И даже все же есть такие люди, бесстыдные.

20 Ноября. Вчера явилось солнце к обеду и подморозило к вечеру, утро сейчас безоблачное. Москва – сплошной каток.

Вчера был у Игнатовых. Мне сказали о многих видных в том смысле, что если сыновья не удались, то, может быть, внуки утешат. А я не нуждаюсь в таком утешении, ответил я. Меня утешают…

Я им рассказал, какие у меня читатели. Ляля про себя прыгала от радости.

Говорили о Жене, что какая бы из нее вышла игуменья, и красивая, и деловая. Ляля ответила: слишком деловая, и занимает собою и наполняет все место: Богу некуда у нее поместиться, все это она собой вытесняет, все заполняет собой во имя Божие. Сектантка она…

Моя известность растет, и вместе со славой, чувствую, растет моя недоступность людям маленьким. Говорят, что Шолохова даже и невозможно найти, а добиться приема у Фадеева… на это, сказал кто-то из смертных, мне рассчитывать нечего! А какой был Алеша Толстой в Детском Селе и какой стал в Москве. А Горький, а всякий, кому вышла доля выйти в боги!

А Сталин! Давно ли, я помню, он ходил по земле как простой человек.

Что значит, как подумаешь – какие-то две тысячи лет! так давно ли и Сам живой Бог ходил простым человеком

723

между людьми, а теперь едва теплится вера в то, что Он когда-нибудь снова на землю придет.

Мои предки верили, что книга создается не человеческими руками, а падает с небес к людям на землю. Я это время еще застал. Россия тех времен еще была неграмотная, и я даже сейчас вижу и могу по имени позвать тех, кто верил и говорил об этом: книга падает с неба. Как хорошенько подумаешь, то и сейчас народы нашего Союза <зачеркнуто: относятся благоговейно к книге> ждут от книг чего-то лучшего и большего, чем можно сделать тут возле себя своими руками.

А наши писатели, полиграфы и всякие [книжные люди] до того усердны и старательны в создании хорошей книги для людей, что богу некуда на этих новых небесах ни стать, ни руку приложить. И с новых небес книга тоже буквально падает, как читатель ищет книгу.

В заключение: не скрою – мне приятно быть сыном народа, который когда-то верил, что книгу делают боги на небесах. Еще приятнее мне быть сыном нынешнего народа, стремящегося к знанию. Мне только не хотелось бы попасть в положение старого бога, пожелавшего в нынешних условиях поучиться: книг печатается в тысячу раз больше, книгами завалены, а ту книгу, которую хочется почитать и самому богу, ни за что не найти.

Вероятно, мальчиком и сам бессознательно рос в этой вере, а то почему же теперь, когда эта вера стала для меня только фольклором, я, слушая слова сельской учительницы в кинофильме «Воспитание чувств», не могу удержать слез, когда учительница говорит народу простому, погруженному в дело свое понятное:

– Я научу вас мечтать!

В том самом театре, где бывала сомнительная молодежь с уличными повадками, теперь тихо, та же молодежь – как один-единый человек.

Какая смелость, какая сила в этих словах на весь мир, когда мечта стала непризнанным всеми словом:

724

– Я научу вас мечтать!

Что это за прекрасные слова новой веры, и какая это вера прекрасная в сравнении с тем фольклором о книге, падающей с неба.

Мало-помалу приходит счастливое время, когда смотришь в себя как в природу и понимаешь, что мысли твои растут в тебе самом, как все растет в природе, выходя из темной утробы семени на солнечный свет.

«Сыроежка» похожа на собаку, все может и ничего не может сказать. Все, за что она ни возьмется, все выходит у нее хорошо, она все может сделать и ничего не может об этом сказать.

Наташа Игнатова – обратно: все может сказать, очень умная и образованная и тем только и славится, что умная, а в существе ее, как в пустыне – только песок.

Мы сейчас работаем на юбилей и постараемся, как говорят, этот юбилей обыграть, т. е. чтобы не себя отдавать юбилею, а наоборот, использовать его для себя.

21 Ноября. Подобные дни, Москва – каток.

Вчера был Каманин Федор Георгиевич. Говорил о «Я-честве» (первый раз слышу). Литератор-собака: может с мыслью бежать, оставляя чернильные следы на белой бумаге, а думать не может. При этом сплетник в своем маленьком кругу маленьких литераторов – Григорьева, Кожевникова, Замойского, Громова.

22 Ноября. Темное время года, самое темное, а у нас литературный сезон. Подморозило. В 8 часов чуть-чуть рассветает.

В том-то и дело, друзья, что при всех своих добрых намерениях нельзя просто деловым отношением выполнить свой жизненный долг. Надо в жизни какое-то время оставить и Богу, а самому отойти, поразмыслить и помолиться.

725

Надо в эти минуты, часы или дни даже прямо отказаться от самой желанной своей цели. Как это сделать – отказаться? Тут нужна целая школа жизни: не так нужно отказываться, как учил Толстой, из гордости оборвать связь с жизнью. Так надо отказаться самому, чтобы дело свое (продолжавшее делаться само собой) передать Богу, а Он бы за тебя делал, пока ты отдыхал. Тогда ты, возвращаясь к делу, получаешь готовое и радостно доделываешь и приходишь к желанной цели.

Беллетристику как таковую нельзя перечитывать, а можно повторять только поэзию и мудрость. Но читается беллетристика и пишется легче всего. Вот почему Алексея Николаевича Толстого, кажется, уже и нельзя больше читать: он читается и распространяется еще только на поверхности. Раз прочел человек и передал другому, и так все прочтут по разу и забросят автора навсегда. Беллетристика – это поэзия легкого поведения.

Настоящее искусство диктуется внутренним глубоким поведением, и это поведение состоит в устремленности человека к бессмертию. Никто не свидетельствует так о назначении живого существа к бессмертию, как все живущее в природе и дети. «Будьте как дети» – это значит живите как бессмертные!

Аскетизм и язычество противопоставляют друг другу в том смысле, что аскетизм есть отказ от своего свободного Хочется ради необходимого Надо, и наоборот – язычник живет, как ему хочется. Таким образом, у нас теперь есть по два понятия: аскетизма и язычества.

Один аскетизм – это когда отказываешься от своего святого назначения, от своего Хочется ради общепринятого Надо.

Другой, когда ради своего главного назначения, своего истинного творческого Хочется отказываешься от помехи своих низших страстей – творческий аскетизм.

Так точно есть у нас и два понятия язычества: одно трафаретно-церковное, другое творческое.

726

Но не будем много разбираться в этом.

Мы равно принимаем и аскетизм, и язычество, если они поддерживают в нас естественное устремление наше к бессмертию.

В природе нам дорого, что жизнь в смысле бессмертия одолевает смерть, и человек в природе подсказывает существование бессмертия и на том торжествует.

В природе осенью все замирает, а у человека в это время рожь зеленеет.

В природе жук просто жундит о бессмертии, а у человека – Моцарт и Бетховен.

Когда я один уезжаю на машине, я останавливаюсь где-нибудь в перелеске и выйду на опушку леса и сяду, а мотор молчит, то сердце свое я понимаю тогда, как мотор, и всего себя, как машину. И окруженный пустой тишиной знаю, что в глубине ее недоступной ведет мою машину неведомый мотор. Я его чувствую, как себя чувствую своими частями, и угадываю его желания, поступки.

23 Ноября. Тяжелое серое небо, легкий мороз. За городом лежит настоящая зима. В доме готовятся к встрече Шаховых, Раисы и Гронского. У Ляли грипп.

Начинаю только теперь понимать Чехова, он тоже, как майский жук, летел без-мысленно по назначению к бессмертию, но летел и как человеческий ракетный снаряд, ударил силой своего личного движения по неподвижному воздуху старого мира. У нас только теперь, когда видишь уцелевшую барыню в старомодной шляпке или что-нибудь такое из старого мира, по-чеховски сжимается сердце тоской. У него же это было тогда, и в этой тоске он летел вперед, и этим он был тоже пророком, хотя не прорек ничего.

Я понимаю, что жизненные силы, выходя из темной утробы земли, движутся к свету в пространство

727

бессмертия. И майский жук, тоже вырываясь из тьмы, летит… Но вот он с разлету в саду наткнулся на колючку проволоки и теперь напрасно шевелит всеми ножками, напрасно надеется, собравшись с духом, пустить с гудением в ход свои крылышки. Майский жук, назначенный к полету в бессмертие, теперь сидит на гвозде.

Иногда кажется, что и человек, тот настоящий большой весь-человек, тоже так летевший в бессмертие, был пронзен, и мы, все люди, во все времена сражаясь, и теперь, и в будущем – это все частицы частиц, летящие от взмаха крыльев пригвожденного бессмертного существа, летящие во все стороны времени тоже в бессмертие.

Если бы все было благополучно в природе, то зачем же жуку в его брачном полете быть пронзенным колючкой? Другой пролетающий жук не придает этому значение и летит, как бессмертный, но человек, проходящий по дороге, рассеянно взглядом попав на жука, вдруг остановился, задумался, осторожно и мягко, сжав его двумя пальцами, снял с колючки, подбросил высоко в воздух, и когда жук полетел, улыбнулся. Человек этот был бог и царь природы, он вернул жуку назначение и жук опять полетел, забыв свой род, полетел по назначению как бессмертный.

Зуек среди животных должен быть представлен как бог, как Цезарь, представленный Б. Шоу, царем среди обыкновенных людей, но мысль эта должна утонуть в приключениях и повадках зверей.

Хороши наши скромные пиры, когда хозяин за столом рассказывает, как он покупал эти сосиски сам и укладывал в свою авоську, как не хватило у него денег и он экономил и т. д. Я, поднимая тост за наших женщин в борьбе их с семейственностью, вспоминал Лидию, как жука на колючке. Прекрасное мгновенье, остановись! (И жук садится на гвоздь.)

24 Ноября. Мороз, снег и ветер – метель! Все крыши в Москве белые – зима! И если это зима, то почти можно

728

сказать, что первый зазимок до конца не растаял и постепенно, то убывая, то усиливаясь, перешел в зиму.

Ходил в Союз спросить юрисконсульта, не будет ли плохо, если к юбилею просить о прибавке пенсии. Он это одобрил и просил подождать с этим до своего [возвращения] после отпуска в конце декабря.

Завтра в Министерство за «Москвичом». После ремонта М-1* – запрятать ее в Дунино. «Москвич» поставить в Москве и ждать пока за М-1 дадут «Победу».

Прошлый год строил дом. Нынче строим юбилей.

Сегодня в метро понял, наконец, почему эта старая прежняя поднимается в душе тоска и даже неприятность. Ехал человек старый в большой седой бороде.

– Хороша борода! – сказал мальчик с острыми глазами.

– Чем