мы перешли через черту этого круга, ограничивающего добро нажитым уютом, свойственным нашему русскому народу.

И вот теперь в Англии начинается продолжение тех же домашних чаяний, Черчилль говорит даже прямо об английском «очаге», и так же, как немцы об арийцах, – о народах, говорящих на английском языке.

Дал почитать Ляле, и первые слова ее после прочтения были: – Не следует нам с тобой покупать дачу: будет война. А мама, прочитав, теперь, наверно, и чемоданы укладывает.

78

Все зависит пока от США, но не пойдет же Америка на войну с СССР из-за Англии, и мы не полезем на бомбу. Пока [неясно], что там будет в дальнейшем, сейчас все ограничивается дуэлью Черчилля с каким-нибудь Тарле и последующим из этого открытого спора расширением нашего политического кругозора.

С трудом начинаю входить в «Падун». Вижу людей: 1) Марью Мироновну, 2) Сергея Мироновича, 3) Зуйка (Курымушку) и других второстепенных русских людей. Неясен Сутулов в смысле конкретного выражения и Анна. Надеюсь понять Анну путем сопоставления тайной женственности с явной прямотой эмансипации. Что же касается Сутулова, который должен стоять, то типа такого не вижу и думаю, что это не простой тип, как [отличник] у немцев, а очень сложный и временно существующий для определенной цели (а впрочем, если Ильич в своем прообразе Базаров?), или, если взять поповскую кровь: кто это Успенский? А Седов из Талдома? И то, чего нет у Достоевского. Подумать! А Игнатов И.Н.? Обязательно или нет, что Стоящего на своем подпирают жиды (Еврей-Санчо).

С восьмой главы начиная пойдет рассказ о строительстве, как приключение Зуйка, и так до конца с перерывом на Аврал. И еще: не дать ли «правду» как дело устройства Царства Божия на земле?

Иной человек соглашается только потому, что боится себя и думает: а что как опять мое несогласие в такую злость перейдет, как было в прошлый раз, и опять будет беда?

Нет, уж лучше в этот раз обойдусь и подумаю, нет ли какой правды и в их словах.

И только взял себе это в ум, как и в самом деле: получается какой-то смысл в словах противника и стала понятна та сторона.

Так вот согласился раз, два, а там пошло и пошло. И когда прошло время, то увидел себя самого как будто со

79

стороны – экий ежик какой, подумал сам о себе, чего это я так фыркался: не разбою же нас учат, а просят, уговаривают делать полезную вещь.

Анна к Зуйку и всем, как Ляля: «что же ты не сказал» или «что же ты не сделал»?

Как будто каждый человек сам во всем виноват и есть причина всего (к ссылке на объективные причины – нет объективных причин).

14 Марта. Евдокия.

Вчера 1-е вливание глюкозы, ходил 5 часов, не спал после обеда. Чувствовал себя превосходно, а спал все так же неважно.

Начал работу над Падуном – если бы это в последний раз!

Никогда не было мне таких счастливых условий жизни: весна, и Ляля со мной без всякой помехи, и леса мои возле дома, и любимая работа, и никаких забот о еде. Что еще надо человеку? Только одно, что заслужил это счастье, а не украл. На этот вопрос могу ответить лишь после того, как напишу «Падун»: напишу – заслужил, не напишу – украл.

Вчера на прогулке одна штанина у меня спустилась, другая осталась подобранной. Встретился мальчишка и говорит: – Одна портка ворует, другая торгует.

Названы и показаны источники общественного зла: у них капиталистический, индивидуализм, у нас социалистический тоталитаризм. И оба эти зверя исполнены самых добрых намерений: там личность в идеале, тут общество.

Жизнь человеческая. Люди как будто стоят все в очереди перед магазином, в котором находится жизнь. И каждый в очереди, получив своей паек, отходит и, вкушая, кончается, не зная, за чем он стоял, ждал и вкушал.

Слушая этот разговор, Зуек вспомнил семгу, как она стремится вверх через порог: ей так хочется и так это надо.

80

– И чего стоят с испокон веков, – продолжим разговор, – чего ждут?

– Хочется! – ответил Зуек.

– Вот, вот, засмеялись, каждому чего-то хочется, и спутает, и не понимает, за чем стоял, чего хотел.

– Значит, так надо, – ответил Зуек.

Теперь каждый живет, как ему хочется, и весь-человек должен смотреть за ним – не во вред ли всем его «хочется». Только и занят тем весь-человек, что глядит за каждым и поправляет, как надо.

А когда придет время и перекуют человека, то каждый человек будет жить как надо, и весь-человек заживет, как ему хочется.

Если в Греции отступятся англичане, власть будет захвачена коммунистами – в том и другом случае выступают «тотализаторы» во имя своей правды, не считаясь с простым человеком (слово, сказанное Черчиллем).

Теперь следует разобрать, кто же этот «простой» человек, определяющий справедливые выборы. Есть ли это фикция демократии точно такая же, как «пролетарий» – фикция коммунистов, или же «простой» не только фикция, а действительность.

Мы знаем, во-первых, что коммунист, выставляя пролетария, отрицает «простого», считая его фикцией буржуазии. Если взять нашу действительность, то «мужик» – это «простой» человек (хороший, простой), если же взять рабочего, то это «пролетарий».

С простым человеком связан очаг, с пролетарием – общественность, гражданственность.

NB. В настоящий момент (46 год) «пролетарий» – это рабочее слово государственности, а «простой» – личного начала, семьи и пр.

15 Марта. Вчера на вечерней прогулке Ляля сказала: – С нетерпением жду солнечного дня. – А почему солнечного? – спросил я. – Зачем так выскакивать, в природе все

81

совершается закономерно, и наше дело понимать и различать дни. Посмотри сейчас на небо, вон там даже и через деревья видно, что такого серого неба не могло быть раньше: по-моему, это небо уже переход от весны света к воде.

Мы зашли к леснику, узнали, что тетеревов мало, но вальдшнепов много. Взяли адреса в Дунине на случай, если захочется здесь жить и летом.

Твердо держим линию самооздоровления: глюкоза, пять часов ходить и спать перед обедом.

С утра нависло, темнеет, теплеет. Идет снежок, но в лесу свой снег: это, подтаивая, падают комья снега, разбиваясь друг о друга в пыль.

Два дерева росли тесно рядом: сосна-пионер и под тенью ее елка. Долго они мучили друг друга. Наконец пришли дровосеки и срезали: елку пониже, так что мне теперь удобно было сесть отдохнуть, а сосну повыше. И так, сев на еловый пень, я теперь с удобством прислонился спиной к сосне и стал ожидать вальдшнепов.

Зимой от снежного груза многие деревья согнулись арками через дорожку. Весною они разогнулись, выпрямились. Но одно дерево и весной не вернулось в свое положение и осталось. Так лето прошло и сучья его, направленные вниз, в тень стали хиреть, а которые вверх стоят, как внуки на гнутой спине старого деда, тянутся вверх. Сколько-то лет прошло, и теперь на старой спине целый лес вырос, а внизу над головой прохожих одни торчки.

Поищи прямую палочку в лесу: издали сколько их пряменьких, а подойдешь – нет ни одной даже и близко к хорошему. Вот и подумаешь, что так и все совершенное, прекрасное, доброе не где-нибудь на стороне, а в тебе самом дано, как задача: найди это и обрадуйся.

16 Марта. В Евдокию курица напилась (14-го) – только курица, и то в полдень под желобом. На другой день (вчера) тепла, сырости весенней прибавилось, но в валенках еще

82

вполне можно ходить. В голове кружится речь Черчилля и ответ Сталина: Черчилль выступает как человек со всеми знакомыми нам человеческими личными свойствами. В словах Сталина вовсе нет личного человека и тоже сверхчеловека с истерическим петушиным подпрыгиванием и выкрикиванием. Сталин говорит безлично, как механический робот. И если Черчилль сказал как ему «хочется», то Сталин говорит как «надо».

Будет война или нет? По словам вождей открытых и смелых, кажется, нет: слишком все открыто. По фактам, особенно в Греции, война уже началась.

В Дунине смотрели у старушки Катерины Александровны дом, соблазнились купить его и вспомнили, как, тоже перед той войной, купили себе дом в Рузе.

Люся (Чагина), благодаря необычайной своей глупости, открыла душу девушки в ее устремлении к Жениху. Он один, конечно, кого она ждет, но тех, за кого она его может принять, великое множество. Вот почему девушка вертит шейкой, как птичка во все стороны. Помнится, когда я упрекал за это Козочку, она мне ответила, что так и каждая девушка и что нельзя другого требовать от девушки. – Ты тоже такая была? – спросил я Лялю. – Тоже такая, – ответила она. – И тоже вертела шейкой? – Во все стороны, пока тебя не нашла. Теперь ни на кого не смотрю, теперь у меня – ты.

В литературе это свойство девушек передано стесненно (Наташа Ростова). Вполне развернулось оно в письмах во время войны («Жених»).

Вспомнилось. Бывало, чуть шевельнется чувство к женщине, сейчас же его давишь мыслью о том, что с этим чувством нельзя будет вернуться домой. Разобрать в другой раз происхождение такого «целомудрия». Не годится ли это чувство для Ариши в отношении Сутулого: он ей нравится, но она сберегает свое материнство (ее девочка умерла).

83

Почему Розанов, А. Толстой, М.Стахович не хотели оставаться со мной наедине?

Восхищаюсь словами Сталина о простом человеке тори-Черчиллю: у Сталина пролетарий, как принцип простого человека, а Черчилль имеет в виду простого человека в небольшом домике. Восхищаюсь и Черчиллем, тем, что в словах его что-то домашнее: барин хочет потрепать пролетария по плечу.

17 Марта. На днях в оттепель, когда падали комья снега с деревьев, разбиваясь друг о друга, и внутри леса непрерывно падал свой внутренний мельчайший снег-пыль, вместе со снегом падала хвоя. И теперь, когда сверху все опало, внизу на ровной белой снежной постели от комьев образовалась рябь, а от хвоинок серая сетка. И зимой от ветра, бывало, выпадали хвоинки, но снегопад их закрывал. Но теперь эта серая сетка уже последняя, теперь снег будет подтаивая просачиваться вниз, а слои хвоинок сходиться, и снег от их массы сереть и темнеть. А когда бросятся вниз по оврагам ручьи, то и все хвоинки понесутся куда-то, и с хвоинками семена, сброшенные ветром. Тогда вода будет помогать ветру.

Не могу справиться с собой, когда, бывает, подкатывает под сердце радость. Да ведь как подкатывает, тут и воздуху радуешься, что где-то невидимые веселые птички поют, и что из толчеи людской какие-то глазки показались. И даже если и нет ничего, и не к чему придраться моей радости из-под сердца, то радуешься просто тому, что живешь. Так в глубокой тиши не слышишь движение крови своей, там