проторчал в городе из-за предисловия, которое писал к своим Шекспировским переводам. Я ужасно боялся, что увязну в той путанице мнимо ученого многословия, какую всегда представляет собой каждая вековая большая тема и только прибавлю к этому клубку какой-нибудь видоизмененный завиток. Представьте себе, этого не случилось! Мне удалось в очень простых и понятных словах сказать много такого о Шекспире, что я узнал о нем за своими работами, и это на одном печатном листе!5 Попросите Гоглу показать Вам мои переводы, я их послал ему. Ответьте мне телеграммой и будьте здоровы. А лучше всего приезжайте, не откладывая. Как приедете, поселяйтесь у нас в Переделкине. Масса места, тишина. Целую Вас. Ваш Б.
Впервые: «Литературная Грузия», 1966, JSfe 2 (с купюрами). — Автограф (ГМГЛ, № 147, 14).
1 Николай Бараташвили. Стихотворения. Библиотека «Огонька». М., 1946.
2 То есть посланной Чиковани в сентябре 1945 рукописи первонач. редакции переводов Бараташвили. По поводу переделок Бараташвили Пастернак писал в Гослитиздат: «Против рукописи, привезенной Виктором Викторовичем (1ольцевым. — Е. И, М. Р.) из Тифлиса от Симона Ивановича, данная рукопись, вместе с новыми исправлениями (чернилами от руки) ушла в сторону на две редакций: Во-первых, уже в своем чистом, ремингтонном тексте она не представляет копии старой рукописи, имеющейся у В. В., а содержит значительные изменения, не говоря уже о новой правке. До разговоров со мной о заключительных пожеланиях надо сличить полностью старый и новый тексты, не ограничиваясь бросающимися в глаза рукописными помарками».
3 Соломон Леонидзе — грузинский государственный деятель, канцлер царя Ираклия II, персонаж поэмы Бараташвили «Судьба Грузии».
4 Имеется в виду кн.: Георгий Леонидзе. Стихи. Тбилиси, «Заря Востока», 1947, в которую вошли новые переводы Пастернака.
5 Речь идет о «Заметках к переводам Шекспировских трагедий».
1007. К. А. ФЕДИНУ
3 августа 1946, Переделкино
Костя, я сейчас Зине и Асмусам буду читать 1-ю главу. Она еще скомканная и с недоделанным, картонным концом, так что мне стыдно уговаривать тебя ее слушать. Но если тебе нечего делать и приятно будет установить мой провал, приходи поскорее.
Твой Б.
Впервые: «Волга», 1990, № 2. — Автограф (собр. Н. К. Фединой). Датируется по примечанию Федина: «Это — 3-го августа, 1946 г. Роман «Мальчики и девочки» с эпиграфом из Блока; 1-я глава относится к 1903-му году; Приволжско-центральная Россия» (там же. С. 168). Рукописи первой редакции с таким эпиграфом не сохранилось. Можно предположить, что эпиграф был взят из стих. А. Блока «Вербочки» (1906) и соответствовал названию романа: «Мальчики да девочки / Свечечки да вербочки / Понесли домой». После доработки две первые главы «Пятичасовой скорый» и «Девочка из чужого круга» читались 10 сент. 1946, по дневнику К. И. Чуковского, вдень публикации резолюции президиума Союза писателей, где Пастернак объявлялся «безыдейным, далеким от советской действительности автором» (Воспоминания. С. 267).
1008. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
5 октября 1946, Москва
5 окт. 1946 Дорогая Оля!
Как твои дела и здоровье? У меня и у Зины летом была некоторая, хотя и слабая надежда, что ты приедешь. У нас все время было много народа, Шура с Ириной, разная молодежь, и мы все время берегли для тебя то комнату, то верхнюю стеклянную террасу.
Прости, что я не писал тебе. Я с чрезвычайною, редкою удачей работал в последнее время, особенно весной и летом. Мне надо было к собранию пяти моих шекспировских переводов написать вступительную статью, и я не верил, что я это одолею. Удивительным образом это удалось. Я на тридцати страницах сумел сказать, что хотел о поэзии вообще, о стиле Шекспира, о каждой из пяти переведенных пьес и по некоторым вопросам, связанным с Шекспиром: о состоянии тогдашнего образования, о достоверности Шекспировской биографии. Экземпляр статьи есть в злополучной вашей «Звезде» или «Ленинграде» (т. е. в их редакциях) у Саянова или Лихарева1; если у тебя есть общие знакомые, достань ее, пожалуйста. Мне хотелось бы, чтобы ты ее прочла, — хотя с таким же пожеланием я уже обратился к Ахматовой и Ольге Берггольц2.
А с июля месяца я начал писать роман в прозе «Мальчики и девочки», который в десяти главах должен охватить сорокалетие 1902-1946 г., и с большим увлечением написал четверть всего задуманного или пятую его часть. Это все очень серьезные работы. Я уже стар, скоро, может быть, умру, и нельзя до бесконечности откладывать свободного выражения настоящих своих мыслей. Занятия этого года — первые шаги на этом пути, — и они необычайны. Нельзя без конца и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят шесть лет жить тем, чем живет восьмилетний ребенок: пассивными признаками твоих способностей и хорошим отношением окружающих к тебе, — а вся жизнь прошла по этой вынужденно сдержанной программе.
Сначала все это «ныне происходящее» в моей собственной части ни капельки не тронуло меня. Я сидел в Переделкине и увлеченно работал над третьей главой моей эпопеи.
Но вот все чаще из города стала Зина возвращаться черною, несчастною, страдающей и постаревшею из чувства уязвленной гордости за меня, и только таким образом эти неприятности, в виде боли за нее, нашли ко мне дорогу3. На несколько дней в конце сентября наши дни и будущее (главным образом в материальной форме) омрачились. Мы переехали в город в неизвестности насчет того, как сложится год с этой стороны.
Но сейчас я думаю, что все наладится. Ко мне полностью вернулось чувство счастья и живейшая вера в него, которые преисполняют меня весь последний год. И перед возобновлением прерванной работы (я решил сегодня снова засесть за нее) мне хотелось, пока у меня есть время, дать тебе весть о нас всех.
Наверное, эта «кампания» бьет и по тебе, и твои неприятности усилились? Как это все старо и глупо и надоело!4
Ты тогда очень хорошо процитировала выкрики Треплева из Чайки5.
Крепко целую тебя. Зина тоже кланяется тебе и тебя целует. В последнюю минуту решил все же послать тебе статью в единственно оставшемся у меня полуистертом экземпляре. Если после твоего чтения не изгладятся совершенно последние следы букв, передай прочесть кому-нибудь.
И вот еще я, Леня, Зина и работница Оля в разных комбинациях6.
Твой Б.
Напиши, как твое здоровье. Есть ли у тебя мой перевод Отелло?
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 Рукопись статьи «Заметки к переводам Шекспировских трагедий» была отдана в журн. «Звезда» (см. письмо JSfe 1001).
2 Первые послевоенные годы были окрашены нежной дружбой с О. Берггольц, которая впоследствии уничтожила письма Пастернака к ней.
3 В связи с постановлением ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» усилились критические нападки на Пастернака со стороны
А. Фадеева, обвинявшего его в «уходе в переводы от актуальной поэзии», «чуждом советскому обществу идеализме», несоответствии идеалам современности и пр. («Литературная газета», 7 и 21 сент. 1946).
4 О. Фрейденберг записывала в дневнике: «После речи Жданова все последние ростки жизни были задушены. Европейская культура и низкопоклонство были объявлены синонимами. Опять идет волна публичного опозоривания видных ученых» («Пожизненная привязанность». С. 284).
5 Описывая университетскую атмосферу, О. Фрейденберг в письме 29 июня 1946 цитировала слова Треплева, обращенные к матери, из пьесы Чехова «Чайка» (III дейст.): «Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите!» (там же. С. 283).
6 К письму приложены фотографии. «Ты не можешь, к счастью, представить моего потрясенья, когда я увидела семейные карточки, — отвечала О. Фрейденберг 11 окт. 1946 на эту посылку. — Ты изменился. От твоего лица и мысли идет что-то серьезное… Такое впечатление, что ты поклялся отмести случай и случайность, что ты дышишь только настоящим» (там же. С. 287-288).
1009. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
13 октября 1946, Москва
13 окт. 1946 Дорогая Оля!
Написал тебе и в тот же день заболел ангиной, пролежал несколько дней.
Сейчас у меня очень нехорошее настроение, одна из тех полос, которые продолжительными периодами пересекали несколько раз мою жизнь, но сейчас это соединяется с действительной старостью и, кроме того, за последние пять лет я так привык к здоровью и удачам, что стал считать счастье обязательной и постоянной принадлежностью существованья.
В одном отношении я постараюсь взять себя в руки, — в работе. Я уже говорил тебе, что начал писать большой роман в прозе. Собственно, это первая настоящая моя работа. Я в ней хочу дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого, печального и подробно разработанного, как, в идеале, у Диккенса или Достоевского, — эта вещь будет выражением моих взглядов на искусство, на Евангелие, на жизнь человека в истории и на многое другое. Роман пока называется «Мальчики и девочки». Я в нем свожу счеты с еврейством, со всеми видами национализма (и в интернационализме), со всеми оттенками антихристианства и его допущениями, будто существуют еще после падения Римской империи какие-то народы и есть возможность строить культуру на их сырой национальной сущности1. Атмосфера вещи — мое христианство, в своей широте немного иное, чем квакерское и толстовское, идущее от других сторон Евангелия в придачу к нравственным.
Это все так важно, и краска так впопад ложится в задуманные очертания, что я не протяну и года, если в течение его не будет жить и расти это мое перевоплощение, в которое с почти физической определенностью переселились какие-то мои внутрен-ности и частицы нервов.
Пакет с фотографиями, статьей, книжками и пр.2 я отправлял не сам, а дал отправить нашей почтальонше, так что, когда ты получишь, не задумывай большого ответного письма, но извести открыткой о своем здоровье и житье-бытье.
Целую тебя. Мне совсем невесело3. Твой Боря
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 См. в «Докторе Живаго»: «Евангелие… говорило: в том сердцем задуманном новом способе существования и новом виде общения, которое называется Царством Божиим, нет народов, есть личности».
2 В пакет с письмом № 1008 были вложены перевод «Генриха IV», «Земной простор» и статья «Заметки к переводам Шекспировских трагедий», получив которую О. Фрейденберг писала 11 окт. 1946: «Меня знобило нервной дрожью, когда я читала Шекспира в стертой и измятой машинке. …Что-то есть в этом от протокола истории. Твои мысли о Шекспире выглядят, как документ из архива бессмертия, хранящегося, разумеется, в рукописном виде» (там же. С. 246).
3 Через два дня Пастернак просил прощения за невеселый тон этого письма: «Я жалею, что успел отправить тебе новое письмо, невеселое, кажется. Ты ему не верь. Это я расхандрился, как теперь вижу, без причины. Все устроится (там же. С. 249).
1010. М. Б. ХРАПЧЕНКО
14 октября 1946, Москва
14 окт. 1946 г.
Дорогой Михаил Борисович!
У
