вызнает деле, повсюду © нем зазвонит бестолково,
не различая причин. Тот отечество спас ог крушенья?
Вечная слава ему! А этот свиреным разбоем
много стяжал и держазвство ‘свое упрочивал златом?
Будет славен и он! Ганнибалу и Сципиону
славу одну на двоих возгласят в восторге потомки —
так, увы! сравнип несходное и от различных
звезд низошедитее в мир. Воистину, чернь не умеет
видеть. сколь далеко стоит от злодейства геройство.
Примется сразу хитрец тебя обольцать и морочить
множеством льстивых слов —потому ли, что иснови скловны
мавры к лести, иль потому, что изредка доблесть
и от врага хвалу стяжает. Тебе же в забаву `
будут речи его — благосклонпой отвемиль улыбкой,
24
Африка
140
=
ем
да и конец. Тогда, удручен погибелью близкой,
неукрощенный дух безумством прежних мечтаний
яростный вождь распалит, но скоро в чертогах Вифинских
нримет смерть и страх упокоит Рима и мира.
Вот судьба врага, который Авсонии землю
долгие годы казнит, а если об участи Рима
хочешь еще услыхать, то постигни готовую пряжу
нарок. Победа твоя откроет новым победам
легкий и торный путь: изведав мощь Карфагена,
с игом державным смирясь и свыкшись с бременем даней,
римскую власть без стыда повсюду примут народы.
Всирязет в Этолии бунт, оружным восстанет походом
суетный Антиох, но с нодмогою младшего брата
ты победишь — и узнает тебя восточная Э0с,
как узнали Зефир и Австр, изобильный дождями.
Войны родятся от войн, но всех врагов побеждает
дланью могучею Рим и мир попирает стопою!
Царства нлененные взденут ярмо, храбрецов македонских
римский закон укротит и галлов —не будет им проку
в званьях царских и в славных трудах воинственных дедов.
Хоть бы сам Александр приспопамятный вдруг из могилы
вспрянул, даже и с ним —в слова мои пристально ввикни! —
вскорости даже и с ним простерлась бы Греция в прахе
злое отмщенье приять за раны праздуров наших.
Там стяжают почет Глабрион и Муммий стыдливый,
тоже Фламивий лихой, который удалью бранной
всех превзойдет и тебе совместинком будет во славе.
Ратпым обильный трудом воинетвенниый век подступает,
в блеске оружных лобед поколелья восходят героев:
Скавров зрю череду и Друзов, и взысканных честью
мпогих Метеллов, и как процветет Неронова дома
слава, хоть древо сие родит в грядущем дурную
ветвь, от которой тень смертопосна будет народам.
Вот Катоны встают, все в доблести стойкой улорны —
лишь бы умерить им к семейству нашему зависть!
Вот Эмилиев род: из него приемного внука
ты избери — он имени честь отслужит делами,
он твой труд завершит огнем и железом, распралясь
круче, чем некогда ты, с неназистным логовом вражьим.
Дале взор устремив, паблюдаю жестокого Суллу,
важных Помпеев красу и рядом честного Брута
с духом уирямым, но н ужасе зрю, куда он дерзает
метить мечом. А вот наивыстей славы зершина,
ибо провижу, как Цезарев род над всею вселенной
Песнь вторая
В
станет владыкою. Длить ли рассказ? Пе будет богаче
- Рим никогда ни силой вождей, ни отвагою граждан!
Можно ли верить сему? Землепашец, отъятый от плуга.
в бой поведет полки, донесет до обители Австра
наши стяги, вновь покорит ливиян и гордых
выи согсиет царей, влекомых в победном триумфе.
Дважды оп Лаций спасет, в осаде страждущий, дважды
вражий набег отразит: а после, от жаркого брега
призванный в новый поход и п снежные посланный Альпы,
он у Секстийских Нлючей — таково прозванье долины —
буйных тевтопов орду укротит преславною сечей.
’в сходном затем бою повергнув камвров мятежных.
К тайному краю земли, где ныпе стан свой раскинул
ты, знаменитый вовек красой пебывалых деяпий,
вновь молодой удалец придет —и звалье Великий
ов заслужит сполна: ой Таг. и Ибер, и Бетис
игом смирит и заставит их ‘Гибр признать господином,
после, суровость явив слерх меры, уймет оп гражданский
бунт,
Подальше гови от дупти твоей благородной
зависть и кротко стерли, что другие горе воспаряют!
Нет и ие будет таких, кому бы всецело досталась
слава — всегда у нее пришлецу отыщется место.
Жизнь коротка, а дел череда долготой превосходна —
как же повым векам не родить себе новых героев.
дабы с грядущей судьбой охотники храбрые бились?
Если бы всем временам достало единого мужа,
был бы навечно Рим твоим водительством счастлив,
ты же к той бранной поре со мною разделишь блаженство
здесь — и с наших высот молодца похвалить отвагу.
Дел песчетных его помянаю лишь малость: достанет
лучшей лире бряцать о множестве подвигов громких,
ибо на быстрых крылах — иначе пе скажешь! — победно
пряпет от Запада он и к Востоку победным полетом
рилется, выше звезд вовнеся Италии славу.
Вее склонится пред ним, и чредою триумфов Фортуна
щедро вождя иаградить восхочет, не скромному нраву
хватит немпогих даров: довольлый, что трижды увенчап
лавром честным и что трижды Рим его колесницу
благоговейно зрел, он уйдет из отчего града.
После е пространств морских оп бродяг прогонит разбойных,
он чобедит иудеев упрямых, армян двунлеменных,
каппадокиян, арабов орду и Ганг многоводпый,
персов п конных парфяи — вот так от брегов Ерифрейских
властью победною мы досягнем морозного Аркта
вплоть до недовых полей Тапаиса и Меотиды,
вплоть до Рифейских вершин, подпирающих дальнее небо!
“Долгой измучаев войной, цари враждебные в бегство
пустятся — прочь от царств, от битв, от жизни постылой.
Вступит победная рать во врата Каспийские, внидет
в олагоуханный край сабеев, взойдет в заповедный
храм и святыню святынь в сокровенном увидит приделе,
- но ме прельстят бойцов ци каменья, пи пурпур, ни злато.
ибо с мечом наголо попирает римская бедность
труды богатств, оставаясь чужда корыстным соблазнам.
‘Гак ни одиной из стран — кружатся ли звезды над ними
иль недвижим небосвод — не спасти своевольной свободы:
*° Ниирских роскошь дворцов державой облимется нашей,
нам достанется Крит, суеверий приют и кормилец,
нам Евбейский брог, пам Родос с морем ин Фобом,
нам Эгейская хлябь, средь коей зьездами в небе
сонм б.истает Никлад, нам щит Тринакрни могучий,
нам изобильлый тук небес Сардинни влажной,
нам Корсаканских скал жарой опалепиая скудость —
нам достанется ное, что омыто Тусской, Иберской
или Гадрийской волыой!
Но дерзлет ли кто в Океане
муть проложить судам? Да! отвагою всех превзошедший
° в племени патием иайдется герой, приспославный повсюду,
тот, кто галлов поля сотрясет пезнаемым страхом,
талльских стремпины рек окрасив черною кровью,
тот, кто в заморском краю укритых под небом далеким
лолотокосмых сразит братайнов натиском скорым,
тот, кто уздою мостов укротит свирелые ноды
вольного Рейна и. станом став па вражъей границе,
будет лихою лойной германцев крушать синеоких,
холь бы он счастлив был, мощь меча умерив законом,
00 яе хотел и не мог. увы! злосчастный, в безумье
«он дерзнет посягнуть всоиобедною силой на Рима
отчую плоть, осквернив сограждан кровью былые
подвиги и замарав свои же триумфы нечестьем.
Стыдпо сказать о позорной резне, в которой погрязнет
знатных деяний краса! Сколь гнуспо тщеславная гордость
« все попирает! Себе одному домогаясь державства,
первый — другим в пример! —он казну гражданскую нагло
опустошит и Сенат оскорбит своевольпым уставом.
Нет, о Фарсальских смертях, о Тапсе. о Мунде. о брани
злой Ифирейской, у том. нак кровь Канитолий влажнила,
я говорить не хочу!
Сему наследует мужу
родич великий — прееветлой сестры сиятельный отпрыск.
Зрю. как римский закон ой к иядусам прострет отдаленным.
деракий Етииет смирит и в дикарские бьющую систры
нленом осилит жену вождя латинского, — веюду
>
Песнь вторая
взблещут перуны его, низвергая царей горделивых!
Он принудит терпеть державство властное Рима
буйный. Иетр и страну под светом обеих Медведиц,
он справедливый триумф отпразднует в Городе трижды,
оп законы впушит племенам, не знавшим законов,
ов на высокий престол взойдет и простертых увидит
перед собою царей и вождей и простолюдинов —
все ему дани несут и все усердствуют в лести.
К склопу годов он войной укротит упрямых иберов,
это — последний труд; а после в чреде безмятожных
лет надолго в дому двувидного Януса скорбном
накрепко медная дверь замкнется тяжким засовом.
Так до старости он дожив почтенной, кончину
примет, и спидет во гроб из объятий любезной супруги.
Вижу, как после него отступает счастье от Рима
вспять и как портит порок благолепие прежнее нравов.
Горе, что смертен ты! С тобою нашего рода
славная отрасль умрет! Но ты но праву под крышей
горней стяжаешь приют, а что ожидает злодеев
буйных? Станут они предкам в стыд, в посмешище миру
и по заслугам капут во мрак Стигийской юдоли.
Нет, я поспешен в словах! Вот зрю равно благородных
сына © отцом, что триумфом двойным веселят Капитолий:
лавра зеленых два, две алые ризы, по где же
две колесницы? Я вижу одну! единой достало
двум благочестным вождям — пример прекрасный и новый
Ерусалим от пих падет, расточится железом
вера великая, правым клипком сокрущится святыня
храма и должную казнь претернит народ многогрешный.
Горько мне длить рассказ, ибо всею красою и силой
этой державы, что в стольких трудах основана нами,
станут владеть чужаки, испанцев и афров отродье.
Как перенесть, что отребье племен, недобитая нечисть,
наших избогнув мечей, на хребет взберетсл вселенной?»
Сердце теснящую скорбь осилить сын не умеет
и восклицает в тоске, возвысив рыданием голос:
«Отче, зачем беду пророчишь? Ужели Фортуна
так повернет? О пет! В Стигийские прежде болота
звезды падут, а угрюмый царь преисподнего Орка
горний захватит престол и взгремит перунами с неба
прежде, чем Африка Рим победит, отхитив разбойно
наши законы и честь!»
В утешенье сыновней печали
молвит отец: «Молю, оставь стенанья и страхи!
Африка
Чести латинской жить и вечно державе единым
именем зваться — Рим, но порой бразды управлелья
будут пе в римских руках: во власть сириянин томный
вцепится, после галл свирепый, а после болтливый
грек, а после далмат, а после Бореево племя
в силу войдет — таково грядет вращение судеб.
Лишь через множество дет во вселенской погибели пору
в свой старопрежиий приют воротится снова Фортупа.
Глубже и зорче гляди, да постигцешь отчего Града
дальние судьбы! особо одну, которую мраком
вышший скрывает Бог, во которая вещему духу
не заповедна, познай: отнюдь не воинством вражьим
Рим сокрушится — подобная честь никакому народу
в славу не будет дана! — нет, годы его одолеот,
мало-помалу он стаяет стареть и от немощи дряхлой
сам рассынлется в прах: ему ни единого века
пе отдохнуть ни от лютых войн, пи от распрей гражданских.
Время такое придет, что сыщелл, пасилу средь Рима
сущих римлян, зато толпой отовсюду сберется
разноплеменный сброд, но и тут з усобице лютой
вздымет чернь клинки, и когда бы знатный отвагой
доблестный муж, достойный жить и в лучшие лета,
меж сторонами пе стал и манием грозной десницы
бунт не смирил, то сии смутьяны в кощунственной распре
римской крови могли бы пролить последние капли.
Вот утешенье тебе: под могучими звездами древле
благоустроенный Рим разоренне словом и делом
выдержит и среди бед номялутых долго пребудет
мира владыкою — пусть от всего лишь имя святое
он сбережет, но званье сие не утратит вовеки!
Словно дряхлеющий лев. у коего силы и пына
самая малость, но грозный рык и царственный облик
прежний внушалот страх: хоть он с собственной сходствует тенью.
шагом неверным бредя, однако беззубому старцу
весь нокорствует лес. |
Кому достанет отваги
правду наверное знать и предел величью отмерить?
Хочешь, скажу? Твой Рим доживет, хотя и во прахе,
до окончания дней и зкуле со всею вселеппой
сгинет в исходе времен».
Так молвив. со вздохом глубоким
он замолчал и в обратпый путь по блистающим тропам
за руку сына повел. Вот так по отлогому своду
легким шагом они под уклон поспешно нисходят
прочь от горних светил; их в спину лучистым стрекалом
Люцифер гонит, по тень от двоих единая зрима.
Песнь вторая 29
С высей Атласских катясь, отражепным братниным блеском
круглый Кинфии лик привечает близкое утро,
н напоследок опять родитель уста отверзает
словом святым — покуда мир в истоме рассветной
тих и покуда путем пеизменным движутся звезды.
«Сын,
