Африка, Франческо Петрарка
Неревод, составление, статья, примечания
Предуведомление к поэме «Африка»,
Петром Павлом Вергерием изложенное
Нервая песнь ведет в небеса, в приюты блаженных;
песнь вторая гласит о судьбе и Рима и римлян;
третья глаголет, отколе пошло Ромулидово племя,
Лелий в четвертой гласит о вождя младого геройстват;
в пятой — плачевный рассказ о браке царицы нумидян;
в песни шестой Ганнибал отплывает из Лация в море;
далее — бой: Сципион победил, финикиец, повержен;
песнь восьмая дарит побежденным условия мира;
в песни девятой грядет Сципион: в небывалом триумфе.
Предуведомление к песни первой
В чем причина бед, какой рововою ошибкой
римский мен фипикийским мечам подъялся навстречу,
чтобы решить борьбу по воле неверного Марса,—
это — первой песни предмет. Объятый глубоким
сном Сципион, увидя себя на своде небесном,
здесь узнает про жестокую смерть отца и отцова
брата, здесь узнает, какая посмертная участь
лучшим дана из мужей, и видит души блаженных,
коим не скоро еще суждено сойти. к человекам.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Тоже и мне честного в трудах и грозного в бранях,
муза! мужа воспой, которому Африка званье
в вечную славу дала, сокрутась клинком Италийским!
Всласть уста утолить Геликонской влагой святою,
милые девять сестер! дозвольте, если забавны
вам стихотворства мои: я вновь в пристанище сельском,
луг со мной п ручей и полей безмолвие праздных,
реки со мной и холмы, со мною сени лесные —
все воротила мне Фортуна, а вы воротите
песни певцу, вы пыл воротите!
Ты же, надежды
горний Оплот, Упованье людей, присночтимый Попратель
прежних богов и Эреба цепей, Ты, Коего тело
беспорочное зрим в наготе и в стигматных ранах, —
иже если в небесех, номоги! С Нарнасских отрогов
благочестивую песнь принесу к Тебе, ежели будут
любы песни Тебе, а если придутся нелюбы,
слезы примешь мои. Безумный, капля по капле
долгий коплю я плач, пока изольюсь пред Тобою!
Песнь первая
«Гы, из героев герой, властитель земли Тринакрийской,
страи закагных краси, поколенья нашего слава,
ты. чьим судом на престоле певцов воссесть я достигнул.
лавр долгожданный стижая и Цоэта зпатное званъе,
выие тебя молю! Иримы приветно и кротко
соб подносимый дар: пусть в екуке виршей неспошных
мнитея, будто бы слух я тешу ворожним бряцаньсм,
так уж зато и в конце читателю мевьше досады,
Ты сквозь годон череду навек и наверно к потомкам
дальлий мостьшь себе путь — кому же дерзости стапет
хаять то, что но нраву тебо? ‘Гакого оспорит
всякий сведущий муж, которого сведущим мужем
сам ты -— лишь миагни! —- о назначиль. Гляди, как во храмах
робкой толпе па позор висят трофеи, а выкань
вон их — им зрителей яет, Толико с честью твоею
соиряжена удача моя: в сени милосердной
‚лавного имени я не страшусь извящей отравы
зависти — лак захоти сокрыть и от злого забвенья,
дабы п снедь червям обо мно не сгинула намять.
Лучший из королей, молю, приди мне ие помощь,
ласковым взором приветь, затцити благочестною дланью,
я же до звезд досягоу твоих деяний хвалою
достодолжной и песнь сложу, коль случай дозволит —
скоро сложу, ибо близкая смерть не терцит отсрочек! —
песль о честном короле и дивных твомх королевских
подвигах. конм мы все самовидцы, хоть рапьше о равном
слуху никто не слыхал! В заботах сходных нередко
вспять обращались певцы: иные стремились не ближе
тысячелетней меты, а иным и такая зазорна,
Собственный век не уважил никто, дозволяя привольно
музе лукавой бродить по торным тропам ничейных
дел и времен; один вспоминал троянцев погибель,
Фивы пел другой и Ахилла юного прятки,
третий гласил о римских костях в Эмафийских долинах —
так не иристало и мие деянья педавние славить,
но преисполию дух Авсонийским Марсом, исторгшим
Афрекую нечисть © земли вперекор всесильной гордыне!
Сердцем влекомый всегда к тебе, король, воротиться,
ныне тропу ироложу в обход твойх подвигов громких,
робость смутивших мою: величью подетать величавость,
я же помыслить страпгусь соседствовать в чести е тобою.
Лучше дар испытать, где проще, и ежели в деле
не нодведет простом, тогда с окрепиею силой
к высям твоим воспарю! Преславная Парфенонея
спова откроет мне широкие стогны и снова
в римском меня венке узрит н в званье Поэта.
Нынче я первый росток щинлю с нерасцветитего древа,
Африка
ради почина в предмет молодца избрав Сципиона,
после придет черед плодопосным ветвям — героем
станешь сказанию ты, сиятельный! мой укрепляя
шаткий калам, певцу твоему твоею же славой
7` лучший прежнего лавр добудешь от нашего века,
Где причина зол? Откуда бедствий начало
произошло? И кто виноват, что лютой враждою
влажной меже вопреки взъярилось племя на нлемя?
Ливию кто воздвиг на бврону? Нто двинул Европу
в Ливию, обе страны очередным губя истребленьем?
Что до меня, то без долгих трудов таковую причину
уразуметь могу: всех зол отравленный корень —
зависть, коей побег при самом всходе смертелен.
Грустно в слезах лицезреть любую чужую удачу,
а на процветиий Рим глядеть наипаче несносно.
Так ревновал Карфаген от начала, а после со злобой
равным совместника зрит, а вскорости силой возросший
видит град — и нора учиться покорству пред новым
мощным владыкой и дани нести. п чуждых закопов
слушаться, и глотать обиды, пепями полнясь,
полнясь угрозами, ибо левмочь злосчастной тордыне,
не закусить удила, свои же беды удвоив.
Суткат тоска и стыд мужей, надолго познавших
рабского бремени груз, да притом в жестокие души
*® подлая вкралась корысть, ненасытная в алчных желацьях
Оба города ждут одного: надеются оба
править своим и чужим, н оба мнят, что достойны
оба народа держать, пад целым начальствуя светом,
Да и урон велик: уже насильем неправым
остров Сардинский отъят, взята в нолон Тринакрия,
тоже Испания, общий сосед враждебных народов.
Эта страна, желанная всем. завидной добычей
всем на терзалье дана и в долгие ввергнута муки —
точно как стаей волков настигвута, мечется в страхе
*° тучная жиром овца: сюда ли от насти зубастой
или туда? —но нет! мокра от собственной крови
надает, чтобы ее размыкали хищники тело.
Самая местность стране во вред: положила Природа
быть ей меж двух племец, у коих враждою воздвиглись
брег па брег, на душу душа. на державу держава,
бог на бога, закон на закон и злоба на злобу;
даже стихии — в войне: друг другу ветры вавстречу
рвутся, и в пелном бою морские дыбятся волны.
Трижды в схватках лихих изливалась ненависть кровью:
первая — битвам почин, во второй почти до победы
10
Африка
дело дошло, как ведаеть сам, а в третьей навеки
бранный репгалея спор, пепомерных трудов не доставив.
Повести нашей предмет — великой распри средина,
подвиги славных вождей и второй войны занершенье.
Звездного юношу зрит, изнурясь мятежною смутой,
жестоковыйный край Гесперийский — время изведать
Римского бремя ярма и ратей мощь Авсонийских:
время пришло стремглав бежать морскою дорогой
фипикиялпам — все для них в страх: полководца младого
громоразящая длань и нрав, и самое имя,
и новизна страстей боевых, и бедетвий воевных
знатный кровью почин -— итак, Гасдрубал вероломпый
еле до маврских брегов достигпул, от скорого ирячась
натиска, —
так олень затравленный мчитси в испуте,
чуя псов за спиной, по крутым отрогам: смятенный
перевести бы дух в укрытье дальних утесоп.
Вот до края земли шагнул укротитель иберов,
до рубежа, где челпы и волны трудом иеременным
камень крушат Столпов — сюда колесницу с зенита
гонит вечерний Феб омыться от нота и ираха.
Сей рубеж для силы людской заповедан Природой
властпой: никто преступить да не смеет! —и тут полководеи
стал, не насытив пыл воипственный и сокрушаясь
о недобитых врагов спасенье. Нежнее Фортуна
не приласкала дух любочестный, ибо пятнала
подвигов славных блеск Карфагена прежняя хелость.
Въяве отселе видать, как упрямец издали метит
дротом дрожащим, вцепясь в древко полумертвою дланью..
да и худая молва, докативюмись от дальней отчизны,
войску гласит и вождю о новом великом позоре:
как одпу за другой Авсонийские крепости боем
взял Ганлибал и до Римских врат достигнул пожаром,
как изничтожил вельмож, дотла закатные земли
выжег и пашни всхолмил телами мертвыми павших.
Мести сыновий долг велиг благочестью немедля
мачатый труд завершить: да уньются мучителей кровью
лютой родимых святынь непелижща и отчие маны,
да истребится стыд с чела страны Италийской!
Страсть сия трепещет в груди пресветлого сына
Сцитионова — лик озазяет, огнем полыхает
в юных очах. ножар расналяет в пламениом сердце:
ночь в тревогах, в заботах день, полководцу локоя
нет ни на час, ибо нет узды ретивому духу.
Песнь первая 41
Средь таковых трудов, когда, укутаны мраком
ласковой ночи, луга росистые дремлют и греет
нежных объятий теплом ‘Гифония хладного старца —
треет, пока не зовут госпожу рабыпи, на прялках
века прядущие нить, отворить розоцветные двери
настежь и распахнуть окошек сверкающих ставни —
как-то притилось и ему забыться. Усталые вежды
сладким смежились сном — и тут с безмолвного свода
сквозь пелену облаков исполинскок, тенью родитель
милому. чаду предстал, являя отверзтые раны
на животе, на груди и на всем изрубленпом теле.
Юноша, сколь ни смел, цепенеех в ужасе: члены
хладны, дыбом власы, по пришиец отеческой лаской
страх упимает и к сыну гласит приветное слово:
«Нашего рода краса бессмертная и во вселенной
слава! едивый оплот качаемой смутой отчизне!
ты не пугайся, но все, что скажу, прилежно запомни.
Сей короткий час — из коего, если захоченть
многое выйдег тебе па радость —— Олимпа владыки
редкостный дар: мольбами склонен, соизволил оп неба
звездный отверзнуть рубеж, допустив до полюсов горних
вживе тебя, а меня тебе назвачив вожатым,
дабы ты светила прозрел на петлистых дорогах
и отечества труд, и твой, и судьбы какие
туго-натуго странам земли прядут зтихомолку
сестры — зорко гляди! Видны ль в обители Австра
грузные стены и гнусный чертог, на холме проклятом
строенный хитрой женой? Видны ли лютых смутьянов
сходки и жаркий ток толною пролитой крови?
Горе! на нашу беду сия твердыня воздвиглась!
Горе! край к италияпкам злой! иль вповь воздымаенть
сломанный меч и гонишь полки в кладбименский ценел?
Баёграда топкая! ты ль над Тибром победным взгордилась?
Дикая Бирса! ты ль взпеслась Калитолия выше?
Что ж, попробуй опять —ло плетке признаешь хозяйку!
Этот подвиг тебе, дитя! и этою славой
Марс по праву тебя с богами сравняет — порукой
раны святые мои, которыми щедрой отчизне
долг я отдал сполпа и которые доблести бранной
путь открыли горе, и когда терзали мне члены
вражьи клинки и скорбела дута, отрываясь от плоти,
боль утишалась — клянусь! — линии, созпаньем великой отрадлы,
ибо я зрел, как по смерти моей отважный отметитель
в пашем восстанот роду, и сия благая падежда,
прежде изгнав боязнь, легчила горькую муку».
Африка
Так он изрек, а сын к нему ириникает, взирая
в скорбной тоске на злодейство рав, кровавящих тело
от головы до пят,— душа томится кручиной,
слезы рекою текут, из груди без удержу рвется
стон, и, прервав отца, возглашает юноша с плачем:
«Горе и ужас очам! Цто смел жестоким железом
милое сердце пронзить? И чья десница дерзнула
достопочтенный лик оскорбить преступным ударом?
Отче, ответь! никакую речь невозможно мне слышать
прежде ответа!» — и слезной мольбы возвышенный отзвук,
полня небес немоту, обители звездной досгигнул.
““ Если прилично сравнить высокое с низким, то рыба,
из пресноводной реки нырнувтши в море и горечь
чуждой соли хлебнув взамен знакомой и сладкой
влаги,— даже опа павряд ли так изумится,
как изумился сонм святой. Обида и злоба.
гнев, печаль, пред будущим страх, пред смертию трепет,
тысячи прочих забот горемычного нашего мира,
ради которых мы счастья часы упускаем и скукой
лучшие годы мрачим, — вот зрелище бренной юдоли;
а в небесах, осиян присносущим светом, не меркпет
12 ясный дець — не грызет его грусть, тоска не тревожит,
ненависть не иламенит; но впервые звук непривычный
слуха коснулся богов: взмеслось благочестное слово
В недостижимый свет, безмолвие вечное полня.
Сына крепко обняв и нежною лаской смиривши
слезные всхлипы, отец его наставляет сурово:
«Не расточай печаль, сие отнюдь
