другому свою короткую жизнь…
24 Августа. Утро богатое, холодная седая роса на капусте, и тугие завернутые кочаны раскинули вокруг себя, как седые бороды, нижние, покрытые росой листья.
Я успел памятью подхватить этот источник счастья, откуда оно льется мне в душу при начале каждой осени. Это было на хуторе графа Бобринского (Балахонском, где я был управляющим еще в 1903 году (44 года тому назад)). Душа моя была взорвана до самого дна, до самой природы и соединялась свободно со внешней природой: отсюда потом стало во мне это чувство природы нарастать.
Боже мой! какой я был бедный, никаких средств, никакой профессии, марксистское образование и никакого умения, ничего, ничего! И все-таки, несомненно, я мало-помалу справился с собой и вышел в люди. Широкое ничто во всех отношениях и какое-то нечто, подлежащее ныне определению.
Для сравнения беру Леву, который тоже ничего не знает, ничего не умеет и тоже держится каким-то «нечто». Скорее всего, это заразительное для всех наивных жизнелюбие, Лева получил его от меня, размотал по мелочам и когда хватился, то богатство уже утекло и остался ни с чем.
Я же получил это наследство от матери и вместе с тем тоже получил какой-то страх Божий, оберегающий мое наследство, как железный сундук. Из этого железного сундука я ничего не взял для себя и прямо свою радость жизни переложил в словесный несгораемый шкаф. Вот отчего и получается, что все почти написанное мною не
637
стареет и почти через полстолетия остается свежим для читателя, равно как и доступным для читателя всех возрастов и всякого образования.
Вчера Раиса представила, как она меня понимает: ей кажется, будто я получил в жизни все, о чем она мечтает: я видел замечательных людей, замечательные страны и теперь могу быть спокойным.
А между тем в то время я был так глуп, что не видел посещенных мною стран, не сходился вовсе с замечательными людьми: жил я за границей на студенческие гроши, что я мог видеть! Ну, просто положа руку на сердце, я должен сказать теперь, что нечем было гордиться и не на что. И вообще надо и теперь не забывать, что такого особенного чего-нибудь и сейчас нет во мне…
…Так я понимаю, что, наверно, и настоящие великие люди, если к ним близко подойти, такие же мелкие и дробные, как мы, и их величие происходит от того, что они стоят возле великого и нам на него собою указывают. Если с той мерой к ним подойти – они и велики, а если с нашей, то и они все точно такие, как мы, и живут мелочами. И вот, наверно, и мое неведомое «нечто» такого же происхождения: я тоже чувствую то великое рядом с собой и выражаю эту близость чувством радости жизни.
В этом чувстве богатом так мало того, что называют «умом», а межу тем имеющий ум, если бы ему предложили за его худой ум это богатое чувство, обрадовался бы и просиял, как самовар, и [это] наводит на ум, что мое «нечто» получено мною из запаса национальных богатств.
Ночью думал о том, как наши «массы» отстранены были от непосредственного участия в управлении путем партийного отбора. Долго нам казалось, что это происходит в обиду истинно демократического чувства, пока нам не доказали, что истинной демократии нет и она везде делается точно <вымарано: как и у нас> посредством отбора: <вымарано: итак, значит, демократия есть не кратия масс, а кратия отбора (элиты), заключающего массы в рамки 638 законов и правил. Элита живет и растет, как всякий живой организм. Элита живет и ползет, как и улита, принципом отбора всего полезного себе, и все полезное, понимая свою безвыходность, само ползет навстречу элите. И так она ползет, все толстея.>
Долгая жизнь при здоровом сознании позволяет на себя самого поглядеть как бы со стороны и подивиться переменам в себе самом. Так вот я себя раньше помню в постоянном движении и как будто я все время стремлюсь достигнуть и открыть небывалое. И теперь прежняя радость жизни не оставила меня, но только уже не я сам движусь, а вокруг меня все движется.
Раньше, мне кажется, я ходил вокруг какого-то центра, теперь я стал центром и мир ходит вокруг меня.
Раньше мне казалось, будто я могу опоздать, и я очень спешил догнать Небывалое.
Теперь, напротив, привлекает мое внимание все то, что постоянно бывает и повторяется тут где-нибудь у себя под рукой.
Согласно этой перемене, распределяются во времени и мои литературные работы, имеющие отношение к географии нашей родины.
Раньше я был в поисках края непуганых птиц и описывал все незнакомое.
Теперь я наконец дома и хочу заниматься микрогеографией, т. е. как будто я сам сижу на месте, а мир ходит вокруг меня и по знакомым близким предметам я постигаю его движение.
25 Августа. Вчера под вечер была гроза, и дождь остался на ночь, мелкий, но теплый. Утро пришло хмурое, с задумчивыми синеющими уголками в лесах.
Вчера начал ковыряться в географической книге. Охотно бы отдал редактору географу-педагогу, но боюсь, провозится долго и деньги скоро не получишь. Раскачаюсь и сделаю сам.
639
Вообще пора выбросить тревожные перспективы, пусть все само делается, а я буду смотреть и понимать «мир в себе».
Мне очень дорого, что у Ляли вообще, кроме дурацких правил домашнего поведения, ничего в голове не застревает, ничего не торчит колом или столбом. Ей можно смело высказывать любую мысль, любое сомнение, даже в существовании Бога, если только это сомнение есть своя личная новая мысль. Нет! что я говорю: межевые столбы и колья изгородей, конечно, и в ней тоже имеются, но эти столбы никому не мешают.
Ляля вернулась из Москвы и Голицына: с деньгами в «Советском писателе» все не вяжется, с дровами кончено: привезут на дом 20 кубометров.
26 Августа. Вчера, перемежаясь, шел самый теплый _летний дождь. Вечером все было насыщено теплой влагой, как на Дальнем Востоке. Пришло теплое утро и опять с теплым летним дождем.
Нет, это не дождь был, а как роса: обрызгал кусты, и стало разъяснивать. После этих теплых дождей, наверно, маслята пойдут.
27 Августа. Туманы за рекой вчера вечером вставали, как кисейные занавеси, и стелились по лугу. Утро пришло золотое и теплое, но, как и вчера, наверно, будет за день все, и дождь, и ясно. Говорят, грибы начинаются.
Ночью добром вспоминал Трубецких и против них, детей, видел людей с умыслом принудительной добродетели. Вспоминались любимые коммунистами марксистские сентенции о том, что «мы, изменяя природу, сами изменяемся. Мы теперь уже не те!».
Пусть так, изменяемся, но почему мы – в лучшую сторону, если природа изменяется в худшую? Все это умысел.
640
и «будьте как дети» именно и сказано против умысла. А принудительная добродетель и есть порождение гордого умысла, неметчина.
28 Августа. Успенье. Дни проходят теплые с перепадом дождей днем и ночью. Сегодня что-то совсем хмурое утро, ветреное и чуть-чуть похолодней.
Делаю книгу «Моя страна». Ляля обирает с капусты червей, поднимает на палочки тяжелые помидоры.
Рассказ о собаке и ее хозяине. Сверху если смотреть, то все так понятно и просто: сидит внизу собака, а я наверху за столом пью чай, и она протягивает ко мне лапку, и я понимаю: просит кусочек хлеба. Сверху так просто, но когда войдешь в положение собаки <зачеркнуто: и сам станешь протягивать лапку, то становится все чудесно и непонятно> и себе представишь, что сам очень мало можешь и все у тебя тоже от хозяина, и что хозяин тут возле тебя. Разве что вот положение крепостного человека, вроде Савельича в «Капитанской дочке». (Найти сюжет. Материал, напр., натаска Жульки: как в мире образуется центр.)
29 Августа. Вчера с утра до ночи моросил дождик, и я под этим пахучим дождем ходил за грибами в Чигасово. Все пахло осенью: стволы деревьев, ветви, листья, падающие с берез, какие-то вянущие травы. Набрел на просеку и возле нее искал по холмам. Тут были высокие редкие березы, между березами низенькие елочки, между елочками там и тут березовые грибы, а изредка и подосиновики. Набрал на жареное. Выхожу на опушку, вижу, стоит не то пень, не то громадный гриб, не то старичок. Стал приглядываться и понял, что старичок. Подошел поближе, понял, что живой старичок. – Чего ты стоишь? – спросил я. – Дожидаюсь хорошей жизни, – ответил он.
Сегодня хмурое, ветреное, прохладное утро. Но дождя пока нет.
641
Вчера в Успенье глупенькая Катерина Николаевна упрекнула Лялю в том, что она заставляет в праздник Аню работать. Так и сказала: – Не все же, милая, в свой карман. Боже мой! что тут было. Ведь это самое слабое место у Ляли, впрочем, как и у всякой интеллигентной хозяйки – понуждать человека к работе. Это гораздо хуже, чем голыми пальцами давить капустных червей… Точно так же, как и я в таких случаях, Ляля вывалила ей в ответ все самое обидное.
Я бы не мог никак пальцами подавить несколько тысяч капустных червей, я не мог бы целое лето каждый день назначать грубой девке работы… Надо об этом подумать, как организовать хозяйство: 1) Если в расчете на себя, то нужно сделать маленький огород, садик и все остальное засеять для коз травой. 2) Найти подходящих людей, чтобы работали сами, без понуждения.
30 Августа. Хмурое, но не холодное утро. Чуть моросит грибной дождь. Прямо по дорожкам лезут грибы. Ляля едет в Москву подготовлять комнату теще.
Пишу «Наша страна». Не дают работать домашние. Клянусь, что не пущу тещу в Дунино с ее штатом, и в то же время чувствую, что не обороть мне Лялю, не хватит необходимой жесткости. А надо, надо для моего дела. Бросил же курить я так великолепно, неужели нельзя бросить тещу? Может быть, и одолею, и может быть, процвету, и все станет мелочью, а может быть, и умру. Видно будет!
31 Августа. Хмурое, но теплое утро, как и вчера. Моросит грибной дождь. Вчера принес корзину всяких грибов и ни одного белого. Очень натрудил ногу, и дело, наверно, не в ране, а в мускулах, неправильно работающих из-за раны. Все дачники уехали из Дунина, и вечером стало светло (их электрические печки уехали). Пишу «Моя страна». Ляля вчера уехала в Москву.
1 Сентября. Ниже дома над всей рекой, над всеми лугами и полями морем улегся туман. Солнце поднимаясь,
642
принялось за него и он полез наверх, редея. Я в восторге шептал «дня сего совершенна».
Ляля в Москве устраивает комнату теще. Я устраивал машину, чтобы увезти, наконец, старух. Катерина Николаевна без Ляли великолепно хозяйствует, отлично ладит с Аней.
