нежели жил Александр на земле. Когда бы Фортуна
жизнь у него отняла в Александровы годы, — ужели
- не всепобеден бы, он сошел в подземные сени,
не на почетной бы въехал в Эреб своей колеснице,
правя триумф, да какой: не персидским чета, не арабским?
Если ж, напротив, сплела бы судьба многолетнею нитью
жизнь Александра-царя, то какой пророк поручится,
200 что и в сединах его не оставит Фортуна, что будет
так ему в поздние годы верна, как редко бывает?
&
41
6
я
Песнь восьмая 135
3
1
2
22
>
5
>
5
330
2.
%
8
я
А особливо — когда бы свою он исполнил угрозу
и на Италию вдруг и на Африку грянул войною?
Нет: коль в корень смотреть, хоть ночь глубокая клонит
° нас ко сну, Ганнибал достойнее зваться великим
воином, чем Александр, и сегодня хвала ему больше —
так как Фортуна сама не вольна над истинной славой! —
чем за победы — царю. И пусть хотя бы все греки
© этим спорят и пусть на любые ссылаются книжки!»
Так сказал Сципион, и внимали сидевшие рядом.
Некий воин меж них, важнее и старше годами,
молвил: «Правда твоя: кого назвал ты великим,
тот — величайший для нас. Великое видишь ты верно,
и за тобою мы вслед не того, кого прочие, хвалим.
Лишь об одном вопрошу. Если сам Ганнибал — это третий,
то какое же он отведет достойное место
для Сциниона во славе его? и куда бы поставил
он самого себя, . когда бы сегодня победа —
наша, волей богов! — на его бы сторону встала?»
Мудрый Лелий в ответ: «Скажи: а если бы звезды
должен ты ‘был перечесть, то первым ‚бы, верно, был назван
Люцифер, после — Арктур, а после — Боот ледянистый,
и уж потом остальные огни. Но самое Солнце
ты би не стал называть: оно на других не похоже,
а оттого и зовется вот так. И что бы ответил
этот хитрец на лукавый вопрос, я знаю: „Когда бы
нынче я победил, тогда Александра и Пирра
счел бы ниже себя, а подавно — воителей прочих,
коих славит молва. Но взять четвертое‘ место
я не хочу и стыжусь унизить звездную славу
Солнцем последнего дня“». Так сказал он, и все остальные
с ним согласились душой, кивками и радостным шумом.
В этих и схожих речах проходит, бессонное время
долгой ночи. Уже нырнул в глубокое море
Геспер, уже вышипу небесного круглого свода
пересекала под говор Луна; тогда наконец-то
все на зеленой траве раскинулись телом усталым.
Так, когда пчелы, летя, встречают в небе преграду
и из эфира дождем насекомые сыплются трупы,
победоносная часть, прогнав врага, оседает
невдалеке и тесно птумит вкруг новой царицы,
после чего освежающий сон приходит к усталым:
все, как одна, молчат, и все, как одна, отдыхают.
Только забрезжил день, опять на корабль снаряженный
всходит Лелий, отправленный в Рим,— отрадною вестью
136
Африка
1:
Е
я
260
265
эт
15
80
=
>
&
дабы избавить Сенат от тревог. В открытое море
вестник счастья плывет, паруса наполнивши Австром.
Это — римский стан. Но зато какой в Карфагене
ужас, какая скорбь, какое смятенье в сенате!
Горем внезапным сражен, народ бросается в домы
знати, велит ей помочь Карфагену в его злополучной
доле, велит отвратить погибель от бедной отчизны.
Те, сомнений полны, совещаются.
Так на подводном
камне засевший корабль, застягиут копечным крушеньем,
полой стона и дрожи ночной, и с кормщиком кормщик
вместе в иснуге сойдясь, о последних спорят решеньях.
Мыслят все об одном: спасенье — в том, чтоб уведать
мысль Гапиибала: испытанный вождь, чья славится доблесть,
он ли готов отступить пред бедой и признать пораженье.
или же против невзгод в нем есть надежда и сила
духа? каков его приговор войне нерешенной?
Долго оп не хочет идти, но, приказам сената
н народа покорен, идет. Исполненпый скорби,
с болью в душе и тяжким стыдом, покннув потемки,
он выходит на свет.
Так жена, коль стыд преступила
не по своей вине, к своему, однако, позору,
слова не может сказать и бежит человеческих взглядов
боязно ей взглянуть в лицо домашних и мужа.
Как оп на площади встал, смутились вельможи сепата.
видя рядом того, который столькое время
в дальшей дали от отеческих стен вел войны, о коих
только вестники вести несли. Сбегаются толпы
люда, палата полна, народ на всех перекрестках.
Он, взглянув на сограждан своих, окреп благородных
духом и, крут, как всегда, прервал молчание, с мрачным
видом сказав: «На единый день мы прожили дольше,
чем бы хотелось и чем подобало бы; сам я виною
этой беде. Я в сердце своем заранее ведал:
битве быть не по воле богов. Но страсть к вожделенной
славе в людской молве ослепила меня и толкнула
в бездну. Свидетели вам да будут враждебные ныне
боги: сделано все, что могла рука человечья,
честный меч или хитрый обман: ничто не забыто
ради такой войны. Но божье могущество выше
сил людских — и вот я пал, и во мне не осталось
больше надежд. Стунайте с мольбой и просите у римлян
мира. Таков мой последний совет». Сказал и обратно
скрылся в глубокую тьму, чтоб ине видеть белого света.
Песнь восьмая 137
190
зи
395
1
320
325
Носле этого стыд и боль и гнев и тревога,
злоба к врагам и голос молвы, что медлить опасно,
так ему в душу вошли, что он изготовился тайно
скрыться. Отъезд затаеш: весь день он по площади ходит,
многих встречая людей; а только забрезжился Геспер,
он свое добро к ближайшему берегу сносит
н как бродяга какой, из града спешит за ворота.
В час, как быстрая ночь взошла до вышнего свода,
он тишком вступил на корабль: паруса расправляет
ветру и правит прочь от песков злополучного брега.
Вот уж Италию видно ему из открытого моря —
он вздохнул, полагая, что в ней — всех бедствий начало.
Хочет оп еще попытать дарей и железо,
лютую возобновить войцу и новою бурей
мир потрясти. А уже готовый к битвам великий
царь стоял Антиох, уже кинпели тревогой
весь сирийский путь и все города Геллеспонта,
царь уже занял Ефес — оплот грядущим походам,
флот нокрывал моря, покрывала конница поле —
не было только вождя. Туда прямою дорогой
и повелел Ганпибал повернуть кормило и парус.
Вот миновали Дрепан, вот знакомый берег Панорма
вьется вдоль корабля; с попутным дыханьем Зефира
пересекают они Вулканову россыпь — Липары,
черный дым ин грозный пепл и горящее пламя
видят обоих жерл — и прочь по спасительным волнам.
Есть пролив меж Бруттийской землей и недальнею нивой
на Тринакрийской уже стороне. Иному примпитсл
издали, будто пролива здесь нет, и срастается суша;
и убедил моряков, что это не так, только долгий
опыт; а если взглянуть, то впрямь пепрерывистым зрится
берег, и склоном за склон заходят соседние горы,
слившись, как прежде, по сказкам, в одну. Сюда-то направил
судно кормчий Пелор, случайно или нарочно,
но пе поверил ему полководец, обман заподозрив,
будто в засаду его завели, и несчастного казнью
быстрой казнит. А как в скорый срок раскрылась неправость,
стыдно стало вождю, слагает он мертвое тело
нод сицилийской горой, и там, где костер сожигался,
жертвенник ставит ему и кумир. Пелорово имя
носит и будет носить с тех пор гора векозечно.
Трудный покилув пролив, печестивый корабль поспентает
через простор морской. Встает перед ним Кефалена,
а в стороне от нее — Закинф, не меньше обширный.
Слева от них короче был путь, когда бы дорогу
дали Истм и Коринф, рубежом рассекши два моря.
138
Африка
33.
я
340
385
350
35
^
360
365
310
Кормчий, однако, об этом не знал, и педавнюю помня
злую Пелорову казнь, убоялся новой ошибки,
и повернул кормовое весло. Из дальнего моря
видят Мефону они — Мефону, в которой, быть может,
был македонский замечен Филипи Ганнибаловым оком,
и помрачнел Ганнибал, одиночеством глаза обижен,
и на Мефону взглянув, италийские топи припомнил.
Дальше вьется их путь меж скал ахейского моря
там, где лежит уголок, обильный отменною пальмой,
и на гносийские смотрит. поля, обращенные к Евру.
Мимо всех островов, в священном рассеянных море,
он, наконец, присневает в Ефес и новое пламя
сеет в горящую радостью грудь царя Антиоха.
Как иногда в небесах гонимая ветрами туча,
целый край обняв и градом осыпавши нивы,
из опустелых мест торопится в новые страны,
новые бури неся и громкие громы,— к Востоку
так разоритель Италии плыл. Какое смятенье
там занялось, какие он нес побоища в мыслях,
думая лишь об одном: чтоб не ложной была его клятва
отчим ливийским богам,— об этом если начну я
повесть, то, верно, забуду свою; так пусть же другие
песнь поэты споют, каковы были судьбы Востока
и как ливийский брат был в помощь азийскому брату.
Чувствуя щедрую милость богов, Сципион, не помедлив,
весь устремляет пыл к тому, чтобы пал ненавистный
днесь и навек Карфаген; вослед призыву Фортуны
он спешит, уверен во всем, не тратя ни мига,
что подарила судьба. Знамена победные вверил
он Октавию, другу-вождю, и сухою дорогой
повелевает вести полки под самые стены
хищного града, а сам направляется в Утику спешно,
ибо в эти же дни из Италии присланный Лентул
с новым флотом явился туда; слив старый и новый,
по морю вождь корабли к финикийской пристани двинул.
чтоб испытать, не дерзнут ли опять побежденные к бою,
если Фортуна оставила им последние силы
и не иссякла в душе надежда на бранное дело.
Длинных вдоль берегов он плывет, устрашая заране
ждущую пристань, трубя в громогласные трубы, которым
море шумит в ответ, и скалы, и полые гроты,
а потрясенный эфир грохочущей схваткою звуков
в ветре грозный их рев доносит до стен Карфагена.
Вот наконец, окутана вся в масличную зелень,
к ним выплывает навстречу ладья, молящим народом
Песнь восьмая 139
380
38
х
3%
>
400
305
Г%
5
4165
[3
>
полная; просят они о прощенье и мире. Ни слова
им не дано в ответ, а приказано к брегу Тинета
плыть и там ожидать вождя и римского войска.
Сам меж тем Сцинион плывет к ненавистной столице,
обозревая ее к небесам взнесенные стены.
Видит: круто стоят из крепкого мрамора башни,
видит: каждый порог вратами железными заперт,
а перед каждой стеной, упреждая, стоят укрепленья,
и размышляет, дивясь: «Не второй ли Рим предо мною?»
Город огромен и весь окружен морскою пучиной
и укрепленной стеной, и тем безопасен. Когда бы
узкой соленой земли полоса не тянулась бы к суше,
был бы островом он. Под стеной широкою гладью
лег корабельный залив, и вход в который и выход
цечью железной закрыт, а над берегом частые башни.
Зорко глядит Сципион и взорами мерит опасность,
смотрит, как лучше войти в залив, взойти к перешейку,
как подобраться к стене и как прорваться к воротам.
Так землепашец, желая убрать с надела постылый
камень-валун или вывернуть дуб, вредящий посевам,
ходит вокруг, примеряясь в уме, как проще и легче
цели добиться своей без вреда для себн и для поля.
А между тем песлыханный страх наполнил столицу:
в гавани весла скрипят, над кровами трубные звуки
в небо летят, и гулу в ответ откликается ветер,
вдаль разнося угрожающий рев. На плывущего мимо
смотрит, дивясь, Меркурий с холма и Феб от нагорья,
смотрит весь народ, с высокой стены ужасаясь,
слышен плач матерей и мольбы, взносимые к небу.
Так над своим гнездом пичуга, испуганно видя,
как нодбирается жадный пастух, трепещет и бъется
с верхней ветки своей и полнит криками воздух.
Вот Сципион бросает причал на Утический берег,
где ожидают его войска, которые точно
к сроку Октавий привел; и тогда в Тинетские стены
держит он путь, укрыв до поры свой флот под горою.
Но не успел он дойти, как нечаянный вестник доносит,
что приближается враг — Вермина, отпрыск Сифака,
сам приспел стода, за отцовскую скорбную участь
несвоевременно мстя; при нем союзное войско,
скликнуто в самый последний час — явись ово раньше,
тут-то была бы беда! Он вел, свирепствуя духом,
много пеших
