круто восставший утес и к нему прильнувшие скалы,
От
102
Африка
87
я
Ане
во
5
900
985
ярче всех отразившие свет лучистого Феба.
Далее быстро гребут и. в вогнутом видят заливе
устье Макры, над ним — непреклонной теремы Луны;
далее Арн струит свои преснообильные волны
в море, на чьих берегах раскинулась пышная Пиза,—
все на нее глядят с кораблей и кажут перстами.
Дальше, тусского берега вдоль, Горгон невеликий
видят и знатную Ильву, за ней — Капрарийские скалы.
Вот но левой руке они оставляют Игиллий,
дивным мрамором бел, а по правой руке примечают
горы, имя которым дают два добрых металла:
тут на вершине свинец, а там серебро под подошвой.
Дальше от берега вглубь отступила гора Геркулеса
и Теламонов утес, непавистные мимо плызущим
так же, как малый Умброн, крутящий водовороты.
Справа, уже за спиной, осталась волнистая зелень
Корсики. Следом за пей потянулся несущий заразу
брег Сардинии, холм за холмом, а слева открылся
Рим золотой, где Тибр вырывается в бурное море.
Здесь, в половипе пути своего, финикиянин чует
в ране растущую боль, и уже приближение тяжкой
смерти жжет огнем его грудь и спирает дыханье.
Видя, что близок последний час отмеренной жизни,
Так восстенал он:
«Увы! как быстро кончается счастье,
как слепа людская мечта! Безумен властитель,
радуясь власти на круче судьбы: не в эту ли кручу
громы и молнии бьют, и не всех ли удел вознесенных —
пасть во прах? О, зыбкая честь неверной вернины,
о, тщета упований людский, о праздная слава —
горечь, одетая в сласть! О жизнь, неверная в вечном
круге людских трудов! О смерть, достовернейший жребий
в непредсказуемый день! О злая участь, которой
всяк обречен человек! Скоты живут без заботы — .
лишь человек, томим суетливой тревогою, к смерти
год за годом спешит. О смерть, о лучшее в мире!
Ты одна — блужданьям конец, ты одна пробуждаешь
нас от сна, ибо жизнь есть сон. Увы! изготовил
сколько я битвенных сил — вотще! — и сколько я вынес
сам добровольных мук — все втуне! Смертный взыскует
к звездам взойти — но смерть для каждого место покажет,
где ему быть. Зачем сбирать было войско на Лаций,
к кровлям огонь возносить? Зачем договоры о мире
рушить и столько смущать городов великою смутой?
Мраморных стены дворцов, золочеными крышами крытых
ради чего возводить, когда умереть под открытым
Песнь шестая
103
:
)
415
небом велела мне злая звезда? О брат мой любимый,
сколько задумал ты дум, бестревожно не зная © горькой
смерти моей!»
Так молвил Магон — и дух отлетевший
Вольно в воздух взвился, и оттуда, с превышних просторов,
на Карфаген и на Рим с одинаковой жалостью смотрит.
Счастлив он тем, что до срока погиб, что уже не увидит
гибельных браней конец, разбитое войско в позоре
и несказанные муки друзей, отчизны и брата.
г
=“
Предуведомление к песни седьмой
Сам не зная, что брат погиб, Ганнибал достигает
Лептиса; здесь до него доходит о гибели, брата
страшная весть; Ганнибал посылает лазутчиков к стану
римлян; их захватив, Спицион велит показать им
все, что хотели они увидать, а затем восвояси
их отправляет; вожди встречаются в тщетной беседе
и, разойдясь, готовят войска к последнему бою;
внемлет Юпитер речам двух столиц, разгорается битва
в поле, ратью на рать; финикийское рушится царство.
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
Злой не знал Ганнибал, что юноша пал, и упрямо
жаждая брани, то так то сяк мечты свои тепгил:
помощи братниной ждал и уже суда его въяве
видел, на милый лик уже взирал ненасытно,
воображал разговор и уже о походе на Лаций
слушал, уже о своих рассказывал подвигах брату;
чаял и часа, когда отметит землякам ненавистпым,
а уж Ганнону прежде всех, и снова и снова
строил войско в уме, вкруг крыльев конницу ставил
и непременно отряд головной готовил для брата;
даже к надеждам былым на державство порой невоздержный
дух возвращался — тогда наверно достанется брату
щедрый удел, Италии часть и царское званье.
Тщетных забот суетой душа в неведенье правды
полнится — точно так суматошная птица сбирает
корм для гнезда, о милых лтепцах вспоминает заботно,
трудолюбиво шумит и ретиво крыльями машет,
а между тем уж успел овчар вероломный отхитить
все упованья ее и детей унес с колыбелью.
Песнь седьмая 105
$
я
В
5
Вот Ганнибал, в пути своем к Африканскому близясь
брегу, велит моряку скорей повыше на мачту
влезть и глянуть, куда судам причаливать можно.
Тот на самый верх бревна забрался и молвит:
«Вижу повсюду камней надгробных несчетную россыпь,
и прямиком туда попутный нас ветр погоняет».
Вестью вождь омрачен и речет: «Налегай на кормило,
прочь вороти ладью и меня другою дорогой
к знаменьям лучшим вези!» Мореходы покорствуют слову
властному, правят вспять по волнам —и к Лентийскому брегу
ближнему флот, наконец, пристает усердием весел.
А каково меж тем цапрягались души у римлян
и у ливиян,— страх какой и какая надежда
попеременно ум будоражили этим и оным,—
трудно сие описать! Едва на память являлось,
сколько войн воевал Ганнибал свирепый, сколь много
дел исполинских свериил, как разом латинян надежда
рушилась прахом. Зато едва Сципиада пресветлый
воспоминался лик и цветущая подвигом юность,
и непреклонная доблесть в беде, как надежда благая
к ним возвращалась, а страх к неприятелям пятился снова.
Сколько счастлив был Рим узреть уход Ганнибала
лютого с братом, когда от границ повернули латинских
битыми, столько врагов другая томила забота:
подозревали вождей, не ленивы ли.— ведь особливо
им наказал сенат радеть, чтобы в Ливию хода
вражьей силе не дать нипочем, да пути не обрящет
посуху или же вплавь, а нынче без важной причины
оба разом в отлучке вожди, оттого и опасность
прежняя и простор для новых лихих испытаний;
впрямь, коль сошлись домой карфагенян силы для дела
пеимоверного, грозный час подступает — сразиться,
сгинуть иль римлян власть сокрушить навеки.
Как тело,
ежели долго зуд его злобил, а после внезапно
кожу покинул, следов на зримых частях не оставив,
радостью муку души расслабляет, — по если болящий
вдруг почует в груди стесненье одышливой жабы,
худшей пугается вмиг беды и мечтает о прежних
язвах, горько скорбя об осаде сердечного царства, —
так же, хоть враг отступил, не умалился в римлянах ужас,
но лишь смевил предмет и внушает, что злее опасность
самой их жизни грозит. Таковому страху стрекалом
главным память была о Фабии присноживая —
он-то глядел далеко, он умел в грядущее мудро
вникнуть и, словно сущий волхв, он сущее ведал! —
106
Африка
ый
Н
=
300
а ведь всегда и при всех он часто и громко пророчил
о Ганнибале злом, что коль доберется до дома,
тут-то настанет для Рима гроза и плачевное время:
дескать, не беглые там цари, не вельможные трусы
выйдут навстречу полкам и не толпы ловерстанных наспех
в сельской глуши пастухов, нет! там Ганнибал за оружье
сам возьмется — тот, ‘которого числить победы
не успевают писцы и который больше низвергнул
Ромула внуков в Орк, чем сирому Граду оставил;
там-де со всех сторон закаленные гладом и хладом
и долголетней войной степою защитники встанут:
вдосталь там и вождей, давно и весьма искушенных
глотки нам резать, — нод их водительством на Сципиада
рать мечи навострит несчетная, и полководцу
знатное имя и род и краса отнюдь не помогут,
равно и дружба богов и о чудном рождении сказка.
Фабий сие сказал, он сие изрек прорицанье
в смертный свой час — посему оно вспоминалось в столице.
словно последний и грозный завет отца, умножая
граждан общий испуг, хоть уже по селам и весям
в стольких мольбах вожделенный покой и Авсонии мирной
лик просветлевитий велят счастливому волею люду
благодарить богов: пяти алтарей полыханьем
воспламеняются дни, и у всех богов на порогах
тоже по нять венков кудрявятся зеленью лавра.
А между тем Ганнибал, гоним тревожной молвою,
Лептис нокинул и к Заме спешит. Повсюду округу
опустошал Сцицион, и уже огнем и железом
тук изнурялся нив. Итак, последнюю битву
сам обсуждая с собой, опасается стычек нежданных
вождь карфагенский и шлет вперед соглядатаев верных,
чтобы ему донесли, где враг обретается ныпе,
что творит и с подмогой какой и как укрепляет
стены. Однако влекла злополучной стезею Фортуна
посланных; стража их, беспечных, берет на заставе
и повергает к стопам полководца — он же трибунам
пленных велит провести по станам и все без изъятья
им показать: оружную снасть, укрепленья, обличье
воинов, пепгих число и конных, наряд и порядок,
Сказано — сделано! вот гонцы меж паметов повсюду
ходят смело — вождь самолично их страх успокоил.
В диво им все: и яростный нрав, и строгость закопов
воииских, и загрубелость рук, и во всякой папасти
стойкость телесная — ей нипочем зной, хлад или рана!
и от ударов тяжких рубцы, которыми груди
Песнь седьмая 407
1:0
115
120
125
80
445
450
испещрены, и очей суровость, и величавость
лиц, и громкость речей, диковипных полная звуков.
Все, как есть, ноказали гостям, и едва воротились
те к Сципиону, он им с кроткою молвит улыбкой,
ласковым словом бодря: «Ну как, довольно по стану
вы побродили, друзья? снаряженье видели наше?
Если успели не все. то спокойно дальше глядите
и доложите вождю своему!» Таково благосклонно
их поощрив, отпустил — нетвердым умом одурелых,
ибо в толк пе возьмут, человеку внимали иль богу.
Пышный назначен отъезд соглядатаям: тут им и кони
и провожатые в путь, которые место укажут
побезопасней иль знак подадут, коль вдруг среди поля
римский дозор возомнит, что законную встретил добычу.
В тот же по случаю день, когда полководец латинский
этим был занят, привел Массинисса пеших и конных
рати несметные в стан с победным и радостным нгумом.
Но из всего, что зрели гонцы, ничто Ганпибала
так не кручинит, как храбрость врага, наилучшим надеждам
ясный вручившего дух и бестрепетно ждущего брани.
А поелику судьба уже торопила крушенье,
и надвигался день, готовый рока развеять
облак двусмысленный, то порешгил он прежде речами
разум вождя испытать враждебного: вдруг да сумеет
уговорить и снова внушить к примиренью охоту —
то ли тронут он был Сципионовым вежеством кротким,
то ли будущих битв опасался, то ли трудами
долгими был изнурен, то ли ложь вероломную кутать
был словами готов, воротясь к уловкам привычным.
Вот уже послан гонец и является к недругу спенгно
переговоров просить, тот согласен — и разом в дорогу
двинулись оба вождя, желая ставки поближе
расположить и для встречи найти удобное место.
Нелодалеку стоит на холме городок неприметный
Наргара — вот на сей высоте Сципион безотсерочно
и укрепляется: там безопасно будет и сытно
войску стоять, ибо пресный родник там бьет и довольно
людям и копям в прокорм припасов. Другой полководец
противустал в четырех верстах и тоже яа круче
огородился стеной, но там благодатною влагой
ключ пи единый не бьет, и поля бесплодные сухи —
самая жажда не даст тянуть в безопасности время!
Выбран для встречи курган средь степи; его отовсюду
явственно можно зреть: никаких там нет перелесков
пли урочиги леспых, где укрыться могло бы коварство,-—
память страшна о том, как Марцелл с сотоварищем сгилул.
108
Африка
15
<
165
ы
48
з
490
Вот сюда-то с обеих сторон равноскоро шагают
строем квадратным полки несметные и в отдаленье
равном стоят от холма с оружьем, вожди же, согласно
бросив мечи, на гордых конях вперед выезжают —
следом за каждым только один свидетель и спутник,
только тодмач. Итак, лицом к лицу на кургане
двое сошлиеь, что всех царей и вождей превосходят,
коих па свет возносил хоть где-либо век первобытный
или грядущий взнесет.
Воистину, если гагантов
мерзостный сонм на богов войною воздвигнется снова
и без перуна внеред могучий выйдет Юпитер
вместе с Меркурием, вражья же рать навстречу Тифея
вышлет и в спутники даст ему погнуснее урода,
а земпородные, в бой готовые, став в отдаленье,
будут за сделкой следить, то в стане противном примолкнет
ярость богов: лишь потянет стрелу из колчана неспентно
Феб, да поодаль тряхнет ужасной эгидой Паллада —
дроглет земля, и взблещет огонь, и твердь запыласт.
«Так же и тут средь сходных чувств
