встретились равные. Все имена, что прежде я славил,
смолкните! Больше лигде никогда пе дозволит Фортуна
разом двоих узреть величайших, чем эти, героев!
Вот педвижны стоят, и каждый в упор на другого
смотрит: на миг столбняк обоих сковал пемотою
ошеломленных, но дум движеньем полнятся души.
Глядя на грозный лик и на жуткий зрак полководца
Перуновержного, мнит Сципион: «Предо мною Юпитер!
се иредо мною тот, чьи воинства землю колеблют,
се — Италии страх, се — стена и оплот Карфагена,
се — Геснерийской страны покоритель, который. по галчьским
нивам пройдя, взломал твердыню Альп, и природе
наперекор тропу протоптал в снегах — и несчетных
наших бойцов и вождей сгубил и пашею кровью.
реки без счета сквернил! да, оп мог средь чистого поля
в честном бою превзойти моего родителя силой,
а заодно и меня — юнца! он ушел от дрожащих
римских стен не затем, что меча страшился, но верно
Городу в милость бог грозовой снизошел к нему тучей
и отогнал — сколь жжет меня стыд, что наше спасенье
не от отваги бранной пришло, не от мощи оружной,
а от союзных дождей явившейся вовремя бури!»
Мыслит так Сципион, Ганпибал же свое: «Предо мною
тот, кто уже тенерь, в столь нежных летах, достигпул
славой своею небес! кому в родители бога
Песнь седьмая
205
210
229
225
люд легковерный дает, ибо доблесть сие доказует!
Тот, кто биться в полях, орошенных отчею кровью
не убоялся, родичей смерть отмстивши отважно;
тот, кто гонит нас, побежденных в стольких сраженьях,
даже из самой страны Испанской и наши старанья
сводит на нет! Это он в одиночку решенье о бегстве
общее поворотил, он один средь дрожащих сограждан
неколебим устоял! У него никто и на нивы
глянуть не смел, а у нас он уже твердыни ломает!
Он исхитрился царя, который для чаяний наших
главный был оплот, улестить речами, а после
в Поле ‘открытом разбить и пленником ввергнуть в оковы;
он и меня самого победил, не видавши, а ныне
уж из Италии вон прогнал! Что дальше? Опасен
он один для меня иль вовсе никто во вселенной!»
Все это в недрах души не дольше ресничного взмаха
мыслили оба, но вот, прервавши первым молчанье,
рек Ганнибал:
«Коль меня моя судьба наказала
столь распроклятой звездой, чтобы после стольких походов,
стольких в полях полегших полков и разметанных ратей
я — беззащитен, один! — от вас домогался бы. мира,
коль уж к вам на поклон привела меня прихоть Фортуны,
радуюсь я и тому, что из всех, сей чести достойных,
жребием ты для меня предпочтен и мне в утешенье
знатность и сила твоя, победитель — стыд невеликий
будет пасть пред тобой. Да и ты не последнюю славу
приобретешь, коль разум меня пока не подводит,
ежели сам Ганнибал,— тот, кому над вами победы
щедро дарила судьба и столько полей уступали
битые ваши вожди, — тебе одному лишь уступит,
именем только твоим побежден, а не мощью оружной.
Так позабавилась мной Фортуна: оставила сыну
брань, что твой же отец со мною затеял, покончить.
Ныне гневаться мне иль дивиться? Воистину, в сечах
сей необорный и в цвете‘ лет искушенный воитель
мне уступил — юнцу! и мною на землях Латинских
был побежден, а теперь, напротив, юный годами,
ты у меня же в дому бескровно меня побиваешь
временем и войной — вождя, у которого стяги
победоносны и дух закален не менее плоти.
Верно скажу: прекраснее нет заботы о мире
для равносильных нлемен! Никакая нас Тринакрия
или Сардинии дикий утес иль Иберские степи
вознаградить не сильны за столько сгинувших воинств,
столько пропавших судов и столько пролитой крови.
Впрочем, сверщенное можно казнить одними словами,
140
Африка
250
%%.
^
ви
265
21а
ини
ана
390
а поменять нельзя! Увлекла но неверной ‘дороге
злая безумцев корысть, и, покуда я чуждого жаждал.
дома меня теснят — обманула безмерность надежды
и нетерпимой гордость души. Так часто Фортуны
краткая ласка вмиг обращается злостью на сильных,
и уж не раз — коль себе не льщу приятною ложью! —
не доверять научен я был безопасности мнимой.
Вот потому-то, предел положив надежный исканьям,
ныне мира хочу! Но тебя задорный твой возраст
и череда удач будоражат, а то и другое
миру стоит вперекор и мешает пестовать кротость.
Право, я помню себя, каков я в юности пылкой
был при Требии, помню -— прости, что выскажу слово! —
был при Каннах каков — таков же и ты, полагаю.
Возраст незрелый твой, за родителя знатного гибель
всюду преславная месть, чреда счастливых походов
здесь и в Испанской земле и то, что ни разу Фортуна
не подвела — все взносит твой дух, как верно я знаю.
Ведомо мне и то из опыта, сколько в победах
есть вожделенной красы, а ежели точно уверен,
что победить, так и впрямь нет сладости слаще. Но ныне
бог какой обежал вам радость сию, чтоб обмана
не опасаться? Поверь! если гнева мы не умерим,
явятся в мощи мечи, души ярые, лики и руки
ратей враждебных сюда, а тот, кого зришь беззащитным,
мигом станет иной: иной обличьем и сердцем.
голоса звуком иной — и слов примиренья не скажет.
Переменись же душой, дабы мира самое имя
не изничтожилось! Ты возразишь, что прекрасна победа,
так! но чаять ее опасно, мир же прекрасней —
коль не закроешь глаза, сам увидишь! Гляди на изнанку,
дабы, покуда душа не взнеслась от удачи чрезмерной,
глянуть зорко кругом и назад успеть оглянуться —
и не на то, что тебе дарит и дарила Фортуна,
но на иной поворот направь расчетливо думу.
Верпых дел тебе не свершить, коль с надеждою обок
не зародится страх: пусть победа снова твоею
будет — а много ли тем ты к добытой славе добавишь!
Ты — победитель, тебе побеждать, ты к сотне триумфов
разве еще один добавишь, но если нежданно
долгое счастье тебя покинет. то сгиненть и сгинут
все твой труды и надежды. Враг и советчик
разом здесь пред тобой — пусть ненависть смолкнет, пусть делом
дельный крепится совет! А коль страху ты ‘чужд и онаске,
пусть тебя укротит хоть об имени славном забота —
выше ему не вспарить, трудись же сберечь его ныне,
ибо великий труд сохранить великую славу.
Песнь седьмая 11
495
дю
305
319
Аз
485
330
Разве угодно тебе все подвигя, всю постепенно
приобретенную честь вручить одного произволу
случая? за день один изначтожить многие годы?
Счастье уздой укротить и предел поставить удаче —
вот мой совет, и поверь: немалою будет заслугой
счастью великому меру познать. Коль узду не натянешь,
свалииться в бездну — о сем я мог бы тебе многократно
напоминать, ибо много тому я зназо примеров.
Сколь был доблестен Кир! но и он, забывши о мере,
вслед Фортуне доверчиво шел и постыдно с престола
был низвергнут, а главный стыд, что с толикой вершины
скинут женской рукой. Сколько бранной было удачи
Пирру! со славой какой он в царство свое воротиться
мог бы, он даже вам сумел остаться бы другом,
ибо, как мыслю, вполне был толикой дружбы достоин
вежеством честной души, но нет! и ему не пед силу
бег соразмерить уздой — он тоже споткнулся и тоже
пал во прах, а когда бы стал до скончанья дороги,
всем передал бы векам Эпира всесветную славу.
Ах! зачем сей царь, стране Италийской ужасный,
вздеть восхотел венец Тринакрийский? зачем ему было,
зпатному брапями, скилтр хватать Македонский? бессилен
° остановиться, пал исполин, необорный мужами,
бабьей во славу толпе, Аргосской сражен черепицей!
Если, однако, тебя убедят ноближе примеры,
вот тебе Регул: его в отечестве вашем Фортуна
к лучшим равняла вождям, но едва до звезд дотянуться
он дерзнул, как навзничь упал, кончиною мрачной
чести своей восход затмив. Повествую о чуждом,
а о себе нарочно молчу. Качаем судьбою,
что я ныне и чем я был, ты видишь — наглядней
вряд ли отыщешь пример, и никем вертлявое Счастье
не наигралось, как мной! Одно безопасно — потише
с обода слезть и отнюдь чрезмерным не верить прельщенвям.
Хочешь ли ввериться ты Фортуне, которая вечно
не устает вращать своим колесом ненадежным?
ей, что сама слепа, да вдобавок тех ослепляет,
кто к колесу ее прильнул? не она ли возносит
и одаряет обманно линь тех, кого ниспровергнуть
с вышних высот во’ прах замышляет крутым новоротом?
Впрочем, возможно, тебе карфагенян сомнительна честность
после нарушенных клятв — но все отбрось опасенья.
миру настала пора! Вы сами, коль я не неправду
слышал, попрать договор, который деды скрепили,
древле репились за то, что его поручителей мнили
неполноправными. Иль потому, что злонравно Фортуна
нас опрокинула, думаешь ты, будто рвение к чести
Африка
340
3&5
350
360
355
за
375
Зав
38
>
тоже пропало у пас? Не столь недоброй звездою
Промысел нас наградил! Да. не всем одинаково вверить
я бы желал отчизны дела и судьбы народа,
но разговор-то теперь о мире, о коем толкуют
те. кому нервейший почет от мира, войпа же
муку сулит или смерть. Как прежде войны продолженья
я добивался, пока судьба дозволяла, и мненья
не изменял, покуда везло, — вот так непреклонно
стану блюсти я мир и твердую помыслом клятву!
Нам в обиду сие, но пора пожелать униженья,
вам же к пущей красе. Хотя победитель обычно
мирный устаз и повинную мзду назначает, но все же
тут ты сие предоставь ответчику — я самолично
нам наказанье хочу с престунленьем вровень назначить.
Пусть Гесперийский край и земля до предела вселенной,
и трехголовый удел Эолийский, и все средь ‘Тирренской
и средь Лавийской пучин острова с Сарданией вкупе
будут ваши! Отсель стяжайте за царствами царства,
в дальшие дали правьте путь, прорубайтось перуном
жиозь бездорожье стальным и царей попирайте гордыню;
пусть на Закатных брегах победные прапоры ваши
реют н там, где Солнце встает, и в Бореевых землях —
мы же отсюда, навек замкнувиись в Ливийских пределах,
станем на вас, господ, на вас, простерших державу
вдаль и вширь, на вас, устрапающих сушу и море,
только глядеть, ибо так богам и судьбе своевластной
пыне угодно». Сказав таковое суровое слово,
он замолчал,
а ему вперекор Сципион отвечает:
«Знал я, что если сюда ты явинться, все обещанья
ваши же путать хитро начнешь! Никаких договоров,
ирав людских и божьих святынь вы блюсти не снособны,
если ме нудит страх,— скорее на небо вспрыгнет
грузный сей конь, скорее сей холм каменистый взнесется
в воздух, скорее звезда в Авернской бездне застрянет,
нежели дружбе верны вы станете! Но правосудно
Божья месть гнетет преступных, кощуиственных гонит
отпрысков и, хоть сама ‘хромает, однако быстрейних
опережает подчас. Наблюдает с высей злодейства .
и вероломства Бог -—- пусть тебе, Ганнибал, Он лишь басней
праздною мнится, Бог есть! Сколько раз брега обагрялись
плеском кровавых волн, пожравших несчетные челны,
сколько качала зыбь размыканных бранями трупов,
сколько в щепки судов разметала разбитых пучина,
сколько мачт и кормил гниют у кромки прилива,
сколько щитов и мостов сукровицею черной сочатся,—
так возомнишь ли, что Бога нет? ужель без остатка
Песнь седьмая
36
395
4
15
&20
85
43%
в сердце стерлась твоем об Эгатах недолгая память?
Дважды доселе на нас вы войною греховной вставали,
мы же — всегда в ответ обиде и ради защиты
должной друзей! — поневоле вам противились силой:
прежде сикулам помочь повелела нам благочестность,
ныне к иберам звала, на коих свирепая лютость
так расналилась твоя, что воспомнить горько и стыдно,
как на выручку к ним, несчастным, прингли с опоздазъем
римские рати, и нам Сагунт — позор превеликий!
Бог же, однако — Тот, Кого вы презрели,— назначил
кару вровень с виной для вас, так что вам и доныне
памятен первой войны исход, — не иначе и эта
копчится, ежели Бог не устал от праведной мести.
Если же мы приять успели премногие раны —
да, премногие! — верь, попустил это праведный Мститель
для упражненья сил благочестных. Но полно о давнем.
Если в заботу тебе не обидеть миром
