Кто сочиненья свои на вымысле строит, не смеет
Званье поэта носить и певца вдохновенного, только
Званье лжеца заслужив. Теперь ты знаешь, пожалуй,
То, что узнать пожелал: какие пределы и свойства
Труд наш имеет, и что дозволено в нашей работе.
Лавр остается еще, которым венчают порою
Африка. Песнь девятая 199
44а
30
14
Нас наравне с тобой. Поскольку и доблесть и гений
Славы достойпы равно, то эти зеленые листья
Вождь на священном челе и певец одичаково посят.
Знаком бессмертных заслуг надежнейтим служит обоим
Лавра бессмертная зелень и долгую жизнь обещает.
Вот почему возлюбил это дерево бог вдохновенья,
Спутник Муз Аполлон, который под пенье кифары
Столько раз хороводы водил в Киррейской пещере.
Кроме того, лишь в лавры одни не мечет Юпитер
Молний разящих своих. Такой уж слодобилось чести
Дерево это: его и царь не обидит небесный.
Молний молва не боится. От старости только всесильлой
Может она умереть, и слава поэтому наша
Знаком своим избрала венок, из священных силетенный
Листьев, которые тоже пе зпают пред молнией страха».
Энний умолк. Сципион улыбнулся. «Рассказ твой прекрасен.
Только краток досадно. На самом пленительном месте
Бросил ты нас посреди дороги, чтоб жаждой томились.
Нет, продолжай! Берегов не видно покамест, и солнце
Неба вершину прошло. От слов, которые сладким
Бьют ключом на тебя, удели нам, прошу, и беседой
Долгой нас услади. Скоротаем приятное время,
Путь скоротаем быстрее морской!» Повинуясь приказу,
Энний начал, и тут корабельщики сразу притихли,
Свита умолкла вокруг. «Следы обнаружить стараясь
Редкие славы былой, искал я в прошлом пытливо,
Все века изучал, сколь можно, покуда до мрака
Полного я не дошел и мыслью до тех не добрался
Первых мужей, которых, путем утомленная вечным,
Скрыла в тумане времен и в забвенье оставила Слава.
Долгом считаю своим и гордостью преданио помнить,
Чтить непременно и свято, как предков своих почитают.
Всех, чьи деянья меня поражали величьем и блеском.
Первым делом поэтов, блестящим пером знаменитых,
Принял я в душу свою, в глубину сокровенную сердда.
Выше тысяч других Гомер для меня. На него линь
Я одного непрестанно с восторгом гляжу и любовью.
Часто кажется мне, что с неба сошел он, и часто
Я поражаюсь, что мог человек в такую забраться
Высь, так звездпые тропы познать и дали земные!
Хоть и задолго до новых владык и задолго до римских
Жил он времен, но его современником нашим я вижу
Мысленно, чуткой дуной оживляя придуманный образ.
Не было дня, чтоб о нем я не думал, не было ночи.
Он растягивал мне короткие трапезы. Оп же
Долгий путь сокращать меня научил и к вершинам
Гор неприступных по ровной спокойно вабираться дороге.
Дополнения
160
ати
156
1
Фи
Право же, что б я ни делал, я с ним пребывал постоянно,
Бодрствовал я или спал, дневной ли порой или ночью.
Он ведь даже теперь, в годину войны многотрудной,
Мне явился во сне. Но было ли то сновиденьем?
Тлаз я в тот день не смыкал. Ведь кончилея мир, и хваталвсь
Все за оружье кругом. Запаздывал ты с возвращеньем
В лагерь, и я волновался. По правде сказать, никакого
Не было страха во мне. Но сменялись надеждой сомненья
Лишь до захода солнца. Когда же ночь наступила,
В душу забота вошла: что день обещает грядущий
После стольких тревог? И вот среди ночи я вижу:
Старец подходит ко мне. Лоскутьями тоги прикрыто
Тело его, да еще бородой седой и лохматой.
Не было глаз у него. Неопрятное это величье,
Эти глазницы пустые меня испугали донельзя.
Я застыл в ожиданье. Но словно бы ужас мой видя,
Он в мою сторону руку простер и по-гречески молвил:
«Здравствуй же, мой дорогой, единственный друг мой в латниских
Землях! Сбылось, наконец, желанье твое, и Гомера
Видишь таким ты, каким он был когда-то при жизни.
Вот и пришел я сюда, с трудом отомкнувши темницу
Дита, прорвавшись на свет сквозь безмолвные толщи земнывь.
Я согнулся в поклоне, чтоб к этим ногам прикоснуться,
Но лишь тень увидал и к земле прижался губами.
«Встань,— сказал он‚,— как равный ко мне подойди: ты достоин
Чести такой — и покуда позволит нам время, насыться
Столь для тебя вожделенной беседой со мною». Пылая,
Встал я и молвил: «О слава блестящая рода людского,
Цвет Арголиды, кто смел такого великого мужа
Так изувечить, лишив чело священное это
Светочей, поводырей природы, кто смел обездолить
Мир злодеяньем своим? Ты мне представлялся иначе:
Зоркостью ты восхищал, остротою Линкеевой взгляда,
Душу влюбленную. Есть ли в пределах Эллады богатой.
Щедро с обеих сторон морями омытой, такая
Пристань, такие холмы, такие деревни, такие
Скрытые в долах пещеры, такие лесистые кручи,
Скалы такие средь волн, на которые ты бы не пролил
Ясного света? Так, значит, другим ты увидеть позволил
Дальнее, сам же не видишь и близкого? Ум не постигнет
Чуда такого! Киклады могу перечесть, что в эгейских
Водах рассыпаны целью, изгиб геллеспонтского взморья
Вижу малейший, а ты и меня-то увидеть не можешь,
Столько всего показав мне!» На это старец ответил:
«Правду сущую ты говоришь. Но чему тут дивиться?
Разве, по-твоему, бог, отнявнгий телесные очи,
Дать не мог мне взамен других, что сокрытое видят?
Африка. Песнь девятая
Смертный, роптать отучись и не жа? луйся вечно на волю
Бога! Ронот такой — великая глупость людская, —
Что бы ви сделал он, прав он. А вам, ничтожным и слабым,
Знать всего не дано: во мраке темпицы живете.
Скольким вредили глаза, блуждать. как слепых, заставляя
Зрячих и вдаль уводя от намерений честных и добрых!
Вот почему хороню, что снята с меня эта обуза,
Вред приносящая многим. Давай же двинемся дальше!
Ты вожатым слепым не гнушайся. Увидишь, возможно,
Много приятного сердцу. Не надо с тревогой и страхом
Думать о будущем. Знай, что кровыю пунийцев равпяпу
Завтрашний день оросит, а Рим победителем выйдет».
Я, ликуя; за вещим тогда последовал старцем…
ме
чл»
я
яз
я
САИ»
ПРОИЗВЕДЕНИЯ,
ОТНОСЯЩИЕСЯ К ОБНАРОДОВАНИЮ
ПОЭМЫ «АФРИКА»
Г. СТИХИ
ИОАННА БОККАЦИЯ ЦЕРТАЛЬДСКОГО
В ЗАЩИТУ «АФРИКИ» ПЕТРАРКИ,
ДА БУДЕТ ОНА ИЗДАНА В СВЕТ
«Африка». плод благородной души Франциска Петрарки,
честь Италийской земли, почто в неведенье дремлешь?
Иль не провидишь, не чувствуешь ты, каковые готовят
беды тебе с небес на судьбу восставшие звезды?
° Вот Венетийский сенат, пред которым велела Фортуна
быть защите твоей, на площади суд созывает.
Суд воссел посреди; взлетает трескучее пламя
ярое ввысь до небес и грозит осужденным писаньям
казнью со всех сторон, облегши лобное место.
С той восстав стороны. ненасытное чудище-Зависть,
змеями с шеи випя, в огонь велит тебя ввергнуть —
так-де велел суровый творец, когда ему в жизни
свет последний блеснул, а обычая сила могуча,
и почитается он, как закон, по уставам афинян,
коим двенадцать квиритских таблиц отнюдь не перечат.
Встав супротив, Благочестье в слезах, окруженное сонмом
скорбных Стенаний, и с ним чередой сладкоглаесные Музы
молят, рыдая, сенат и возносят умильные просьбы,
да не погибнут великих мужей святые деянья,
да не пожрет огонь песнолений учености вещей.
В недоуменье сидит сенат и говором многим
надвое судит, кому дать веру, в чью сторону право
клонится, то ли к врагам, а то ли к певучим Каменам?
Ты ль колеблешься? ты ль цепенееь, не зная, что делать?
Встань, молю тебя, встань, сама себе будь во спасенье!
- Стити Ноанна Боккация Цертальдского в защиту «Африки» 495
$
я
=.
[4
3
>
5
х
60
8
=
70
В час, когда все навесу, приговор не скрепился печатью
цензорской, и божества датот тебе краткое время, —
к прежней силе вернись, отринь постыдную леность,
смертной напасти конец положи; проржавелую ветхость
хрупких цепей руками порви, претящие двери
сбей с косяков, из злых узилищ и темных застенков
быстрым бегом беги: ‘твой страж суровый и строгий,
столько лет дорогих из твоей нохитивший жизни,
пыне покинул тебя, о лучшем взыскуя уделе.
Что же ты медлишь? Смотри, беспечная, сколько народу
делят с тобою и боль и страх; подумай, сколь много
вместе погибнет с тобой, коль ты позабытой погибнешь:
возобновленная честь латинской отеческой Музы,
лавр, на Тарпейской скале из перстов воспринятый римских,
и красота, услада для всех, и поэзии прелесть,
и дарованье творца твоего, и труд понесенный,
и полонившая мир многогласная слава героев.
Неподалеку стоит, прорвавшись из горного плена,
Соргия, в токе своем катя пещерные глыбы,
с тяжким шумом, покрытая мглой, врываясь на лажить
и, возмутясь за тебя, за тебе грозящую участь,
топит и губит и в море несет труды земледельцев;
а из прозрачной волны голубое чело воздымает
матерь Фетида в кругу наяд, рыдающих в беэдне
о нодступившем к тебе огня угрожающем треске,—
ибо не та ли река под сенями горной дубравы
новорожденной тебя приняла и вспоила в объятьях,
и сберегала тебя, и звенящий твой след сохранила
на травяных берегах, и там же на долгие годы
занечатлела она творца великого поступь,
где когда-то он дал движенье, душу и силу
милому чаду, которое он, породивши, оставил
тонкий звон передать речному певучему бегу.
Так шумит река, так все шумят горожане,
так вельможи шумят, градской окружив Капитолий:
в страхе они о суровых твоих иснпытакиях плачут,
и призывают тебя, и к бегству склоняют, и молят
скрыть себя от огня и ввериться в верные руки
тех, кто предан тебе, и жить предолгие годы;
лишь пожелай и вернись, и Муз призови Авсонийских
в первоначальный приют, увидеть римские холмы;
и хоть тебе не дано отстроить былые руины,—
песнью их оживи и древних мужей именами.
Слышишь? из урны, где прах того, чьи грозные войны
ты воспевала, звучат, мешаясь со слезной мольбою,
речи: ве рушь священный покой! —и смиренные просьбы:
7 Франческо Петрарка
494
Дополнения
85
90
400
405
410
не предавай огню ту славу, которую снова
к жизни ты воззвала вековечною песней, и старца
не обрекай на изгнанье, а римский трофей на забвенье.
Слышишь? Евбейский утес, и сирены, обсевши скалистый
берег Байев, и склон любезного Вакху Везева —
все воссылают мольбы, страшась твоей участи горькой!
Между мраморных скал и резного могильного склепа
стонут тритоны о том, чтобы вспомнили волю Роберта,
ибо сулил государь веледуштный творенью Пе?рарки
быть при нем и гласить векам Робертово имя,
ради такой судьбы не жалея поэту почета.
Молви: слышишь ли ты? злополучная ныне в темнице,
сирой, убогой, нагой, одинокой себя именуя,
тщетно тебя в утешенье себе Флоренция кличет!
Голову вскинь и увидишь сама: в томленье, в рыданье
собственной рвет рукой власы над челом она мрачным,
в грудь кулаками разит, беспощадные ногти вонзает
в щеки, лицо бороздя, власяницей покрытая черной,
прахом себе осыпав главу, взывая к загробным
Паркам, к недобрым светилам небес, поминая, как ночью
труп разъят и в три стороны на распутьи разметан.
Только тебя она ждет, от тебя она ждет избавленья
во злополучьях своих; так что же с любящей будет,
если дойдет до нее, что в огне ты сделалась пеплом?
В ярости бросится смерти искать, воззовет к Евменидам,
чтобы казнили тебя, разметали тебя меж безлицых,
ибо, останься ты с нами в живых, ты бы ей даровала
славное имя в веках. Скажи, возможно ли душу
не умягчить такою мольбой и такими слезами?
Если же мать не тронет тебя и друзья не умолят,
то поразмысли сама о себе и грядущих потомках
в дальних веках: беги, оставь за спиною неверный
кряж Евганейских гор и не бойся, молю Геркулесом!
Будут тебя охранять с Кастальских высот Пиериды
вещим хором своим; Аполлон, державный владыка,
право твое защитит своим божественным луком. °
Славный город Париж, давно о тебе вожделея,
руки простер к тебе и молит поклонной мольбою:
не откажи в его стены войти, он бдит о поэтах
и сберегает с далеких времен творения древних.
Мало того: тебя по рожденью, гражданству и братству
ждет к себе вышний Рим, и силы его наготове,
5 чтобы тебя защитить от угрозы любого фригийца.
Третьей тебя зовет кормилица римского права,
город Болонья, обресть приют
