество. Но все, Бог даст, уладится. Завтра же я возьмусь за основную, рядовую мою работу, начну переводить Макбета или Лира. Мне было очень хорошо у Вас в Тбилиси. Когда я сердился, что пиры ночь за ночью и мне не оставляют времени передохнуть, дело было не в здоровьи, — я оказался ночною птицей и отлично это переношу — дело было в том, что надо мне было дать побыть побольше одному, и я бы тогда действительно дал что-то на своих вечерах и в разговорах с друзьями при встречах. А так я получил целый мир впечатлений и, так сказать, все время купался в целом море теплоты, ничем не ответив взамен. Теперь по этому поводу у меня запоздалые невольные угрызенья.
Я верю, что с Божьей помощью попаду весной к Вам опять. Я это сделаю в том случае, если плодотворно проработаю зиму, приготовлю расширенную, пополненную Шекспиром и новыми вещами программу и дам несколько больших вечеров в Ленинграде, Москве и у Вас. Пожелайте мне, значит, усидчивости и успешной работы зимою. Еще раз спасибо, дорогой мой друг, за все, что мне дали встречи с Вами, за то, что есть угол переулка на земле, где можно из-под тенистого дерева крикнуть «Нина!» вверх в окно и так безмерно много ощутить в ту минуту, когда оно откроется. Вероятно, я сегодня это напишу Симону и Гогле, а пока кланяйтесь всем и всех поцелуйте.
Ваш Боря
Еще раз страшно жалею, что не застал в городе Ниточки. Кланяйтесь ей.
Впервые: «Литературная Грузия», 1966, № 1. — Автограф (ГМГЛ, №02191,24).
1 Пастернак вернулся 30 окт. 1945 г. из Тбилиси, куда летал на торжества по поводу столетнего юбилея Бараташвили; виделся с Н. Табидзе, которая отдала ему большой запас старой гербовой бумаги, принадлежавшей Тициану.
2 Раиса Константиновна Микадзе — скульптор и художник, недавно вернувшаяся из лагеря, приятельница Н. Табидзе. См. письмо к ней № 1142.
3 Неустановленные лица.
4 Николай Леонидович Степанов — историк литературы.
971. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
2 ноября 1945, Москва
2. XI. 1945. Дорогая Оля! Я летал на 2 недели в Тифлис1 и два раза по пути туда и назад, перелетал над Черным морем с пакетами изабеллы, купленными за копейки в Сухуми и Адлере, и в эти часы думал о тебе2. Оно сверху самого лучшего цвета на свете, которого нельзя запомнить и назвать, серо-зеленоватого, благородного, самого некрикливого, глинисто-голубого, матового оттенка. Жизнь в Тифлисе была как эта дух захватывающая гамма. Странно, что я вернулся. Перед отъездом были оказии из Англии. Бедную Лиду оставил муж3. Это с четырьмя-то детьми. Но про это как-нибудь в другой раз. Целую. Твой Б.
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 Пастернак пробыл в Тбилиси с 16 по 30 окт. 1945 г.
2 Виденное с самолета Черное море вызывало воспоминания о детской дружбе с Ольгой Фрейденберг.
3 Муж Лидии Леонидовны Элиот Слейтер, призванный на военную службу в качестве врача, женился на медсестре, работавшей с ним в госпитале.
972. С. ЧИКОВАНИ
5 ноября 1945, Переделкино
5. XI. 1945
Дорогие, дорогие мои друзья Симон и Марико! Я хотел сделать это письмо интересным для Вас, Симон, и вложить в него мой перевод «Сомненья»1. Но последние годы Бог знает что делается с моими черновиками. Я их набрасываю только наполовину и не сохраняю, а чистовиков мне не возвращают из редакций. Словом, среди моих бумаг «Сомненья» не оказалось. Его разыщут в редакции Лит. газеты и я перешлю его Вам после праздников, как только получу. То же самое относится к «Земному простору», которого вообще уже больше нигде нет и который антикварно разыщет мне Крученых2.
Мысленно вызываю в воображении Ваш дом, Ваши чистые, светлые комнаты. На три рукава растекается великолепная, оживленная городская панорама. Сразу охватывает чувство умной, талантливой, по скромному уверенной Вашей жизни. Зурабчик3 скло-няет головку, прищуривает глазки и щебечет дрр-алло, и у меня сердце сжимается от сожаленья, что я все это видел и оставил.
Эта поездка страшно нас сблизила. Не скрою: мне всегда трудно было давнишнее мое признание Вас и завязавшуюся между нами и готовую укрепиться дружбу делить с тою машинальной, заученно бодрой восторженностью, которая составляла отличие об-щего нашего круга в лице его младших участников (вплоть даже до Бажана4, остальных я часто называл Вам). Меня давно удручало то, что это худшая из форм крайне облегченного душевного багажа, с которым часть поколенья думала совершить такой неприкрашенно страшный исторический переход. Но теперь я сам порвал так давно и откровенно с этим кругом, что Вы стоите для меня совсем отдельно от столь многих и многих наших общих знакомых. Я очень рад этому, потому что Вы — яркий, неподдельный художник и нам с Вами надо быть близкими.
Писание этих строк как-то странно взволновало меня. Я хотел еще обстоятельно и подробно поблагодарить Вас за сизифовы труды и неисчислимые заботы, которые взвалил в особенности на Вас общий наш приезд, и за то, что Вы сделали для меня пребывание у Вас таким увлекательным, радостным и драгоценным. Вы должны знать сами: на свете очень немного такого, чего бы я желал так горячо и с такою силой, как заслуженного успеха и счастья Вам и Марико. Обнимите, пожалуйста, дорогого Серго5. Всего, всего лучшего всем Вашим милым домашним.
Целую Вас. Ваш Боря
Впервые: «Литературная Грузия», 1966, JSfe 2. — Автограф (ГМГЛ, № 147, 5).
1 Стих. С. Чиковани, в окончательном виде получившее название «Работа».
2 Речь идет о сб. стихов Пастернака «Земной простор», вышедшем весной 1945 г.
3 Маленький племянник М. Чиковани.
4 Николай Платонович Бажан — украинский поэт и общественный деятель.
5 Серго Клдиашвили — грузинский прозаик, друг и сосед Чиковани.
973. С. ЧИКОВАНИ
9 ноября 1945, Переделкино
9. XI. 1945 Дорогой Симон!
Какое счастье! Царапина на глазу у Лёнички затянулась и, Бог даст, не оставит следа1. Если бы Вы знали, что я испытал!
Готовясь к переезду в город, я сейчас разбирал бумаги и нашел «Сомнение»2. Я не помню, окончательный ли это вариант, и у меня нет подстрочника, чтобы проверить, не слишком ли я наврал. Но некоторое упрощенье я, наверное, сделал умышленно, и не мог не сделать, как это в переводах у меня теперь замечается со всеми, в целях компоновочной ясности и легкости движения, забота о которых теперь перевешивает у меня соображения живописности, эмоции и прочие частности. Мы всегда так откровенны с Вами, что Вы, конечно, прямо напишете мне и меня простите, если перевод будет Вам неприятен (особенно в строфе о Важа Пшавеле вероятно очень наврано, но, как я сказал уже, мне сейчас не с чем сверить)3. Если же он приемлем и это не расходится с Вашими желаниями, дайте его Корнееву в «Зарю Востока»4.
В письме Куфтиным5 я свое пребывание у Вас назвал мистерией. Я не могу подыскать более подходящего слова для обозначены! той волны любви и грусти, которую поднимает во мне воспоминание этих дней. Надо будет весной опять приехать. Кланяйтесь Нине, Леонидзам, всем оставшимся из Москвы, Гудиашвили ему и ей, поцелуйте Серго6, Марико и всех Ваших. Обнимаю Вас.
Ваш Б.
Сейчас я телеграфировал Нине, чтобы она успокоила насчет Лёнички всех, до кого достигла весть об этой несчастной случайности. Сделайте это и Вы или Мариечка по телефону.
Впервые: «Литературная Грузия», 1966, № 2 (с купюрами). — Автограф (ГМГЛ, № 147, 9).
1 В письме к Чиковани 8 нояб. 1945 Пастернак писал: «Милый Симон! У меня большое огорчение. На днях Леничка играл с одною девочкой, у нее в руке был фруктовый нож, он нагнулся и наткнулся на острие правым глазом. Не буду рассказывать Вам всех страшных перипетий. Результат: у него ссадина без прободения на глазку снизу вверх поперек зрачка. Молю Бога, чтобы не осталось следа (есть маленькая возможность), когда станет яснее, напишу» (Материалы ГМГЛ. С. 296).
2 См. письмо № 972.
3 Имеется в виду строфа: «И, как раньше, в часы недовольства собой — / Образ Важа Пшавела при мне. / Вот он сам, вот и дом, вот и крыша с трубой, / Вот и купы чинар в стороне» и следующие за ней.
4 Сотрудник газеты «Заря Востока» Б. И. Корнеев, где 19 и 21 окт. 1945 были опубликованы переводы Бараташвили «Соловей и роза» и «Синий цвет».
5 Археолог Борис Алексеевич и его жена Серафима Васильевна Куф-тины.
6 Серго Клдиашвили.
974. А. Е. КРУЧЕНЫХ
10 ноября 1945, Москва
Алексею Крученых
Вот тебе, Алеша, оригинал 2-й части «Генриха», делай с ним, что хочешь. Ты обещал мне хорошей бумаги в обмен, — достань, сколько сможешь и сочтешь нужным.
Другая просьба. Вот записи Аси Цветаевой, вероятно, главным образом о Марине и ее детстве1. Я три или четыре раза принимался их читать, и это физически мне не по силам. У меня больше полугода болят глаза и нет времени подобрать новые очки. Раз-бери, будь добр, все это, и самое, самое важное изобрази, если сможешь совершенно крупно и разборчиво, чтобы это можно было прочесть по-человечески. Будь здоров. Твой 2.
10. XI. 1945
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1334, on. 1, ед. хр. 184).
1 А. Е. Крученых составлял машин, тетради материалов о М. Цветаевой. В письме речь идет о полученных от А. И. Цветаевой мемуарных записках, вероятно, первонач. набросках ее будущей книги, изданной под назв. «Воспоминания».
975. И. С. ПОСТУПАЛЬСКОМУ
10 ноября 1945, Переделкино
Простите, Игорь Степанович. Больше двух лет пролежала у меня Ваша рукопись. Два раза принимался я Вам писать и оба раза сдерживался, чтобы не огорчить Вас1.
Да и правда, что сказать мне, когда это лучшее выраженье того, что мне более всего враждебно, что я отрицаю. В нашей сов. литературе, застарело (со времени Маяковского) трусливой и лживой, для меня в стихотворном секторе еще как-то, но в одинаковой степени (т. е. стилистические их отличия мнимы) реальны пары: Сельвинский + Сурков; Асеев + Симонов; совсем приятны Твардовский и Иса-ковский… Но Антокольский, Тихонов, ленинградская группа и все то, чего так много в Вас, — этого просто нет на свете, это абсолютно никому не нужный холод призрачного, по организационным причинам (даже и в случае трагических исключений) задержавшегося и еще не рассыпавшегося в прах ложного, видимого «мастерства», наигранной «бодрости», пустейшей, лишенной лица, образов и простого рифмоплетского уменья, риторики и пр. и пр. И потом, терпеть я не могу от плохо понятого меня пошедшей неполной рифмовки!
Обратитесь к трудной, адской, каторжной Вашей жизни, черпайте из нее настоящие, пусть запретные слова, пишите прозу, настоящую, берущую содержанием, забудьте весь
