вновь сраженье кипит, и вновь начинается сеча,
А Сципион теснит, Сцинион напирает на первый
вражеский клин и вокруг рассевает загробные севы.
«Что я вижу? Обман вековой, пременившись, бросает
доблести вызов прямой? Не так коротка у бессмертных
Песнь седьмая 129
но
1145
1120
1125
1130
память о вашем былом родовом вероломстве. Мужайтесь,
мужи, духом и дланью: пора! пред нами победа!»
Так он гремел, потрясая мечом, и враги трепетали.
Вот уж на первый шаг назад отступил неприятель,
вот еще и еще, и уже никакая присяга
и никакому вождю не могла удержать задрожавших.
Тут-то ударить спешат, воротясь из ковной погони,
в тыл усталым врагам негаданным страхом. И тотчас
бегство, досель упиравшее шаг, отпускает поводья —
ни к отчизне любовь, ни стыд за доброе имя,
ни Ганнибалова честь и мольбы не удержат испуга.
Вождь, узрев свой сломленный строй и бегущие спины
в страхе перед врагом, обращает коня боевого,
тоже дрожащего, прочь, и в слезах удаляется © поля,
всех, и людей, и богов, виня в пораженье. Ближайший
вот перед пим Адрумет; здесь, в дружеском городе, стевы
стали постоем ему; отсюда, столичным сенатом
призванный, следует прочь. И уже подойдя к карфагенским
отчим стенам, с испугом в груди, идет не на площадь
он и не в храмы богов, но тайком пробирается к дому
и укрывается в нижнем жилье, скорбя среди мрака.
м
5 Франческо Петрарка
речь ОУ
Предуведомление к песни восьмой
Быстрое солнце сошло в океан; тем временем вражий
стан захвачен, и в стане взята такая добыча,
коею много лет и война и мир богатили
вражеский град; засыпают бойцы; на дерновом настиле
долго еще ведут полководцы ночную беседу
и с похвалой говорят о вожде, уже побежденном;
хочет Вермина отметить за отце — но тщетно; о мире
просят вражьи послы; сожигается флот карфагенский,
и, удрученных оставив врагов, Сципион отплывает.
ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
Быстрое за Океан, спеша рассказать антиподам,
той племенам стороны, о том, что было на этой,
Солнце своих погоняло коней — а еще не свободный
от боевых забот Сципион, замышляя ударить
на нечестивый народ последней погибельной казнью,
время, место, подход и удар, расчет и опасность
молча и тайно в уме прозорливом загодя мерил.
Но как закатный уклон светила указывал время
дать желанный покой бойцам, усталым от боя,
он порешил отозвать войска и заслуженный отдых
каждому воину дать в ночное сонное время,
но не прежде, чем вал боевого враждебного става
будет взят. Устремляется сам, предводя быстроногих,
и проникает во вход, не хранимый враждебною стражей, —
множество в стане добыч…
в быстрый бросаясь побег, о спасении думали жизни,
а не богатств — посему везде драгоценная утварь
здесь обреталась. Алчбой карфагенскою хищено злато
многих земель и морей и многой оплачено кровью:
Песнь восьмая 431
25
5
35
все, что жадности в дань Испания, ратью ливийской
покорена, отдала; все, что в Сардских душных пещерах,
что в Сицилийской земле из святых исторгнуто храмов,
что в далеком краю, где отвесно разящев солнце
жжет темнокожий народ эфиопов в их огненном царстве.
все, что мавров цари и нумидян во многие веки
слали в покорную дань, и все, что в земле италийской
долгий похитил грабеж, — все, все изрыгнула с кровавой
рвотою Африка прочь. Что значит столько добычи?
Хищник хищнику вор: плывите по дальнему морю,
рущьте крености в прах, подступая турусами к стенам,
пусть угрожает сошник перелахивать древние грады —
все добро — лишь в поживу врагу, который кичится
столькой добычей, чужой и твоей.
Усталому войску
великодушный велит Сцинион на привал воротиться
в собственный стан, в предвечерний час, под победные стяги.
Взятых в плен велит сторожить — а было их много,
и хороши, и сильны — остальную же вражью добычу
сами хватают бойцы, веселя закаленные души.
Поздний свет засветил над Атлантовым гребнем прекрасный
Геспер, и в ясной выси проступили редкие звезды.
Выстелив землю травой, отдыхало римское войско;
выше прочих возлег Сцииион и с ним Массинисса,
выложив ложе из той же травы. Нодкрепляется тело,
тяжким дневным трудом и долгим усталое боем.
После, как первый голодный порыв насытился пищей,
Лелий, в утешных словах искусный, к сладостной речи
так приступает: «Теперь, когда мне судьба благосклонно
этот день дала пережить, отойду я спокойно,
как бы и где бы ни выпала смерть: не стыдно скончаться,
если скажет молва, что с тобой делил я победу,
о Гесперийский вождь, единое наше спасенье.
Только в одном, признаюсь, надежда меня обманула:
в час, когда уже бой кончался, и я возвращался,
видя, как Массинисса рубил убегающих в спину,
слыша, как ты на последних врагов гремишь во всю доблесть.
и заворчал про себя, подумав: а что с Ганнибалом?
Он ускользнул, но каким путем, какою уловкой?—
я изумлен и не в силах сказать. Что делать! Округа.
лучше знакома не нам, а врагу, и это, быть может,
многих сегодня спасло».
Прервав течение речи,
царь сказал: «Воистину день сегодняшней славы
будет в памяти жить потомственной веки и веки,
5
132
Африка
85
зо
Е
$00
105
сколько цвести суждено авсонийскому имени в мире!
Тем не менее, верь, — ибо здесь мне и люди и нравы
ведомы,— силою взять или хитростью взять Ганнибала —
этого сделать никто не силен. Одно его око
стоит сотни очей: на войне он — истинный Аргус,
как говорил я не раз, потому что ничто не обманет
этот ум и этот дух. Все замыслы жизни,
все коварства, танмые им на случай несчастья,
рухнули в нынешний день, и уже я мнил его пленным
и отсылаемым в Рим с невавистным вкупе Сифаком,—
но оглянувшись вокруг, я вижу: он был прозорливей
и, уцелев, ускользает от нас по знакомым тропинкам.
Истинно вам говорю: и горы трупов, и море
крови, которую грех проливать, и выше и глубже
были бы, если бы он потаенной некой дорогой
путь не сыскал к недальним стенам, где готово укрытье».
Молвил в ответ Сципион: «Клянусь: во всей моей жизни
что я ни видел и что ни читал, мне кажется вздором,
ежели вспомнить, каков Ганнибал. Вы видели, други,
как он строил войска, с каким укренлял их искусством!
Сам он стал супротив меня, финикияи поставил
против монх италийских бойцов, а мятежных нумидян
против тебя, Массинисса, чтоб страх и долгая злоба
их увлекли на царя своего. Когорту латинян
вот где выстроил он, ибо знал, какою сплоченной
вышла она на бой. Перед строем он ставит индийских
чудищ своих боевых с гетулийскими рядом, в надежде
ими смешать италийскую рать, потому что во многих
войнах победен был этот напор. Но благая Фортуна
этот ужас от нас отвела. Я сам озабочен
был, какую уловку найти, чтобы этих чудовищ
прочь отвлечь, где силу сыскать, чтоб выдержать натиск;
с этим умыслом я в начальных рядах легионов
редким строем поставил бойцов, чтобы сделать проходы
шире, и дикая тварь, промчавшись по ним, разбежалась
не нанеся вреда. Но когда карфагенские крылья
дрогнули сами, тогда Ганнибал — свидетель Юпитер! —
сколь был тверд, сколь бестренетен был, как снова и снова
дрогнувший строй отвагой своей укреплял, и порою
даже я надежду терял! Случалось мне слышать,
как, толкуя о том, кто выше из всех знаменитых,
он с похвальбой говорил, что в искусстве строя и боя
третий — он, уступая лишь двум: царя Александра
первым он называл, вторым — эпирского Пирра,
третьим же ставил себя. Но мне ни зависть, ни злоба
не помешают сказать: для меня из любых полководцев
Песнь восьмая 133
выше всех — Ганнибал. Ни Дарий, ни Пор Александру
‘\» столько не были в честь, сколь этому — римские рати,
много разбитые раз. Не велнкая слава — бессильных
варваров голой рукой, но великая — римское войско
вновь и вновь в кровавых боях повергнуть. Деянья
этих зождей я сравнил; сравнить ли с нравами нравы?
Здесь царя я не смею хулить: пусть славным из славных
он слывет меж людьми — но это ннкак не помеха
нашего злого врага прославить достойной хвалою.
Кто отважней в начале войны, осторожней в средние?
Ито и ест и пьет и спит скромней и воздержней?
2 Я изумлён и тем, что, ежели верить рассказам,
он в ту пору, когда война смертельная эта
в самом начале была, обдумывал дерзостный натиск
так усердно и так глубоко, что за стол не садился.
Что говорить об оружной борьбе, о бранном искусстве,
2 как ему ложем была земля или щит полководца,
как он небрежен в убранстве одежд и как он заботлив
сытно кормить боевых коней? Насколько вынослив,
голод и жажду, холод и зной терня в переходах?
Как боец вождю, так вождь бойцу подражает
битвенным духом: он первым ндет на бранное поле,
чтобы последним его вокинуть. Но опыту зная
все, что сказал я, теперь повторю: когда бы природа
в это вложила любовь к святому и правому делу,
я пожалел бы, что он не в нашем родился народе!
» А похвалить ли вождя, которым властвует пьянство,
мерзкое даже в простом мужике, а в большом нолководне
сущая гибель? вождя, который в дружном застолье
кровь проливает и трупы кладет на столы среди брашен?
кто среди зноя в холодной реке резвится и скачет?
“* кто ублажает себя роскошеством варварской неги,
мягкой порфирой и всем, что ныне придумали нерсы?
Больше ни слова о том: не такими нравами славясь,
недруг наш Ганнибал Италию три пятилетья
в страхе держал.
©
13
®
Так рек Сципион; по скромное слово
“3 молвил на это ему Массинисса: «Великий хвалитель
дел чужих и хулитель своих, позволь мне ответить:
ибо прилежная мысль сумеет найти возраженье.
Если веруешь ты в преданья дедовской славы,
то Александр Великий, пред кем пикто не победен,
‘’ целый мир обошел до предельных граней Востока,
и до последнего дня его не покинуло счастье.
А Ганнибал сколь меньше прошел и сколь безнадежно
ныпе разбит! Меж тем Александр над Азией целой,
стал царем, покорив князей, города и народы».
134 Африка
‘3 «Волк лихой готов залезть без опаски в овчарню,
но устрашен и бежит, завидя львиную гриву.
Да, Александр побеждал народы (знай, Массинисса!)
те, на какие ходил. Он греков оставил: под той же
властью, что и отец. А в Азни скольких усилий
88 стоил ему и мирный араб и ленивый бактриец!
Но.ни на Север пойти, куда лежали открыты
все пути, ни в здешний край, грозя Карфагену,
ни к италийцам, где мира чело, ни к иберам и галлам
он не посмел; а беззних уместны ли эти хваленья,
“5 эти званья и этот крик, повсюду шумящий?
Всем покоренным восточным царям, всем индийским победам —
будем победой считать, если враг разбежался, ‚и только! —
меньше цены, чем у нас четырем латинским сраженьям,—
хочешь, я их перечту, в урок грядущим столетьям?
Был и другой Александр, эпирский царь, боевою
столь же могучий душой, как его племянник, с которым
мир поделили они пополам. К италийскому брегу
выплыв, погиб он в бою, пронзен авсонийскою пикой,
и, умирая, сказал: «Увы! неравные доли
мне и племяннику рок уделил! Ему на потеху
женственный люд покорять, ни в.ком не встречая отпора,
мне же судьба:на мою же беду подставила сильных
ратных мужей, одетых } доспех». С такими мужами
сколько лет Ганнибал сражался в отчаянных бранях
‘8 всею силой своей, ты знаешь. Бессмертная слава,
великолепье царя и вся благосклонность Фортуны,
не покидавшей его до самого смертного часа,
слишком внешний блеск придают его делу, и это
у провицательных трезвых умов отнимает возможность
здраво и верно судить, потому что скрыто от взоров
все, с чем Фортуна ему, играя, давала бороться.
Кроме того, привлекательно в нем, что жил он недолго
и подсекла его ранняя смерть, — а это ведь счастье;
выше которого нет, если жизнь и удача людская
*° вместе общий находят конец. Если время, обоим
данное, взять. в расчет, ты сам согласиться без спору:
больше лет Ганнибал
