том же издательстве Dmmmond в 1946 (Selected poems. Transl. by J. M. Cohen).
18 Указание на начало работы над «Доктором Живаго».
19 Воспоминания о встречах с Пастернаком И. Берлин включил в книгу «Personal impressions»; в русском переводе они вошли в сб. «Воспоминания».
981. Г. РИДУ и С. ШИМАНСКОМУ
25 декабря 1945, Москва
25. XII. 1945 Уважаемые господа,
Если бы я знал по-английски, я исписал бы томы и томы, чтобы выразить свои чувства по поводу того, какую честь делает мне г-н Рид своею надписью, г-н Рид, чье имя возглавляет благородную группу, дорогую для меня, при любезном содействии г-на Линдси Драммонда, который издал мою книгу с такой тщательностью и элегантностью1, в особенности же г-ну Шиманскому за его самопожертвование, за то, что он взял на себя труд поднять на приличный уровень вещи недостойные этого или достойные только наполовину2. Дорогой, дорогой Шиманский, это не ваша, а моя вина, что эти глупые претензии поздно начинавшего писать человека, неоконченные и оставшиеся незавершенными в то трудное, уродливое время, теперь выглядят такими пустяковыми, чрезмерно усложненными, неестественными и слабыми3.
Но не будем отчаиваться! [Не может все оставаться таким, как теперь. Что-то должно измениться и мы с вами вместе с этим.]4 Работы, которые я надеюсь написать в лучшие времена5, исправят и оправдают эту достойную жалости картину, заставляющую меня стыдиться того блистательного света, который вы незаслуженно на нее проливаете. Дорогая г-жа Беатрис Скотт, ваш высокий подвиг украшает мое существование! Дорогой Пэйн, я всегда восхищался Вашими вдохновенными переводами6. Без конца, без конца благодарю вас всех, дорогие друзья!
Но «II Tratto», «Пути» и «Письма»7 — такая нелепость и бессмыслица! Как можно переводить и печатать этот жалкий мусор! И разве было так необходимо печатать фотографию с Маяковским или рисунок восьмилетнего «поэта», или «Сфинкса»?8
Дорогой Шиманский. Горячо желаю счастья Вам и Вашей жене. Спасибо за все, что Вы сделали для меня. Я с большим удовольствием читал Ваши статьи в «Transformation»9. Огромной радостью, вдохнувшей в меня мужество, было появление персонализма на Вашем горизонте. С момента, как я узнал о существовании теченья, я не одинок. Оно на расстоянии поддерживает меня.
Завидую Вам, что [Вы в Англии, что] пишете так хорошо и свободно по-английски. Как ни любил я всю жизнь этот язык, Вы не правы в предисловии: несмотря на мои Шекспировские работы и хорошие данные для произношения я едва знаю его, никогда не имел практики и никогда на нем не говорил. Все надеюсь когда-нибудь изучить его в один месяц на месте.
Если вы знаете моих сестер и зятя, кланяйтесь им в придачу к письмам, которые я им написал. Если Вы знакомы с профессорами Ренном и Баурой, низко кланяйтесь обоим, и если я не успею написать Бауре сам, передайте ему, что его книги находятся в такой же близости от моего письменного стола, как окно и также вдохновляют; а звук его имени действует как музыка на мое воображенье. Наконец английским товарищам, которым я тут пишу, и которые ничего не поймут из моей варварской абракадабры, скажите, что я растроган до слез, без конца признателен им и совершенно подавлен и уничтожен их вниманием. Ваше введение очень глубоко и увлекательно написано, но тоже не соответствует предмету, который при таком обстоятельном и подробном разборе должен был бы быть гораздо больше по объему.
Итак—прощайте, добрые друзья! [Будьте счастливы тем, что у вас есть великое право быть неколебимо верными себе и свободно перемещаться в пространстве, времени и духовном мире.] Будьте счастливы и не забывайте Вашего [бедного и] любящего вас Б. Пастернака
25. XII. 45. Москва
Москва 17. Лаврушинский пер. 17/19, кв 72.
Прощайте, дорогой Шиманский. Не огорчайтесь, что все это такое уродливое и карликовое у меня. Мне еще предстоит какая-то деятельность, более широкая и простая, Вы увидите. Но об этом рано еще говорить. Еще раз спасибо10.
Ваш Б. Пастернак
Впервые: Literature, culture, and society in the modern age. Stanford Slavic Studies, Volum 4:2. Part II. Stanford, 1992. — Автограф по-англ. (собр. Джеффри Шейра, США).
Герберт Рид — английский поэт и историк литературы, стоявший во главе группы молодых английских литераторов-«персоналистов». Стефан Шиманский — литературный критик, автор статьи «Моральный долг молодого писателя» (1943), в которой он высоко оценил работу Пастернака над переводами из Шекспира, а его деятельность во время войны ставил в пример современным английским писателям («Ufe and Letters Today*. Vol. 36, N 66.1943).
1 Имеется в виду книга: Boris Pasternak. The Collected Prose Works. Lindsay Dmmmond. London, 1945.
2 Ст. Шиманский был составителем сборника и автором вступ. статьи.
3 В сборник включены «Охранная грамота», «Апеллесова черта», «Воздушные пути», «Письма из Тулы», «Детство Люверс».
4 Вычеркнутое неизвестной рукой место. Публикатор письма Л. Флейшман предполагает, что вычеркивания принадлежат «советской цензуре», но точность, с которой выбраны места, касающиеся современной советской действительности, говорит о хорошем понимании текста и позволяет приписать эту осторожность передатчику письма, — возможно, — Исайе Берлину, принимавшему меры защиты Пастернака от возможных политических обвинений.
5 К этому времени относится начало работы над «Доктором Живаго».
6 Беатрис Скотт принадлежит перевод «Охранной грамоты»; Роберту Пейну — четырех повестей, включенных в сборник.
7 «Апеллесова черта», «Воздушные пути» и «Письма из Тулы».
8 Речь идет об иллюстрациях в книге: заретушированная до неузнаваемости фотография с Маяковским 1924 г.; рисунок Л. О. Пастернака с маленького Бори 1898 г.; карикатура Кукрыниксов на Пастернака в виде «Сфинкса». До этого места текст письма написан по-английски.
9 В письме № 980 Пастернак называет статью «В бомбоубежище».
10 Пересылая Шиманскому статью о Шопене, Пастернак писал: «Ау, Шиманский! Горячо желаю успеха Вам, Вашим мыслям и начинаниям. Вот Вам вместо письма. Тут два-три положенья выражают часть моих нынешних, еще не приложенных к делу верований и будут близки Вам. Спасибо за все. Ваш Б. Я. Поклоны Пэйну, Риду, Бауре, всем, всем близким, честным, благородным. Ваш Б. Я.» (Письма к родителям и сестрам. Кн. П. С. 239).
982. И. С. БУРКОВУ
28 декабря 1945, Москва
28. XII. 1945. Дорогой Иван Семенович! Вы совершенно правы насчет моих новых вещей1, и я ни капли на Вас не в обиде. Что касается старых, то тут Вы свободнее в суждении, чем я2, а я не могу избавиться от огорчения и досады по поводу незавершенности, изломанности, ненужной сложности и малозначительности моей собственной, Маяковского и Андрея Белого. У Есенина этих грехов гораздо меньше, и совершенно еще не подвержен этому позднейшему распаду поразительный мир Блока. Это закономерное перерождение большого живого целого, часть которого я составляю, и зачем мне щадить несостоятельные его стороны, когда я, слава Богу, еще жив и недописанное будущее общеевропейского символизма обещает мне гораздо больше, чем успел он дать в прошлом, до исторических сдвигов, случившихся во всем мире. Ваш «Детский пейзаж» хорош и нравится мне больше нефрита3. Все, что я го-ворю и чувствую относительно стиля, творческих воззрений и пр., нисколько не вызвано поверхностными современными причинами. Дело глубже. От души желаю Вам всего лучшего. Ваш Б. Я.
Впервые: «Наше наследие», 1990, № 1. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, доп.).
1 И. Бурков, получив «Избранные стихи и поэмы» (1945), писал Пастернаку: «…Присланный Вами сборник навел меня на грустные мысли, которыми хочется поделиться с Вами, как с другом. Чем объяснить, что начинаешь откликаться не по-лермонтовски на звук, а на мысль. И уже поэзия начинает казаться, как благородному юноше Писареву, только незрелой мыслью. … Все это как-то написано так, словно заранее читатель погладит Вас по головке».
2 Из письма Буркова: «Милый Борис Леонидович, я считаю огромным событием «Темы и вариации», которые обожал вплоть до бумаги, как трагик в провинции «драму Шекспирову»…».
3 Бурков переписал Пастернаку, «как человеку, у которого учился», два своих старых стихотворения, написанных в сентябре 1941 г., «в тяжелые годы войны»: «Детский пейзаж» и «Листьев осени нефрит…».
983. Н. ТАБИДЗЕ
24 января 1946, Москва
24.1. 1946
Дорогая Нина! Ну что нового о Тициане? Вы, наверное, удивлены, что я не пишу Вам! Вы не представляете себе, в какой спешке и каком напряжении пишу я сейчас роман в прозе, который мог бы быть, если удастся, достоин перенесения на его бумагу1 и который мысленно, с самого возникновения был посвящен Тициану (и я только не знал, имею ли я право написать: «Тициану Табидзе» или должен написать «Памяти Тициана Табидзе»).
Какое это чудо, какое счастье! Когда он появится, Вы должны немедленно ехать с ним сюда к нам, это лучше всего, мне ринуться также быстро туда к вам будет сейчас труднее. Нина, Нина, но ведь это невероятно, это не человека вернут, а землю, небо, душу, годы!! Я всегда как-то стыдлив в отношении телеграфного аппарата и телеграфисток и потому не мог переслать Вам своего первого счастливого вскрика.
Новогодняя ночь это часы рождения Ленички, и ради него Асмусы устроили семейную детскую елку без блеска и интересных новогодних гостей. Они как бы остались без великолепия и шума Нового года, принеся его в жертву Зине и Лене. Я просидел у них всю ночь, немного поспал утром у себя дома и пошел мыться. Немного погодя приходит Зина (она ночевала у Асмусов и, пока я мылся, вернулась) и говорит: «Огромная радость. Тициан жив, от него известие». И оказалось, что у нас сидит Евгений Дмитриевич2 с этой новостью.
С этого начался мой новый год. Когда Зина сказала это, она расплакалась и я разревелся. Ну теперь, вероятно, надо вооружиться терпением. Это то, чего мне недоставало в самые счастливые мои минуты последних лет, и это все, что мне нужно от жизни. Мне стыдно признаться, что безмерную эту радость я тут же поспешил истолковать практически, как небесное знаменье или благословение моей новой работы на Тициановой бумаге. Подумайте, как мелко и утилитарно! Ну что сказать Вам еще, когда у меня к Вам теперь одни нетерпеливые вопросы.
Здесь кончается письмо. Крепко обнимаю Вас и Ниту. Если в период ожидания Вас может что-нибудь развлечь, вот в руки Вам комический материал, пользуйтесь им по своему усмотрению. Библиотечка «Огонька» (знаете, такие маленькие белые книжки) издает моего Бараташвили3. Они просили меня написать им вводную статью. По горькому опыту всех своих статей я знаю, что всякое присутствие мысли рождает возражения, пересуды, запрещения. Чтобы не задерживать издания, я решил избавить их от этого огорчения и умудрился написать банальнейшую биографию, лишенную всякого лица и содержания. Вы еще не знали меня с этой стороны и будете поражены, что я способен на такую ординарность. Так вот, если это может Вас позабавить, посылаю статью Вам одной. Можете показать ее у Симона
