наших лиц лепоту, мы также рождельем и долей
равны, мы сходны мечтой от бед унпокоиться тяжких.
тоже и разница лет у нас подходящая — в браке
это супругам сулит приятность. и сам я приметил
сходство также и в том одном, что может из бездны
ввысь вознести — в любви. Слеши! не стоит страншться.
как бы тебя Сципион молодецким блудом сурово
не укорил,— всегда над младостью сжалится младость!
Да, он любовь простит, едва твои слезы завидит,
не молодецкий блуд, но супружества узы святые
провозгласит и чтить твою подругу царицей
ласковый станет вождь». Так молвив, сзынает пемедля
ближних друзей и велит, им сердце открывши, готовить
без отлагательств свадебный пир поскромней и потиите.
О
Африка
Ув
У66
216
8
©
р
>
а
Гула не слышио в сенях, тусский звук не взпосится к пебу,
свита смолкла, толпой не полнятся шумной чертоги.
факелов рой не блестит, лишь факел единый обоих
любящих жжет, по его их слезы скоро погасят.
Геспер прекрасный, нырнуть поспеншая в Атлантову влагу,
иочь паконец возвестил долгожданную, хоть нежеланный
скоро день возвестит и любовиикам недругом станет,
Люцифера восприяв поутру пенавистное имя.
Как падемеется, увы! пад мечтами сокрытый во мраке
день грядущий! Быть может. блажеп новобрачною негой,
воображал себе царь потомство песчетное, внуков
сонмы, в утешпой любви и в радости с милой супругой
ночь проводя, — но жена в тревоге: все поцелуи
нового мужа и тысячи заск и клятв, что царицей —
боги порукой! — ей быть, как прежде, ничто не изгнало
в сердце вросший страх, и по-прежнему смерть и могила
только и виделись ей. Ее дремотой отрадной
даже и сон не дарит: то ей чудится. будто лишилась
нового мужа, а прежпий грозит и злобится, — дрожью
пропял ее испуг, хоть и спящую; то ей помстилось.
будто. высоко воссев на горе, народов движенье
в царстве зрит своем. но тут, о диво! внезаино
гору другая гора громадой грузпейшей толкпула
с силой такою, что дрогнул престол вершинпный и разом
два новозданных ключа ледяных устремились но круче
вниз с вершины, затем под натиском вопять отступила
та. что поменьше, гора — и вот без опоры царица
к топям Стигийским скользит и в Тартара рушатся бездиу.
А между тем молва расторопная в грады и веси
весть несет, что вручил победитель жене побеждениой
в брачный себя полон, что в рабах у любовпицы вони.
Прелюбодейством черль честит святыми огнями
не освященную страсть, что пылает ныне преступно
прежде скончанья войны, — посреди оружного звопа,
да при супруге живом: вот, дескать, красой полонянчки.
милой ип прежде, вмиг побужден победитель к союзу
спешному — наперекор обычаям, отчих пенатов
без рассужденья презрев, оп, дескать, только и рвется
похоть свою утолить поскорее. Все обернула
чернь дурной стороной, и уже ушей полководца
толков несчетных трезвон достигнул кипящею пеной.
Был онечален вождь, о грехе любезного друга
тайно скорбя в душе милосердной, однако о деле
долго размыслив в душе. любовь неуместную проклял
и про себя разбрапил союзника дальпего строго —
словно как тневный отец н разлуке с сыпом укоры
Шеснь пятая 7}
ы
е-
1%
сыплет и в каждом письме сердитые мечет перуны,
чтобы при встрече все простить за кроткие речи.
Первой молве вослед бежит другая: толкует
люд любопытный, что ныне Сифак полоненный в оковах
валом валит, мечи побросав, спеша надивиться
виду его, поглазеть во все глаза на владыку.
Вот он, царь, могучий в войне, надменный на троне,
зревший нод кровлей своей вождей финикиян и римлян,
вместе и разом просивщих его о дружбе и мире,
будто о милости, — оба они, государи вселенной,
льстили ему без стыда и ему, как богу, обеты
наперебой несли; от него Массинисса великий
некогда в страхе бежал и без царства бродяжил по свету;
ныне же вот он — простерт и повергнут крутым поворотом
новой Фортуны во прах! Едва подобному верить
могут паденью сердца, изумляясь крушенью громады. `
Если бы кто узрел, как Афон иль Олими в мелководье
канули вдруг с головой Эгейское, как погрузился
Эрикс — темя твое, Апеннии! — в Тирренские волны,
тот бы глазам своим не поверил, но мороком чудным
зрелище чтил бы сие.
Таковым же мороком мпился
царь, к намету вождя многолюдной влекомый толлою.
Сколь вероломно, увы! ты, Фортуна, в пагубной бездне
топишь смертных! сколь зла ты к высоковзнесенным престолам!
Се успеху предел, се величью сужденная язна —
взлет недолгий и прах! Се царь, над царями славнейший,
словно на рынке рабском раб презренный — цепями
сковаи, влеком и кольцом окружен враждебпого люда.
Воспомипает вождь Гесперийский о ныне забвенной
тостеприимства приязни былой, о ласковых взорах,
что дружелюбный сей лик излучал, о том, как сомкнулись
в рукопожатье две десницы, о пире совместном —
павшую честь сравнил с бедою сущие и молвит:
«Чем ты прельстился, Сифак беспечный? Откуда безумье.
ум совратившее твой в измену? Затем ли ты нредал
наш о подмоге союз, чтобы брань затеять со мною?»
Так он рек, а тот, надолго духом и ликом
оцепенев, не вдруг и с запинкою скорбно ответил:
«Нет мне, могучий вождь и славнейший средь нашего века.
нет мне горше беды от судьбы, чем эта — не сгинуть
трупом остылым в бою, не пасть на битвенном поле
в сече кровавых мечей и в схватке яростных ратей!
72
Африка
*5и
ых
зть
а
Р-
Злейшая казнь для мепя — остаться живу и целу
` по завершенье войны, и певмочь мце пыпе попреки
слышать из уст твоих справедливые мне за измену.
Все же скажу — коль верить словам злосчастного можно,
коль не помеха для честных речей тяжелые цели,
правду скажу и с того пачиу, что казни любые
мне по заслугам! Мие. который попрал произвольно
право, верпость. закоп, ирнсяги честь и святыню
гостепрнимствепных уз, который для похоти гнусной
мог пренебречь богов злопамятных твердой порукой!
Но почему н как в таковое я впал преступлепье,
вряд ли известно тебе, а теперь я честно и кратко
все изъяеню -— не затем, чтобы легче вина моя мянлась,
а к паипущему мне стыду и суду в иоощренье.
Сразу, едва в мой дом при знаменьях грозных, полетом
птицы ведомая злой, взошла иноземка жепою,
в тот же час я погиб и верность погибла, и вместе
славный пал венец с головы и скилтр из десницы —
тайно под кровом моим затеплила факел измена.
Гибельный факел сей жепа принесла — изощрилась
лаской мой разум смутить, вероломпо отхитить слезами
ы гостеприимства долг святой, лукаво заставить
честь забыть и богов и себя. Что ж медлю я? Ею.
ею меч своеручно вручен злосчастному мужу —
ею вздет доспех, глава покрыта шеломом,
дап деснице клинок н щит нагружен на шуйцу;
к бою трубою она позвала и. как ин страшился
брани супруг, его к пенадежному Марсу толкнула
мериться силой с тобой безбожно. Коль друг против друга
наши бились полки, то верь! это было исходом
тех заблуждений моих. которым причиною стали
«’ эти зновещие мне объятья, — в супружестве скотском
я помрачился умом. Увы! царицею сущей
стала царица — за всех царей без разбору готова
замуж идтн! Пенаты врага таким же пожаром
ныне. злодейка, сожги -— коль с моим уповацьем согласно
это свершиить, то и мне утешенье будет по смерти»
Молвил и смолк, содрагаем тоской несноспой и долу
скорбный уставив взор, по уже не менее гневеи
сам Сципион, ибо явственно зрит в лице и во взоре
и в разговоре царя уязвленной знаки любови,
так что страшней и страшней ему грех любезного друга:
царь законно любнл — и пусть даже в жалобах правым
был, Массинисса, ты, по твой грабеж беззаконен
в яром безумье, которым тебя обуяла внезапно
гпусная похоть!
Песиь пятая ТА
380
35
=
я
400
45
41
—
р
аа
Меж тем заключают Сифака в темницу,
а среди стаяа слух разносится новый: толкуют
всюду, что Лелий ин царь к вождю возвращаются с войском
нобедоносным. Равно Сципион приветливо встретил
двух полководцев, почтил принародно обоих хвалою
щедрой. а после вдвоем с царем подале от взоров
прочь отошел. его усадил, с ним рядом бок о бок
сел и речет:
«Коль твоя, Массиписса, великая доблесть
чаяний лучших моих еще обмануть не успела,
важное дело есть у тебя ко мне — Сципиону
верному участь твою доверить отнюдь не колеблись,
если не хочешь вовсе презреть старинную дружбу.
Африку с Лацием рознит простор бескрайнего моря,
розны и нравы у нас не меньше, а стало быть, дело
важное в путь тебя погнало но хляби пространной
средь треволненья войны, кинящей вселенскою смутой.
Право же я — коль пе стыдно устам себя же хвалою
славить! — призпаться хочу, что из всех умений единым
горд нанпаче: умею в узде держать сластолюбье,
похоть умею смирять. Ни близкого недруга грозный
меч, ни огненный ток стремящая с грохотом Этна,
ни у Евбейских брегов из бездны вскипевшие волны
вздыбленной влаги — ничто не страшней, чем похотей страстных
стаи, которые нас уловляют путами яро!
А особливо сия напасть опасна цветущей
младости: нашим годам готовы всюду тенета,
ибо порой стихает шквал, унимается Этна,
можно дорогу врагу заградить стеной крепостною
или же валом и рвом, а проклятая похоть ярится
ночью и днем — от нее никак никакими стенами
не сбережешься: всех сторожей, всех псов приснобдящих
минет н прямо к тебе заявится, всякий взломает
кованный крепко замок! Я знаю: лишь этою силой
мог ты быть побужден столь властно, чтобы с охотой
царство н ларов святых покинуть, чтобы поспешно,
царский умаливши сан, сюда по суше в морю
ы ринуться, чтобы меня догонять в краях отдаленных.
Будешь ты мне прямым примером, коль приукрасишь
подвигов многих красы еще одною красою.
Честь велика победить Сифака великого в битве,
больше чести, поверь! одолеть и смирить вожделенье
плоти, уздой укротить смятенье буйное духа!
Я же всегда при тебе добровольный глашатай, гласящий
славу делам твоим и словам на долгую память.
Прочее сам про себя рассуди, поразмысли в молчанье,
Африка
не торопись отвечать. покуда румянцем стыдливым
дух. нознавший себя не вспыхнет. В войне ты победен,
но — извини! — под моим верховным пачальством еражалось
войско, и римский народ добытую ныне победу
тоже зовет моей, Сципионовой: ты понимаешь
сам. что царство и царь и все царя достоянье —
наше по праву. В Рим пусть он с вероломной супругой
явится; ео война затеяна, главпый наш недруг
ей отец -—ян триумф без такой добычи ущербен.
Сердце смири, себя одолей, да подвигов многих
не запятнаешть расу единым преступлым деяпьем!
Помни, что кара не меньше греха, что скорби безмерной
должно страшиться тебе от этой постыдной любови, —
не подобает царю и для черни зазорпая лохоть.»
Ал
ь
Только сказал, и тотчас из очей Массиниссы исторгся
слез изобильный ток — вот так же кутает кровли
белый снег, по едва согрет дуновеньями Австра
тает, роняя одну за другой нежданной капели
капли. ЦКраток ответ царя: «Нанначе забочусь
волю исполнить твою! Мое сласенье и счастье
ныне ты держишь в руках, побеждаешь смятенного сердца
пыл и смиряешь сам любовника бедного муку.
Твой справедлив приказ, но сделай мпенью устувку
и об одном молю: дозволь пред любимой супругой
честное слово сдержать!» Рыданий неукротимых
всхлины речь глушат, до шепота падает голос
и поспенгает царь удалиться, ликом и взором
скорбеп. горостпо грудь до боли ногтями терзая,
&40
450
Словно виновный, коль слышит, что смерть ему приговором
присуждена — сей трубный глас, которым нещадный
рок взрокотал! — дрожит от ужаса, изжелта бледен
ликом: позорная казнь его мерещится взгляду
и вознесенный топор палача над выей склоненной;
все предстоящее въяве он зрит: простерт, обессилен
до полусмерти тоской, уже грядущую муку
воображает и труп обезглавленный свой созерцает —
так линь помыслил юный супруг липиться подруги
милой. уже и нарямь ее лишается!
Болью
ум возбужден, и вот пемота разражается плачем:
460
«О до какой же беды донхели жестокие Парки
жизни моей печальную нить!
