он по подеказке скорбной любви приемлет: златую
чату вручает слуге, который хранителем ядов
верным при нем состоял. Взирая на доверху полный
пенною смертью сосуд, царь гонца отправил в дорогу,
рекши: «Иди и снеси царице бедной подарок
горький — тебе блюсти присяги назначено святость!
Пусть узнает она, что сдержал я слово, что выбрал
лучшее. Боги порукою мне, что к исходу другому
сердце мое влеклось, однако же тщетны старанья,
способа нет, чтобы ей царицей остаться и в браке
честном со мной пребывать, сие воспретил всемогущий
римский вождь, а ему по воле богов и Фортуны
властвовать много дано. Так пусть же царица рассудит,
сколь глубоко суждено ей насть и участь какая
ждет ее, лишь моей перестанет зваться супругой.
Пусть воспомнит честь и знатность первого мужа,
доблесть воспомнит отца — и в согласии с родом и саном
пусть порешит сама, как быть! Единая помощь
ей от меня — что могу дорогу вымостить к воле».
Так он рек и взор отвел, увлажненный слезами.
Вот торопливый гонец стучится в царицыны двери
страшный доставить дар; ему отпирает старуха
ветхая и к госпоже идет с рассказом о госте.
Та цепенеет на миг, точно ужасом стылым объята,
но, не заметкавшись, сразу велит, с невольным испугом
справясь: «Зови сюда». Гонец, потупивиги очи,
сам дрожа, начинает доклад, но она прерывает:
«Ношу твою охотно беру и царский подарок
не отвергаю, коль подарить не может иного
милый возлюбленный: смерть мне получше бы, верно, досталась,
если бы в гибельный день не пошла я, безумная, замуж!
Всеми богами клянусь, что был мие в радость и в сладость
достолюбезный супруг, однако же к горним высотам
н домогалась вспарить, презревши узы земные, —
слово сие возвести и будь моей смерти свидетель!
Вы, небожители! вы, морских насельники хлябей!
вы, владыки земли! вы, Стигийских пастыри теней,
к коим до срока гряду! коль вас молить о подобном
не святотатственно, слух к благочестной склоните молитве —
слышьте меня, небеса и моря и недра земные!
Пусть умираю, но мне причина прискорбнее смерти,
нежели самая смерть. Зачем полководцам латинским
Песнь пятая 81
18
180
555
78%
т
в наши мешаться дела? Сколь безмерна римлян гордыня!
Мало им, если врага наследной лишают державы,
даже и душу лишить желают свободы: законный
брак расторгают, святость любви нарушить дерзазют,
ложе супрутов разбойно сквернят. Победою полной
римский доволен вождь, но никто не споротит предвечный
рок Юпитеров вспять! Пусть жизнь Сципион доживает
в горестях, в Риме родном не стяжавши за подвиг почета,
пусть изгнанником в дальней глуши уныло стареет,
пусть, одинок и забвен и в разлуке с былыми друзьями,
он ие узрит никакой отрады, коль нашу отраду
ныне жестоко отъял! Обидами милого брата
пусть удручается, пусть скорбит о бедствиях рода,
пусть кончину его омрачит бесславие сына!
Пусть останки твои, Сцинион, в убогой могиле
скроются: гневен умри, с собою не сладив и с Римом,
камень надгробный украсть постыдным перечнем жалоб!
Ну а тебе, любезный супруг, соседские распри
вечные станут в ущерб, коль вздумаешь этот и дале
прочить союз! Да узришь почивших безвременной смертью
чад, да узринть, как внуки твои взаимной резнею
осквернены,— а потом пришлец из Лация грубый
да изничтожит жестоко ваш род кровавой расправой,
вас да погонит в ценях по столице вперед колесницы —
и да украсит твой Рим твоим же именьем триумфы!»
Так изрекла. Кругом домочадцев плачущих виден
скорбный сонм — всех страх сковал пред стратиной кончиной,
кроме царицы. Чашу берет, устремляет зеницы
к небу и молвит: «Солнца свет и боги! прощайте!
помни меня и прощай Массинисса!» А после, не дрогнув,
словно бы жажду сненга утолить, выпивает отраву —
и несмирившийся дух к преисподним уносится теням.
м
®
>
Предуведомление к песни: шестой
На ахеронтских брегах смущены преисподние души,
видя, какая краса к ним нисходит с царицыной тенью—
там ей достойный приют; Сципион, желая утешить
сворбного друга, ему объясняет свой умысел дальний
и одаряет друзей дарами; отправился в Лаций
Лелий; два финикийских вождя, Мазон с Ганнибалом,
два изо всех величайших врага могущества римлян,
вызваны в Афрекий край: Ганнибал, как всегда, вероломен,
всех изводя, за собой; а Магон погиб среди моря.
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
Столь величавая тень, кольцом любопытных теснима,
не нисходила к Стигийским прудам с поры, как неравно
натрое деленный мир исполинской воздвигся машиной!
В страхе столпились кругом карфагенянки, ошеломленно
глядя на гостью, и вся Евменид нечесанных стая
жестоколиких разинула рты в немом изумленье.
Царствен царицы взор, ланит ужасающа бледность,
и не умалилась в ней былого величья гордыня —
так, негодуя на вышних богов и смертию гневна,
итествует, лишь слегка поступивши долу зеницы,
дабы предстать наконец пред адских судей престолом.
Молвит Минос, тряхнув седой головою: «Злодейка
за произвольную смерть во второй да -замкнется темнице
вместе с грешными душами тех, кто кощунственно жизни
краем смел пренебречь!» Подтвержден Радаманфовым словом
тяжкий сей приговор, уже шагнул к горемычпой
лютый ликтор, но тут Эак, главнейший средь судей,
возопиял — и вот необъятный Тартар смятенно
смолкнул, а зычный глас по болотам несется Стигийским:
Песнь шестая 83
20
2
Гы
3
5
35
Ц
>
45
$
ы
«Смерти причина — любовь, и отнят свет поневоле!
В третье узилище пусть идет, где ей по закону
нашему место: незачем ей безвинно обиды
претерпевать еще н от вас — довольно при жизни
ей от богов и судьбы досталось на горькую гибель!»
Радостным кликом речь сию встречают согласно
теней народ и призраков сонм, что черной державой
правит.
Как если кого, кто честен, к казни присудят
тнусной и подлой — распять, па огне изжарить, повесихь —
то устрашается он до дрожи не самою мукой,
но униженьем, и ежели вдруг ему благородней
казнь пожалуют, сразу лицом меняется: очи
светятся, ясно чело, и льются счастливые слезы,
ибо нежданная радость пришла, легчащая сердце, —
так и еще веселей и, безгневна, еще благоленней
поступью скромной грядет царица, зреть вожделея
обетованный приют, провожаема роем несметным
юных душ, словно сон былой повторяющих жизни.
Невдалеке от пристани той на бреге Летейском,
с коей в пещер тесноту немилую грешников гонят
мрачный простерся дол, опоясан холмистой грядою
темною: вечный здесь локой на широких полянах
в сени ветхой кругом разросшихся, миртов тенистых.
Здесь не бряцают мечи, здесь копыт не слышится топот
гулкий, не лают псы, тельцы не пасутся и агнцы:
здесь лишь плач и печаль, и о долгих стенанья мытарствах,
страха тоска и стыда, и к своей же ненависть доле,
здесь преступная страсть, гнев, злодейство, с верностью — хитрость,
© ласкою вместе обман и вмесге с забавою мука,
краткий смех и лукавый взгляд попрателя клятвы —
ложь здесь теснится ко лжи под нечастой правды покровом,
Вот царица, сквозь узкую щель в пределы юдоля
оной внидя, Ифия зрит, что петлею давит
горло себе, близ него — изошедтую нлачем Библиду,
Мирру поодаль — эта листвой в стыде неломерном
кутает лик, а тут же Орфей, грабитель Аверна,
тщетно кличет вернуться назад свою Евридику.
Сильномогучий бродит Ахилл по чаще лесистой,
тяжким шагом след по блеклой траве пролагая,
а в стороне Парис, словно все еще силы трепещет
недруга славной, тишком поспешно крадется — и слезно
скорбные зовы ему вослед воссылает Энона,
он же торопится прочь. Тут блуждает царская дочерь —
Африка
я
90
я
^
80
®
Е
*
Е
105
пагуба мира, жена, что в горестях стольких повинна! —
тут и Турн, грустя об отъятой невесте, блуждает
но полю. Только двоих узрела средь луга царица
вместе идущих, руки сомкнув и сплетенных в объятье
тесном,— и вздоха сдержать не могла, промолвив печально:
«Фисба, счастливица ты!» Сбереженная в бездне Авернекой
ей любезна любовь — не завидовав прочим доселе,
вспомнила тут она, одинокая, милого мужа!
Втуне: лишь стариком, умереть готовый, пресытясь
долгими летами, должный век избывши до края,
он к приютам иным воспарит и к сонмам героев.
Весть о кончине злой едва летучей молвою
распространилась, всяк и повсюду жалостью равной
был преисполнен, и всюду бойцы восплакали слезно.
Ито царицы судьбой уязвлен, кто царскою кривдой,
ибо злодейство тот приумножил, грехом наихудшим
меньший исправив, кого дивит пред гибелью лютой
женская стойкость, — подвиг такой не под силу и мужам!
А Сципион, страшась, как бы ныне юноша пылкий
вдруг не замыслил в тоске о двойном своей преступленье
худший вред себе сотворить, утешительной речью
увещевает его, кручину лаской смиряет
и от недобрых дум облегчить старается душу —
так врачеватель подчас, опасного знаки недуга
видя, больного спешит веселым словцом позабавить,
чтобы, рассеявшись, тот позабыл о собственных бедах.
Ночь вторая без сна прошла, изнуренье заботы
препоручив заре: потесняет Люцифер звезды,
ясный является день из Индийского вод океана,
сладостный щебет птиц бесконечной жалобной трелью
слышится, и немоту ночную нарушила Прокна.
Вспрянувши, вождь отовсюду полки глашатая кличем
к сбору зовет и так с высоты своей воинству молвит:
«Рима цвет и краса! вы, стяжатели бранного счастья,
вы, победители, чье ярмо Гесперийские страны
вздели навек и от коих днесь несчетные беды
Африка терпит, свое сокрушенье близкое чуя! —
ныне прилежно слух напрягите и души склоните
к слову вождя. Сказать я сущую правду намерен,
и поручителем мне всезрящий да будет Юпитер.
Долгим моим трудам отнюдь не тщеславье пустое
первопричиной, отнюдь не ко власти проклятая похоть,
но лишь к отчизне любовь непомерная — переправляет
пас она чрез бурную хлябь в песчаные Сирты.
Песнь шестая За
Ею путеводим, я нагим перешел бы без страха
гор Рифейских льды, хоть даже и лютой зимою;
с нею, хоть знойной порою Льва и в латы заковаи,
я бы пробился сквозь сушь бескрайних пустынь Эфнопских!
Верная мне суждена победа Марсом коварным
илн веселая смерть — пусть! пе мне моя жизнь и удача.
но лишь отечеству долг благочестный: не буду в убытке,
коль заплачу! Пора изъяснить в словах пепространных
оных намеренный смысл. Вы, чрез все испытанья за мною
шедиш, ныне умы изготовьте к трудпейшему делу:
подвигов близок конец и венец — я взять в обложенье
постановил самого Карфагена злого твердыню.
Тут, коль вернется тот, кому всецело вверяет
рап излеченье своих пам враждебное лживое племя,
снова в Лации мир настанет, а пам за упорство
будет хвала, что великой войны судьбу порешили;
ну, а коль не придет. побежден прослывет промедленъем —
ты беззащитною мне, о земля, достойная казни,
дашься и кровью отмоешь смерть убиенных латинян!
Если уж было дано попрать Италийские нивы
варварам, смеет ли кто стремление к праведной мести
нам воспретить? Притом, хоть такое тяжко припомнить,
но на столичный наш град, на высь Капитолия гневно
изблизи оком единым своим взирал он с угрозой —
что ж не позволить и нам на город его наглядеться?
Хоть бы сей новый Марс карфагенский па бранное поле
во всеоружье пришел от самой Стигийской стремнины,
хоть бы его вчетвером с обеих сторон подпирали
лютые львы, которых он взлелеял для боя,
не убоюсь, не сбегу — мне ваша же доблесть, квириты,
сей подает пример! Давно нам враждебный родитель
с тенями делит юдоль, н ему единый остался
сын из толпы сынов, что клинков латинских перуном
истреблены. Так зачем вот этот до старости дожил,
ежели мпе не на позднюто честь и на славу деспице?
Долгие лета живи, прослывн благородной кончиной,
только сразит тебя эта рука! Бахвалься же вволю
страхом свонх нобед и копьем, что римляп пронзало,
всяко смерти твоей почтут Сциинона причиной
первою — имя его па твоем начертится надгробье!
410
115
420
140
145
Ныпе вперед! взыскуйте душой иесказанных триумфов,
мстители родины! Ты, средь царей знатнейший п лучаий
ты, Массиниеса честной, который ни хлябью бурливой
пе устрашаешься, ни огпем Юпитера горим,
ни ратоборством с врагом, будь сей враг хоть Маворс свиролый.-
ближе ко мне подойди, мне с открытою внемли дупою!
416
86
Африка
ув а
+65
1
5
185
Знаю. что в сей войне ты доблестью был превосходен
и божествами любим,— по твоим начтожны заслугам
“ эти сограждан моих дары, но верь: лишь задаток
больших и лучших ты зришь наград. Гляди! пред тобою
бьет копытом конь, раззолоченной радуясь
