этот лефовско-акмеистический, неблоковский, антихристианский вздор, и да поможет Вам Бог. Еще, и еще раз простите меня.
Ваш Б. Пастернак
10. XI. 1945. Переделкино
Впервые: Собр. соч. Т. 5. — Автограф (собр. В. В. Лаврова). 1 Отзыв на подборку стихов литерах критика и переводчика И. С. Поступал ьского.
976. Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ
Ноябрь 1945, Москва
Дорогая Надежда Яковлевна! Я тысячу раз собирался ответить Вам. Свинство, и я виноват перед Вами только в одном. Я должен был своевременно ответить Вам, что просьбы Вашей не смогу исполнить, и должен был объяснить почему, а я этого не сделал и некоторое время вводил Вас и Казарновского в заблужденье ложным и напрасным ожиданьем1. Теперь это сделалось, или не сделалось, наверное, иными путями (все же напишите мне, что с Казарновским), и я на эту тему распространяться не буду, а скажу несколько слов о себе из чего Вы может быть почерпнете мне оп-равдание, а может быть и нет.
Неожиданно жизнь моя (выражусь для краткости)… активизировалась. Связи мои с некоторыми людьми на фронте, в залах, в каких-то глухих углах и в особенности на Западе оказались многочисленнее, прямее и проще, чем мог я предполагать даже в самых смелых мечтаниях. Это небывало и чудодейственно упростило и облегчило мою внутреннюю жизнь, строй мыслей, деятельность, задачи, и так же сильно усложнило жизнь внешнюю. Она трудна в особенности потому, что от моего былого миролюбия и компаней-ства ничего не осталось. Не только никаких Тихоновых и большинства Союза нет для меня и я их отрицаю, но я не упускаю случая открыто и публично об этом заявлять. И они, разумеется, правы, что в долгу передо мной не остаются. Конечно, это соотношение сил неравное, но судьба моя определилась, и у меня нет выбора.
Я много перевел из Шекспира после Гамлета: Ромео, Антония, Отелло, Генриха IV, обе части. Если Бог даст, доделаю Лира (которого начал) и Макбета. Вольности моего обращения с Шекспиром получили одобренье в английских университетах. Я немного писал своего нового, но теперь буду больше, роман в прозе, охватывающий время всей нашей жизни, не столько художественный, сколько содержательный. Напишу, наверное, большую статью о Блоке2. Откры-тьем было для меня количество и род публики на моих вечерах в этом году, я этого не предполагал, это было для всех неожиданностью.
У нас были несчастья и огорченья. Мы похоронили Адика, старшего сына Зинаиды Николаевны, скончавшегося от костного туберкулеза, весной в Оксфорде умер мой отец 83 лет. У меня мифически трудная жизнь, потому что думают, что я числюсь в разряде преуспевающих. Напишите мне, как Вы и что Вы, — это близко касается меня. Вы, наверное, ищете повода, послужившего толчком к такому неурочному письму? Вот он: в русской антологии издательства Macmillan and С° под редакцией Оксфордского профессора древнегреческой литературы, автора большой книги о наследии символизма (О Рильке, Валери, Блоке и Итсе) и переводчика Блока и др. С. М. Bowra напечатаны Tristia Осипа Эмильевича3. В слезах переписываю Вам первую строфу (по-моему, хорошо; перевел этот самый Баура).
Tristia
I’ve studied all the lore of separation From grievances bare-headed in the night. The oxen chew, and lingers expectation, And in the last hour to townsmen know delight. I keep the rite of nights when cocks were crying, When, shouldered all a traveller’s load of wrongs, Eyes, red with tears, were in the distance spying, And women’s weeping joined the Muse’s songs*.
Будьте здоровы.
Ваш Б. Пастернак
* «Я изучил науку расставанья / В простоволосых жалобах ночных. / Жуют волы, и длится ожиданье, / Последний час вигилий городских, / И чту обряд той петушиной ночи, / Когда, подняв дорожной скорби груз, / Глядели вдаль заплаканные очи, / И женский плач мешался с пеньем Муз» (О. Мандельштам).
Впервые: Вестник РСХД, № 104-105. Париж-Нью-Йорк, 1972. — Автограф. Датируется по ответному письму Н. Я. Мандельштам 2 дек. 1945.
1 Просьба касалась помощи поэту Юрию Алексеевичу Казарновскому, которому покровительствовала Н. Я. Мандельштам.
2 Это первое упоминание о начале работы над романом «Доктор Живаго». Статья о Блоке осталась ненаписанной, ранние наброски под назв. «К характеристке Блока» (т. V наст. собр.).
3 С. М. Bowra. «А book of Russian verse». London, 1945.
977. Г. С. УЛАНОВОЙ
13 декабря 1945, Москва
Дорогая Галина Сергеевна!
Вы большая, большая артистка, и я со все время мокрым лицом смотрел Вас вчера в «Золушке»1 — так действует на меня присутствие всего истинно большого рядом в пространстве. Я особенно рад, что видел Вас в роли, которая, наряду со многими другими образами мирового вымысла, выражает чудесную и победительную силу детской, покорной обстоятельствам и верной себе чистоты. Поклоненье этой силе тысячелетия было религией и опять ею станет2, и мне вчера казалось (или так заставили Вы меня подумать совершенством исполненья), что эта роль очень полно и прямо выражает Ваш собственный мир, что-то в Вас существенное, как убежденье. Мне эта сила дорога в ее угрожающей противоположности той, тоже вековой, лживой и трусливой, низкопоклонной придворной стихии, нынешних форм которой я не люблю до сумасшествия3, и так откровенно безучастен к ней, что позволил ей низвести себя до положения вши. Желаю Вам долгой жизни и постоянного успеха в претворении спорных и половинчатых пережитков традиции в новую цельную первичность, как удалось Вам извлечь пластическую и душевную непрерывность из отрывистого, условного и распадающегося на кусочки искусства балета.
Я не собирался сказать Вам ничего, что было бы неизвестно Вам, Вам, естественно и заслуженно привыкшей к более сильным эпитетам и похвалам и более пространным признаниям.
Старое сердце мое с Вами.
Ваш Б. Пастернак
13.XII.1945
Впервые: «Советская культура», 10 дек. 1988. — Автограф (собр. адресата).
1 Г. С. Уланова танцевала главную партию в балете С. С. Прокофьева «Золушка» в Большом театре. Дарственная надпись Пастернака на книге «Избранные стихи и поэмы» (1945) говорит о его вторичном посещении Большого театра: «Дорогим Юрию Александровичу Завадскому и Улановой на память о конце 1945-го года. Сегодня (17/ХП), между «Золушкой» и «Жизелью» прочел «По ком звонит колокол», роман Хемингуэя о войне в Испании. Как хочется быть большим и настоящим! Отчего это не дано, или отчего так много вещей на нашем веку этому мешало? Будьте счастливы. Б. Пастернак». (О чтении романа Э. Хемингуэя см. письмо № 978.)
978. И. А. КАШКИНУ
18 декабря 1945, Москва
18. XII. 1945
Дорогой Иван Александрович!
Рукопись Вашего Хемингуеевского «Колокола» лежала у меня полгода1. Такова жизнь, в таком ложном она положении, так, несмотря на все, глупейшим образом хочется и самому чем-то быть, так, естественно, бесцельны и безуспешны эти старанья. Вчера я «от нечего делать» начал читать эту вещь и прочел в один присест не отрываясь. Поразительно! Но это не только надо уметь написать, но и быть в силах так перевесть. Браво, браво, браво! Как все самое высокое в искусстве, эта выдумка — абсолютная данность где-то в пространстве и ее чтение есть поездка в нее. Я оттуда вернулся весь пропитанный ее воздухом, мне ночью снился отец, детство, Серов, училище живописи, все было гладко, все удавалось, и я обещал им написать историю училища. Спасибо.
Ваш Б. Я.2
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2854, on. 1, ед. хр. 236).
1 Имеется в виду перевод романа Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол», переданный Пастернаку переводчиком, заинтересованным в его мнении. Машин, неполного текста перевода Кашкина, надолго запрещенного к изданию, широко ходила по Москве. В собр. сочинений Э. Хемингуэя напечатан перевод Н. Волжиной и Е. Калашниковой (М., Гослитиздат, 1968. Т. 3).
2 Свидетельством дружбы и обоюдной заинтересованности стала также записка Пастернака 27 окт. 1953 в ответ на просьбу о «Фаусте»: «Дорогой Иван Александрович! Ваши просьбы будут исполнены, как только придут книги из Ленинграда, где они печатаются. Тогда воспользуюсь также вырвавшимися у Вас обещаниями. У меня было очень счастливое лето. Я много и успешно поработал в разных направлениях. Этот заряд еще не прошел. Хочется успеть сделать кое-что стоющее, пока можно. Привет Вам и милой жене Вашей. Ваш Б. Пастернак» (там же).
979. М. Б. ХРАПЧЕНКО
18 декабря 1945, Москва Дорогой Михаил Борисович!
Когда Ваши предположенья насчет меня — в издательском или репертуарном отношении начнут конкретизироваться, и Вам понадобится сведущий эксперт по этим трудам, мне хотелось бы, чтобы редактором и судьей моих Шекспиров был Сергей Николаевич Дурылин, прекрасный знаток русской сцены и отличный русский стилист.
Что касается моих долгов перед подлинником (если бы даже это обладало той степенью важности, какую пожелали бы придать этому вопросу наши англоведы), то в некоторых университетах Англии компетенция по обеим областям счастливо совпадает. Профессор Ch. Wrenn в Лондоне, С. М. Bowra в Оксфорде1 и два-три имени в Кембридже не только ведут кафедры по английской или античной литературам, но хорошо знают русскую литературу и язык по Толстому, Чехову и Блоку. Мнение этих кругов о моем взаимоотношении с Шекспировскими текстами так высоко, что его неудобно приводить (оно нашло отражение в статье «Шекспир в переводах Пастернака» в Британском союзнике за № 22 от 3-го июня 1945 г.2).
Нас с Мих. Мих. Морозовым считают большими друзьями, что все время вводит меня и его в заблуждение, — иногда мне кажется, что Михаил Михайлович до сих пор не решил, что будет правильнее и лучше, мешать ли моей театральной судьбе или ее поддерживать. Кроме того, его мнение бывает временами тем более спорно, чем авторитетнее оно произносится. Также сбивчивы его советы мне. Годами он мне говорил, чтобы я дал сводный образ Фальстафа на основе хроники «Генрих Четвертый» и «Виндзорских кумушек», а когда я занялся хроникой, сам это сделал для Вахтанговцев. Это его право, я об этой странности и не заикнулся, и можно быть уверенным, что в споры об их работе я никогда не вступлю. Зато от М. М. или кого-нибудь другого, на чтении ли своего «Генриха IV» в ВТО или по какому-нибудь другому поводу, я услышу, что я переводил по двухсотому изданию вещи, а они по двести первому, и что мой перевод устарел. Так будет доложено и Вам и прокатится по Литературной Газете. Я не для того родился. Это неинтересно.
Адрес С. Н. Дурылина: Болшево, Моск. обл., Свободная 12.
Простите, что беспокою Вас. Я не жду от Вас чудес в свою пользу, да это и было бы неосновательным притязаньем. Позвольте хотя бы верить, что в своих главных, по крайней мере, «очертаниях» я Вам ясен. И на том спасибо, это очень много.
18. XII. 1945
Мой адрес: Москва 17, Лаврушинский пер. д. 17/19 кв. 72 тел. В-1-77-45
Впервые. — Автограф
