«Сын, ты в жизни былой мне лучшим был утешеньзм,
ныне же здесь ты радость небес для меня умножаешь!
Чаял ли я в блаженстве моем, что тебя лицезрея —
смертпого! — счастье вкушу моего же счастливее счастья?
Так напряги благочестный слух — и с познанной правдой
вниз воротишься. Наш короток час, завистливой ночи
тает тень и в пучинах морских созвездия тонут.

Все, что взросло, умрет, и всякая младость увянет,
бревна бренная тварь — так можно ли тентить надеждой
мужа иль целый народ, что будто вовек ие иссякнет
римская сила? Чреда поколений сменяется скорых,
годы уносятся прочь, а вы поснешаете к смерти,

вы — словно тень, словно прах, словно дым средь неба пустого
ветра порывом в ничто развеянный! Стоит ли крови
слава? и стоит ли мир преходящий толиких стараний?
Как ни цепляйтесь за жизнь, а скорого неба круженье
вапг торопит конец; взгляни отеюда, как мало

держит земли в рубежах держава жалкая наша,

да и сия теснота, увы! нам мукой досталась —

ныне храпить вам ее суждено в опасностях многих!
Вникни, что может быть и будет, если в почине
благоприятном судьба не раскастся: целому свету
станет главою Рим и владыкой земель подначальных.
Много ль величия в сем? и много ль ты славой твоею
приобретешь? Ваш мир, границами тесными сжатый, —
лишь островок, круг которого ток извилистый плещет
вод Океанских; столь мал, хоть вселенной именем знатен!
Да и такой-то не всюду обжит, ибо инде болота,

ипде дремучесть лесов или екал застылая дикость.

или студеные льды, или в пыль спалоивые степи,

тде под горячим песком холодные змеи ютятся, —

все и вдруг разгляди, очи долу зорко уставии!

Зришь ли оси концы недвижной, которая держит

свода небесного твердь? Полюсов обоих округу

вечпый сковал мороз и никак пельзя человекам

жить близ сих рубежей, ибо там бесплодная почва

в корм пичего не родит. А вот там, где солаца дорога
шире и звезд хоровод окольным движется ходом, —

там пылают поля от жара, срединиое море

паром стоит и небеспый огопъ умерить бессильна
дольняя влага,за

Сюда, как гласили ахеяне древле,

боги спускались на пир разделить с царем эфиопским

еб и зино, а потом под Атласа тяжкою сенью
мирную ночь скоротать и понежиться в сладкой прохладе.
Так сочиняли певцы, ибо чтили светила богами
сильнодержавными, кои сперва в обители влажной
у Эфиопских брегов трамезуют, а притомившись
к Западу правят путь, где вздымается Атлас великий,
крайний предел земли блюдущий и гостеприимно

зв педрах простраппых нещер пришельцев приемлющий звездных,

Но продолжаю: итак, средиземье для жизни пегодно,
ибо педобрый эфир человеков оттуда далеко

гонит. Только в краях умеренных уравновешен

жаром хлад — обитать в двух странах подобных возможно.
Вирочем, одна Для’ вас заповедна. огнем и водою
отделена — и в пристанище вам единый и малый

дан клочок земли, да и тот степным запустеньем
располосовап, разъят разнозвучием многих языков

и несоглаеным житьем, которые славе мешают

влтирь разойтись. Не дапо никому по целому сзету
слыть, и ежели кто под Арктом дальним в почете,

имя его не взгремит у неведомых Нила истоков,

тот же, кто славой своей Тапробану полнит, бозвестен

на Гибернийских брегах. И впрямь, куда любочестье
смертных влечет? Им слава мила чем шире — тем лучше,
но загражден простор, и так в узилище тесном

тешатся снами они, а когда заря папоследок

дрему рассеет и мрак, то сии злосчастные правду
слишком поздно, увы! постигают -— па годы взирают
тщетных трудов и мир покидают в скорби о прошлом.

Опым безумьем, хотя и смешным, упования смертных
полны: жаждете вы нескончаемой славиться славой,
схладостный счет векам зедете, поздних потомков

зрите в мечтах и ученых мужей, что твердят и склоняют
преодолевшие смерть прозвания ваши, — из гроба °
тесного, дескать, вольней вам славиться будет по свету.
После кончины жить, одолев насилие судеб, —

истинно сладкий удел, но славою он не стяжаем:

надобио жить честней и вёрней — грядите по круче

к счастию горнему ввысь н беды покиньте земные!

Здесь вам назначена эпизпь, не движимая бегом столетий,
здесь вам ни летний зной, ни зимняя грусть не в досаду,
здесь вам нет забот о докучливых ваших именьях —
чахлой печаль нищеты и смерти ледужная бледность
Песнь вторая 3

здесь не страшны, ибо плоть и дух от скорби блюдутся
благостью добрых светил. Живите без времени злого,
коего бег сокрушит и вас и преславное ваше

имя — скоро прейдет все, что вы приснопамятным мнили,
только доблесть пребудет вовек незабвенной и сущей,
путь пролагая к богам. Сиешите же храбро в дорогу,

да усхоят пред тяжким трудом усталые ноги!

Если же шаткий ум еще тешится лживою славой,
вникли в мечтанья твои. Протекут года, одряхлеет

тело и канут во тлен могильный бренные члены,

только и жалкий сей склеп не навек: осыплется имя

с камия и новую смерть ты, дитя, претерпиии, по смерти.
Как бы ни долго жила в искуспоцисавых книгах

имени зпатпого честь, но и книгам мрак уготован:

пусть и взтремит молва о тебе в поколении ближнем,
вскорости гром отзвучит — от времени портится память
н па столетья ты буденгь забыт у беспамятных внуков.

Больше свершевлого ты совершинь и в бранях зеликих
будешь победен, стяжая мечом достодолжную славу,-—
много хвалят тебя, а восхвалят больше, чем ныне!
Зрю сквозь веков череду, как родится в пределах Этрусских
юноша, коему труд — о твоих восповедать деяньях,
коему будет судьба явиться нам Эннием новым.
Оба мие милы певцы и оба рвеньем отменны!
Этот в Лаций привел еще без ладу й складу
и пенаряженных муз, а тот бегущих удержит;
оба — по-своему всяк — о подвигах наших сказацья
сложат и так продлить возусордетвуют нашего века
краткость. Воистиву, мие стихотворец ноздний милее —
тот, который на нас воззрит из времен отдаленных,
ибо его вдохновит пе корысть, пе страх и не злоба,
и не всесильный наш род, ему сулящий награду,
но лишь восторг души пред величием дел непомерных,
лишь к правдивости страсть.

Но много ли толку в стараньях?
Скорая смерть суждена и книгам, ибо по праву
смертно все, что в смертных трудах содеяно тщетным
разумом. Пусть сохранить иные писапья потомки
ин пожелали бы, силой восстав на язвящую тлепом
ветхость и быстрым векам противясь бдепием бодрым, —
не преуспеют: им вперекор всегда и повсюду
рек разливы и жар народам губительных засух
и моровая болезнь — та от неба, эта от моря
и наипаче ярость войны, что целому свету

мига покоя не даст,—а со смертью смертных сказаний
канешь и ты в ничто и третьею копчишься смертью.
Мало ли было преславных мужей на Востоке далеком
или па Юге? Однако до вас они не сумели

славой своей досягнуть! А мало ли в древности было
знатных мужей, притязавших вовек героями зваться?
Ныне безвестны они! Дитя, теснят человеков

мест и годов рубежи — постигнув сие, подобает

духом сюда воспарить и отсюда узреть поозорливо

суетность праздной толпы, что тебя на земле превозносит.

Не снисходи же к молве и, если моим маставленьям
внемлешь, велю: нрезирай хвалу и славу земпую,
не уповай на людей, коль великое дело замыслил,
пусть лишь доблесть тебя красой несказанною манит.
Если ты славу стараньям твоим метою поставизнь,
сколько к пей не спеши — непременио прокатишься’‘ мимо,
если же будешь, дитя, небесной чаять награды,
то навсегда себе обретешь без срока и меры
счастье.

Но ежели ты покуда к сладости славы
неравнодушен и колет тебя любочестья стрекало,
верь! деяпьям твдим назначен почет небывалый:
всю, мой сын, стяжаешь хвалу, которой желаешь, —
хоть и беги от молвы, она побежит за тобою.
Словно в солнечный день неотступная тень за идущим
следует, так и она за тобою: если шагнешь ты —

вместе шагнет, а стапь — вместе станет. Невольно иль вольно

всяк молву за собой влачит! Но неужто не скажешь,
что лишь глупец бредет по нескам зыбучим, глазея,
ворно ли тень у него за спиной? Да и тот не умпее,
кто понапрасну тратит года в изнурении тела

и в беспокойстве души, себе добывая в награду
только честей тщету и толки несмысленной черни!
Хочешь сужденье мое об этом ведать? Отвечу.

Тот стремится к мете, хотя бы бежала по следу
тепь,— & этот ретив единой доблести ради

и небеса метою ему; но презренная слава

все же спешит вослед деяньям его достославным.

Так по тропе крутой, дитя, указанной мною,

ныне гряди — а верней, держись обретенной дороги!
Рим под началом твоим процветет и взпесется победно
вверх по дуге колеед Фортуны, а © высей надзвездных
подвиг твой призрит вседержащий Олимпа Владыка,
славой твоей веевлясь, наипаче же тем услаждаясь,
сколь надежно тобою подперт волеблемый Город,
сколь подобает тебе Сципиона имя; прозваньем
Песнь вторая

новым украшено в намять и честь свершенного дела.
Дам и другой совет, который крепко запомни:

рнение к правде, к отечеству долг, к родителю верность
в сердце твоем с любовью к друзьям да будут совместны —
узы, что доблесть скрепит, приемли и дружбу такую

ты от начала лелей — не отвергни просьбы отцовой!
Слаще нет ничего, чем с товарищем искренним обок
жизнь и думу делить, съединяя согласием души!

Ныне из многих, что рядом с тобой вернейший и лучший
Лелий: в тайных делах он добрым советчиком будет,
страсти поможет тебе усмирить, тебя распознает

до глубины, незримой другим. Чрез многие годы

явится Лелий второй для нашего рода — любезный
славному внуку и связанный с ним не меньшею дружбой.
Тут ошибется молва грядущая, ибо единый

станет чтить образец — Сциниона и Лелия дружбу,
словно такое лишь раз от начала мира случалось,
словно не тезки друзья и не в разных веках обитают.
Первого ты приветь и, хоть знатен, друга-плебея

не презирай: порой возвышались из подлого званья
мужи достойные, коих взнесли с вельможами вровень
доблесть деяний и дух, честиее отчего чина».

Так он сказал, а сын в ответ: «Вослед за тобою

ввысь восходя, ни на миг я об отчей чести и славе

не забывал, но теперь, вразумленный, с усердием пущим
всюду, куда повелишь, пойду! Однако же дивно,

что о судьбе моей ты пе молвил, отче, ни слова».

Грустно родитель рек: «Пусть твоя же доблесть, мой милый,
горькое горе терпеть тебя научит! Напрасно

хочешь ты знать о конце, что твоим деяньям назначен.
Стыдно сказать, но увы! к тебе отечество будет
неблагодарно: уйдешь в изгнанье, столь легкой расплате
рад и навек отлучен от войн и от воинств, хоть силы
бранной още не избыл. Покорствовать воле Фортуны
должно: отнюдь не желай вредить спасенной державе,
подвигам собственным враг не будь! Она изгоняет?

Ты удались! Не зовет назад? Будь стоек! В опале
славной умри, а позор, что снес при жизни, накажешь
словом: твой прах погребать воспрети неправой отчизне
и об обиде твоей поведай на камне могильном —

вот отмщенью предел, а более мстить не пристало.

Дольше мне медлить нельзя! Прощай, возлюбленный отпрыск,
не забывай отца и пекись о взрастающем брате,

2 Франческо Петрарка
34 Африка

что по твоим стопам пойдет, быть может, с годами!»
Молвил и вспять поспешил с бегущими звездами вместе.

А между тем рассвет, воссияв над наметом, блистаньем
° алых лучей озарил полководца жесткое ложе,
зорю пропела труба, и, ревом встревожены гулким,
от потрясенного сына отец и сон ускользают.

Предуведомление к песни третьей

Солнце в положенный срок на свод взошло звездоносный
и озарило весь мир. Сцилион, восстав от дремоты,
перебирает в уме видения вещие ночи,

в гордом сердце своем лелеет большие надежды

и, пожелав, чтобы стал ему и друг и союзник

царь Сифак, из ливийских царей превостоднейший силой,
вот к Сифаку он шлет с дарами и устным посланьем
мудрого Лелия; тот во дворце за богатым застольем
повесть ведет о начале, делах и