станет годами бродить, в путях сухопутных и водных
втупе лелея почин, но лишь от суетной службы
освободится, за труд писательский примется споро».
Был я восторгом объят, но едва, привет мой заслышав,
строгие очи поднял певец и собрался ответить,
вдруг голосистый рожок возвестил гудением утро:
я встрепенулся — и прочь дремотное скрылось виденье.
Вижу тебя, а ты уж полки выводишь из стана
в поле, бодринь воевод и вздымаешь прапоры гордо».
Так услаждал мореходный путь цветиетым рассказом
6 Франческо Петрарка
462
Африка
зон
345
31
42
$2.
=
<4и
Энний речистый, пока отдохнуть в Атлантовой хляби
взмыленным коням Феб, пресыщен ездой, не дозволил.—
так же и путник порой, по поприщу вдаль четвернею
резвой влекомый, проводит часы в размывчивой дреме
и не почует, как день миновал, покуда нежданно
не пробудится, веря с трудом, что не длится дорога.
Нежный веет Зефир от окраины западной мира
и на судах паруса напрягает: воротят направо
кормщики, а в небесах на братпином месте ночная
Кинфия бдит и дарует покой морякам притомленным.
Только лишь смолкнул канатов скрип и скрежет уключии.
ласково рек Сципион: «Хоть правду сказал ты, хоть сказку.
всяко мне мил твой рассказ, для слуха и сердца утетный!
Сам я ныне прижал бы к груди поэта младого.
коего ты в грядущем прозрел и прежде родитель. —
так он порукой двойной мне обещан! Каков он ни будет.
всяко его люблю, а коль никаков — никакого».
Молвил, и чуткий сон на них снизошел тишиною.
Солнце, Депнице вослед из бездонной вынырнув влаги.
взорам явило вдали очертанья тепистой громады:
се Лилибейский утес моряки взбодренные видят
и Тринакрни брега согласным приветствуют кличем.
Вот миновали они Дрепан, вот всто обогпули
грань Сицилийскую, вот наконец на матерую землю
сходят поспешно —и вот грядут сухопутной дорогой
средь благолепных долин. Воспеть не достанет мне силы
радость Италии, толпы людей веселых повсюду,
что победителя славят возврат, опустелые села,
жители коих бегут своей спасителя воли
благодарить! Вот так к столице приблизилось войско,
день долгожданный настал, и пора приспела триумфа.
Гут, Каллиопа, молю! хоть к скопчанью близишь сказанье.
благоволи помочь и труд завершить поскладнее!
Краше сего никогда и нигде над страной Авсонийской
не было утра: румянцем ланит разоцветных зардевшись,
рано Аврора. взпуздать скакунов соизволила Феба,
он же — куда веселей и ясней обычного! — властно
коней погнал горе, сияние светлого взора
к Риму спеша устремить с лесистых высот Апеннинских.
Валом к воротам валит народ: вельможи гурьбою,
мужи и жены, стар и млад, чернь, знать — без различья
званий павстречу бегут толпой. Златою парчою
выстлан въезд, блестит земля узорочьем пестрым,
Песнь девятая
163
33
>
2%
3465
350
180
36$
1н
улицы красит наряд багряный и тень багряницы
тугонатянутой ждет победного. шествия мужей.
Кроткие старцы грядут величаво сонмом приветным,
здесь же и полк молодцов почетный — им у заставы
первым встречать вождя. Вот он близится, светел обличьем.
к отчей твердыне влеком четверкей белоснежною: стройпо
на колеснице червленой стоит и челом доказует
божье свое естество. Пред ним песметной толпою
пленники скорбно бредут, чьи за спинами скованы руки:
всех впереди князья Македонские, коих в нодмогу
слал Карфагену Филипи, и первым Сонатр-полководец,
недружелюбного родич царя, плетется уныло,
а остальные за ним — и весь в тяжелых железах
полк отборный; а вот и новое диво для взора —
жалостный видом Сифак пресловутый, в уничизженье
уз, увлажняет нотоками слез ланиты и землю
и затуманенный плачем взгляд к победителя лику
часто вздымает, скорбя бессловесно, что столь несравненным
другом не дорожил, и вдобавок к жестоким лишепьям
душит великий стыд горемыку, а царская свита
шатким шагом вослед дрожащей влачится гурьбою.
Вот и вельможи в цепях: се, сущенреступны коварством.
ныне глядят на прекрасный Рим финикийского рода.
чада лукавые — первым идет их вождь вероломный,
что Ганнибалу брат. Мавров толпы бредут напоследок
с галльскою вкупе ордой. Ни единого пет италийца
в сей череде: Сципион правосудный виновных пемедля
смертью казнил и прах изменников Африке предал,
да не сквернят они отчей земли ни видом, ни гробом.
Злато лучистое, кость слоновья, бесценная утварь,
груды порфирных одежд и царей сокровища властных —
вся добыча празднику в честь триумф предваряет.
Тяжкие здесь щиты и отъятые с бою доспехи,
здесь знамена и здесь с долгогривыми гребнями шлемы;
следом печальных ведут скакунов и с согбенною выей
грузных слонов, у врага отбитых — толною шумливой
глянуть мальчишки бегут на невидаль: не надивится
чернь, насколько чудны в дикарских чудища странах.
Вот и граждан строй двойной: избавясь от рабства
гнусного, славят они триумф но отчему чину
радостной песнью, а сами никак не спасителя Рима
` не наглядятся. Идет Теренций Куллеон первым —
знатный средь Лация муж, державного Града сенатор! —-
словно отпущенник: книги твердят, что благоговейно
он до скончания дней заступником чтил Сципиона.
И наконец грядет победное войско: нехота
&
164
Африка
р
р
зе
06
$85
уе
15
` коннице вслед, клинки наголо — латинскою силой
словно готовы опять от ворот отбить Ганнибала.
Трубы взгремели, рожков боевых победный далеко
гулкий разнесся рев: задрожали Тибрские волны,
рощи окружные ужас объял, трепещут в испуге
Альба и снежный Соракт и греками строенный ‘Тибур,
и в Пренестинских холмах башненосной тяжесть твердыни.
Так в небывалом триумфе Герой к вершине восходит
Калпитолийской: богам благодарность шлет благосклонным,
на алтари кладет Юпитера золота груды
и самоцветы горой, на вечные веки отчизну
обогатив, а себе, довольствуясь только прозваньем
славным, отнюдь ничего в именье взять не желает.
Да, без сомненья, он сквозь брани к дальнейшим триумфам
путь прорубил мечом и державство Града над миром
обосновал: коль пал Карфаген, никому не зазорно
выю под иго склонить и признать господами вселенной
римлян — Квирина народ, никаким не сломимый оружьем.
После сего, воротясь со скалы Тарпейской, увенчан
лавром зеленым, весел идет Сципинон по столице,
Энний же справа — чело его увито такой же
зеленью, ибо и он за помощь наукой и песнью
благоутешной триумфа честь с победителем делит.
Многие, многие Эннию вслед того же искали,
также и я: хоть чредой протекли пятнадцать столетий,
путь я тернистый избрал и, неверным доверившись силам.
двинулся, как умел, но едва приметному следу,
лишь бы сравняться венком и честью и славным прозваньем
с мужами древности, — пусть во всем уподоблюсь великим,
нусть пророка ахейского речь не останется втуне!.
Ныне никак не дерзну вас, чудные сестры, печальной
повести в помощь звать после радостных стольких сказаний,
а носему отвратите лик и подальше бегите, —
верьте, я сам за вами бегу! О горьких обидах
зависти, о преступленье вельмож, об ошибке Сената
и о народа грехе и о том, как сгинуть в изгнанье
вождь предпочел, и о том, как во гневе на камне могильноы
скорбную брань начертал,— нет! об этом петь не желаю,
пусть другие споют, а я рассудил непременно
здесь предел труду положить и отнюдь не дозволить,
чтобы сквернилась святость камен столь грустным наневом.
166 Африка
О моя, с немалою днесь завершенная мукой,
«Африка»! Ты росла, я тебя прилежно и нежно
холил, а добрый Роберт между тем нещадною смертью
у обездоленной был до срока отхищен вселенной,
всякой радости жизнь мою лишивши, замкнувши
путь уповательный твой. Пойдешь какою дорогой,
бедная? Но укажу тропу: чуждайся чертогов
Парфеноцеи, где ныне сменил веселия клики
плач похоронный,— ступай к еще не остылой могиле
слезы скорбные лить! Когда, пришедши, увидишь
малый клочок земли, короля вместивший величье,
коему я тебя обещал живому, — предайся
мертвому! праху долг заплати святому! Душою
к звездам вернувшись, он взор от земной отвращает юдоли,
от преходящих державств и от бренных дел человечьих.
Все же, хоть ныне лишь в смех ему былые заботы,
хоть и в забаву отринутый скиптр, хоть и жалки людские
тяготы или грехи глядящему с горнего трона,
все же любит меня — уповаю! — отвеку кротчайшний
песен моих судия! Но как отнят светоч у мира,
сколь я, увы! страшусь; что тебя громыханьем жестоким
век заглушит и, слепой, над твоей надругается славой!
Гостеприимец муз, который — единый на свете —
мне по заслугам мог зоздать за старание честью,
ныне почил, а с ним и моя почила надежда.
Счастливы те. кто жил в стародавние лучиие годы!
Хоть бы и мне — но нет! молить о напраспом пе стану.
путь заповеден вспять и на наше позднее время
злобно Юпитер глядит с высот надменного неба.
Нужно мне жребий мой приять и следовать звездам
путеводящим, не то силком потащат,— тревожной
жизнью мне жить суждено средь разброда, смут и раздДорон.
ГАУ
$56
Вдруг, однако, тебе, о ты, который родишься
после меня! — тебе, как я желаю и чаю,
лучший достанется век! Сей сон Летейский не может
длиться без срока: мрак расточится, поздним потомкам
вновь отворится трона к пречистому древнему свету —
тут ты узришь Геликон во цвете юных побегов,
лавра зелень узришь святую, узришь возрожденье
пылких душ и ретивых умов, у коих удвоит
труд благородных искусств лтобовь исконнуто к музам,
Имя мое воскресить тогда, прилежный, воспомни —
славу его заставь воротиться хотя бы к могиле,
дабы хоть праху воздать почет. Средь племени внуков
слаще будет мне жизнь — надсмеется над смертию слава!
>
[2
>
460
%65
Песнь девятая 167
ки
Е
Ну а пока, велю, средь сонмищ ленивого люда
поступью, книга, ступай боязливой — в безвестности прячься,
еле приметною будь и за дальним кройся порогом.
Горе! мало на свете домов, в которых обрящешь
великодушный припот, но коль истичнодоброго друга
случай тебе подарит, к нему входит без опаски
и уголка проси поскромней под скудною кровлей:
там-то — все лучше, чем вечно блуждать, ежечасно встречая
беды повсюду! — там старей, ветшая годами,
вплоть до начала иных времен. Но вновь молодою
будь. молю! взмолодей, едва милосердный к поэтам.
к добрым приветливый век рассветом первым забрезжит!
Как молодцу молодца доводилось из пепла ножара
вырвать, из буйных волн нучины вызволить целым,
так ты сама, молю! о своей стариковской заботься
участи после меня: сумей превозмочь всепобедность
° хищного времени, дней быстротечность, жрущий столетья
Солнца бег и зависти злой язвящие зубы.
422
>
8
ДОПОЛНЕНИЯ
АФРИКА
ПЕСНЬНЯТАЯ
В стены дрожащие Цирты ее победитель отважный
Входит, на отчие кровли, на город глядит умиленно,
Пращуров древних гнездо, на свою колыбель родовую.
Воина он у ворот оставляет на страже и сразу,
Весь нетерненье, бегом к крепостному бросается холму.
Так, на овчарню набредщи, волк, беспонадно гопимый
Голодом, волка другого, с которым труды и добычу
Делит, всегда норовит у входа оставить, чтоб жертвам
К бегству путь преградить и вернее управиться с ними,
Вот он, роскошный чертог песчастного ныне владыки:
Мужа нет, и царица одна, вероломная, в доме. ,
Словно Фортуной самой победителю послана, вышла
Женщина эта навстречу ему. на порог, растерявшись
В час неожиданных бед и спасенье найти уповая.
Сепи дворца — в самоцветах и золоте, все ослепляло
Блеском: богаче царя, чем этот, покуда с удачей
Дружен был, не было в мире, а ныиче — вот вам богатство! —
Не было в мире бедней. Но все жемчуга и алмазы
Царских палат затмевала слепящим сияньем царица.
Звезды небесные меркли пред ликом се: красотою
Мог бы он се солнцем самим по праву поспорить без страха
Быть побежденным. Челу, бедизною сиявшему снежной.
Даже Юпитер, и тот подивился 6 Юноне ревнивой,
Всех страшнее наложниц ее беспутного мужа
Эта была б красота. Не то что золота ярче —-
Фебовых ярче лучей, распушенные ветром, на шею.
Белую, как молоко, и стройную, падали кудри.
Вольно по легким плечам рассыпаясь теперь, а когда-то
В ровную косу сплетались, и пряжка ее подбирала,
Блеском своим золотым тихонько и ласково споря
С блеском этих волос: в таком сочетапье прелестном
Африка. Песнь пятая 15$
Белое здесь с золотым представало, какого пе явят
Ни драгоценный кувшин, молоком нанолненный свежим,
Ни снега на вершине горы, озаренные солнцем.
Нужно ли мне говорить 0б очах под челом несравненным,
Зависть внушая богам? Такая лучистая прелесть
В этих пылала глазах, такая была в них сокрыта
Сила, что
