Первую. Дрогнул хребет, на котором сидела царица,
Два холодных ключа от удара забили, с вершины
Вниз устремились, гора, что меньше была, отступила,
Двинулась вспять, а царица, лишившись опоры, упала
В Тартар, и скрыли ее стигийскне черные воды.
Слух по соседним пошел городам, что посмел самовольно
В связь победитель вступить с нобежденной, что женщине в рабство
Доблестный воин себя, поражений не ведавший, отдал.
Блудом толна называла союз их, найдя непристойной
Эту любовь, что зажглась, когда еще слышался всюду
Звон оружейный и жив оставался вдобавок законный
Царь и супруг. Красотой, мол, ему и дотоле приятной,
Вдруг сведенный с ума, победитель не в собственном доме.
Как обычай велит. не по здравом раздумье, враждебном
Воле страсти слепой, а сразу, едва лиить увидел
Пленницу, взял ее в жены. Так в самом невыгодном свете
Все представляет молва. И вот до ушей полководца
Толки дошли, наконец, которые черпь волновали.
Был онечалеи, узнав о поступке любезного друга,
Вождь доброчестный и, все обстоятельства взвесив сурово,
Эту любовь осудил, нашел неуместной и молча
Друга бранил вдалеке за его безрассудную дерзость.
Так возмущенный отец, за глаза негодуя на сына,
Злость копит на него и шлет ему гневные письма,
Чтобы смягчиться потом при виде его послуптанья.
Вслед за нервым второй разносится слух, запимая
Мыселн толпы любопытной: Сифак в оковах доставлен
В лагерь. Оружье забыв. до зрелищ охочее войско
Все выбегает навстречу. Толпой собираются люди,
Чтоб на того поглядеть, как на диво, кто некогда гордо
Царствами правил и в войнах не знал пораженья, кто видел
В доме своем, как вожди пунийцев и римлян смиренно
Просят о мире, кто помнит, как эти властители оба
Льстить не стыдились ему и, в усердье друг с другом тягаясь.
Оба, как богу, ему обеты давали; кто прежде
Страх самому Массилиссе внушал и его, хоть царем тот
Слыл величайшим, прогнал и заставил скитаться по свету.
Вот кто сегодня, судьбой переменчивой наземь повергнут,
В прах обратился. Не мог поверить в паденье Сифака
Разум, втунпик становясь при виде такого событья.
Если увидишь ты вдруг, что в Эгейские мелкие воды
Рухнул верзниною вниз Афон иль Олими, а макуптка
Гор Апеннинских, Эрик, под Тирренскими скрылась волнами.
Собственным ты глазам не поверишь и зрелище это
Странным виденьем сочтешь. Гаким же виденьем казался
Африка. Песнь пятая 175
33а
ЗА
Царь, приведенный к палатке вождя, сбежавшимся толпам.
О коварство судьбы, что делам человеческим втайне
Жалкий готовит конец и царей не жалеет могучих!
Вот он. великих удел, итог благоденствия вот он —
Гибель. пичтожество, тлен. И пот высочайший владыка
Брошен, глядите. па землю, как раб для продажи, цепями
Связан и плотной толлой врагов окружен безнадежно.
Веломнил тут вождь италийский, как попрано было Ддоверье
Дружбы старинной, каким приветливым светом сияло
Это лицо. как руки пожали друг другу, как брачный
Правили пир, и сравнив прекрасные эти картины
С нынешним бедственным днем, такие слова произнес он:
«Что ты, лживый Сифак, задумал? Какое безумье
Вдруг поразило тебя? Ведь мало того, что на помощь
Мне отказался прийти, так еще и воюешь со мною?»
Царь не дрогнул в лице и долго стоял неподвижно
Прежде чем голос его через силу парутил молчанье:
«Нет ничего тяжелей для меня, о вождь благородный.
Самый великий из всех полководцев нашего века,
Худшего нет для меня ничего, чем то, что не смог я
Голову в поле сложить, погибнуть в гуще сраженья.
Нет. я остался в живых, а война завершилась. Ужасней
Кары не знаю, чем видеть своими глазами, как снова
Эти уста обвиняют меня — увы, по заслугам.
Если верить, однако, несчастному пленнику можно,
Если тяжесть цепей — пе помеха правдивому слову,
Правду скажу и признаю сперва, что любые мученья
Мне поделом. ибо я но собственной воле парушил
Высизий на свете закои и, страсти поддавшись позорной.
Дружбу такую попрал, над таким изругался доверьем,
Так безобразно богов, свидетелей грозных, обидел.
Но причины беды, источника этих несчастий
Гы, наверно, не знаешь. Так вот, я сейчас покороче
Всю тебе правду скажу — о нет, не в свое оправданье,
Только к стыду своему и к большему только позору.
Знай же, что в день тот злосчастпый, что в пагубный тот и про-
клнтый
Час, когда женщину в дом мой ввела недобрая сила,
Кончилось все, я погиб и верность погибла. Бесславно
Скипетр выпал из рук, с головы диадема слетела,
Тихим огнем загорелся дворец мой от факела злого
Женщины. Это она слезами, ласками, лестью
Душу смутила мою, коварно заставила клятвы
Дружбы священной забыть, и доброе имя, которым
Славен я был, и богов. Да что рассказывать долго?
Это она, она вручила мужу оружье,
Латы надела на грудь, покрыла голову шлемом,
476
Допоинения
лай
27
зан
з%0
В
В правую руку дала ему меч, а в левую руку
Щит, затрубила в трубу и послала его, хоть боялся
Муж богомерзкой войны, с тобою померяться силой
В битвах. И если войска мы вывели друг против друга
В поле, то в этом, поверь мне, сказалось мое ослепленье,
Только оно. Виною всему нечесливые ласки,
Мне помутившие разум вкоцец, и яростный, дикий
Нрав супруги моей. Царица! И правда, царица,
Ибо за скольких еще царей она без разбора
Выйдет замуж! О если б таким же огнем погубила
Дом врага моего! Но так оно и случится,
Смею думать, и с этим готов умереть утешенъем.»
Так он сказал и умолк, волнуясь, и в землю печально
Взгляд устремил. Сципион почувствовал гнев, ибо сразу
Явные знаки любви оскорбленной в глазах и повадке
Этого мужа увидел, словам его скорбпым внимая.
То, что друг учинил, ужасало все больше и больше:
Царь воистину любит, и если роптать, Массинисса,
Вправе ты был, то грабеж не может найти оправданья
В похоти низкой, в безумном порыве, в постыдной и гнусной
Прихоти. Между тем царя уводят в темницу. ‘
Новый разносится слух и мало-помалу обходит
Римский лагерь: вернулись вожди-победители с войском —
Лелий и царь. Сципион прибывших радушно встречает.
Хвалит у всех на виду, дорогие обоим подарки
Дарит. Затем он царя тихонько отводит в сторонку,
Рядом сажает с собой и с глазу на глаз такие
Молвит слова: «Если я, Массинисса, пе вовсе обманут
В долгих надеждах свои на твое благородство, причина
Важная есть ‚у тебя Сципиона увидеть, чтоб смело
Вверить свою мне судьбу и во всем положиться на друга.
После того как ты сам пренебрег старинною дружбой.
Лоно бескрайнее воли отделяет от Африки Лаций,
Нравы несходные нас разделяют не меньше, и значит.
Веской должна быть причина, тебя побудивтая в Дальний
Путь пуститься морской, невзирая на войны и смуты.
Если хвалить себя не зазорно, признаюсь, что больше
Всех добродетелей прочих одной горжусь я — уменьем
Сдерживать крепкой уздой желанья свои, не стремиться
К чувственным радостям. Враг, на тебя идущий е оружьем.
Этна, из недр которой, гремя, извергается пламя,
Столи водяной близ Евбеи, который вздымается грозно
К небу от самого дна,— ничто так не страшно, как эта
Буря жарких желаний в своем победном разгуле.
Бедствне это, однако, опасней всего для цветущей
Юности; нам, молодым, повсюду расставлены сети.
Море стихает порой, унимается злобная Этна,
Африка. Песнь пятая 177
410
_
(9
44ы
45
Если враг наступает, защитою крепкие стены
Служат пам, вал или ров; а желанья, несущие гибель,
Ночью бушуют и днем. Никакие не могут им стены
Путь преградить, все равно в покои твои ироберутся,
Стражу минуют и псов, сквозь железом обитые двери
В царский проникнут дворец. И покинуть, я думаю, только
Ради этой ты мог добродетели храмы родные,
Дом свой и царство свое, чтоб, спяв с себя званье владыки,
Наше главенство над миром признав добровольно, помчаться
Через моря и земли ко мпе в погоне за нею.
«Гы. я считаю. достоия служить примером нюбому,
Если ко многим твоим заслугам прибавится эта!
Слава болышая и честь — одержать над Сифаком победу:
Болышая честь, однако, поверь мне, справиться с бурей
Собственных чувств, обуздать свою мятежную душу.
Я — неустанный глашатай твоих высочайших достоинств.
Память храню и твержу о делах и словах твоих вечно.
Молча теперь пораскинь умом. Ответа не жду я,
Прежде чем некая мысль лицо твое красной окрасит
Краской стыда. Мы знаем, ты в этой войне отличился,
Но под нашим, прости, водительством войско на битву
Вышло, и с именем нашим связал неразрывно победу
Римский народ. И тебе прекрасно известно, что ныне
В ваших должны быть руках и царь и все достоянье
Царства его. Так пусть супруга царя и большого
Недруга нашего дочь, вражду разжигавшая злобно,
Явится в Рим; без нее триумф мой был бы неполным.
Сердце свое усмири: ведь может один лишь простунок
Много заелуг замарать, смешать с позором и грязью.
Этим проступком своим ты столько же гнева и горя
Вызовешь, сколько способна любовь непристойная вызвать.
Вспомни о долге царя, о том, как похоть постыдна».
Тотчас при этих словах волились из глаз Массиниссы
Слезы ручьями. Так снег, что белеет на крышах, едва лишь
С юга повеет теплом, начинает таять, и капли
Крупные ладают вдруг, одна за другой, разрезая
Воздух. Ответил он кратко: «Важнее всего мне исполнить
Волю твою: в твоих ведь руках и благо и счастье
Ваще. Ты побеждаешь огонь, который бушует
В сердце моем, и муки злосчастной любви умеряепь..
Воля священна твоя. Но, славы дурной опасаясь,
Я прощу об одном: нозволь мне, уж если супругу
Должен я потерять, сдержать свое слово». Рыданья
Голос его приглушили до непота. С видом убитым
Он в шатер побежал, колотя себя в грудь кулаками.
Смерти такой приговор обрекал виноватую. Грозно
Трубный глас прогремел беспощадной судьбы. Массинисса
Дополнения
46
&ти
480
ао
Весь от страха дрожит, услыхав его. Нет ни кровинки
В изжелта-бледном лице несчастного. Зрелище смерти
Все встает и встает у него пред глазами упорно.
Вот уже ликтор велит опустить на затылок секиру —
Видит он, как наяву, и себе представляет, мертвея,
Все другие подряд подробности страшные казни,
Вплоть до безглавого трупа жены с обрубленной шеей.
Он, еще не лишившись подруги своей драгоценной, —
В мыслях уже лишился ее. Безмолвные муки
В речь облеклись, наконец. «О, жизни моей,— простонал ии, —
Скорбная нить, 0, жестокие Парки, по воле которых
Мне столь горький назначен удел! Умрем же достойно,
Этого требует вождь. Едва ли он искренне верит,
Будто жить я смогу, потеряв свою душу. Ведь если
Сердце твое, Сципион, железу подобно и камню,
Если суровости римской ты полон, то, значит, и друга
Верного ты обрекаешь на смерть. Но зачем на такую?
Жизнь моя в тягость себе. Для того ли, однако, я столько
Выдержал ран, чтоб теперь в любви найти свою гибель,
Чтобы теперь в слезах изошел и во вздохах печальный
Дух мой? Такая ли смерть подобает мужчине? Но нет
Выбора». Это сказав, со злостью, издал он до самых
Звезд вознесшийся стон, при звуке которого сразу
Замерло войско кругом и ужас прошел по когортам.
К западным гнал берегам коней, запыхавшихся и
Феб. Он помнил, наверно, каким нылала когда-то
Пламенем пышная грудь фессалийской красавицы-девы.
Лавром священным она у него пред глазами стояла.
В нежное деревце вдруг превращенная чудсм, и снова
Видел он тот холодеющий ствол, который, рыдая,
Долго тогда целовал. не в силах смириться с нотерей.
Он, царя пожалев, такой же казнимого мукой,
Лик в океан погрузил, чтоб смыть набежавшие слезы
В темной пучине его, и Ночи доверил поводья.
Только ничтожным судьба покой дарует. Ведь если
Сложится скверно, то горе она принесет, а с удачей,
Глядь, и заботы придут. Сципион обдумывал ночью
Каждый свой шаг наперед: на стены ль ему Карфагена
Страшный обрушить удар и на.башни пувийские, либо
Ливию всю захватить набегом стремительным, или
Может быть, передышку на несколько дней утомленной
Коннице дать и отдых усталым отрядам пехоты.
Но и с другою заботой, не менее
