ведут к хорошему, уверяют всех, что добро побеждает зло на земле. Вы же просто делать ничего не хотите и проводите время в сказочных предприятиях. – Ты, Сашенька, дорогой, в этом немножко надо понимать. – Может быть, – добродушно ответил Сутулов, – мне только времени жалко терять на сказки, ситчики тоже выбираете, советуясь, какой ситчик к лицу. Заставляя работать на свои причуды фабрики громадные. Сколько бы за это все потраченное время можно было сделать добра на земле. – Люди рождаются от этого, – ответила Анна, – родился маленький и в ситчик. Тебе бы хотелось в чугун его, а мы – в ситчик. – Ну, маленький, это понимаю, – а старуха зачем тебе? – Эта старуха необыкновенная, она жизнь отдала чужим детям.

Вчера на тяге тишина, деревья вознеслись всеми сучками своими к закрытому небу и будто молят богов небесных открыть его. Спишь-не спишь и врастаешь в землю среди собратьев своих.

Сегодня с утра было сумрачно, потом начало проясневать и сильно теплеть. К полудню стало ненормально тепло, очень похоже перед грозой.

138

Ходил Лялю встречать и не встретил. Первая муха привязалась к щеке, летит и не отстает.

Впервые стал читать жизнь деревьев в лесу. Над обрезом дороги по мху был целый ковер из малюток-елочек, и только изредка возвышалась над ними малютка сосна, хотя среди взрослых деревьев было сосен не меньше, чем елок. И опять захотелось заниматься микрогеографией, и порадовался я, что может быть скоро будет у меня свой участок в лесу.

С двухчасовым приехала Ляля. День обошелся без дождя. Вечером ходил на тягу – ни одного!

Ляля сказала, что есть возможность без утраты задатка отступиться от покупки дачи. Но зачем отступаться? Одну-то комнату для жилья всегда можно отделать, законсервировать остальное и потом продать за те же деньги.

Так прошел первый день майских праздников – роскошный день, открывающий, как открывает луч света пылинки в комнате, все недостатки души человека. И страшен, страшен для чуткого человека такой божественный день: тут высвечивается весь внутренний человек наружу. И как редко встретишь человека в соответствии с природой, как редко его праздничная радость отвечает радости, посылаемой небом всему человеку.

Зина Барютина и Ляля имеют то общее между собой, что, отдаваясь молитвенному полету религиозной души, в то же время не оставляют любовным вниманием и заботой земную жизнь человека, постоянно открывая прекрасное, существующее на земле, как на небе. Такой была наверно и артистка Ермолова и другие высококультурные люди, строящие жизнь на земле, как на небе. Их таких, наверно, очень-очень мало, и они-то скорее всего и есть святые, соответствующие нашему времени.

Ляля вчера на ночь мне сказала. – Ну хорошо, мы купим дом, а что если мы останемся вдвоем? – Я об этом никогда

139

не думал, – ответил я. – Но если так, то чем же наша жизнь изменится? – Может быть, мы ездить будем?

Увы, мы тоже стареем: поездим, поездим – и захочется домой.

1 Мая. Лучше такого майского первого дня быть не может. Мы примерялись к новой жизни на своей будущей даче. (Микрогеография.) Художник писал меня. Бабушка пришла «со старыми знаменами» (как они истрепались). – Чем объясняются немецкие зверства? – Тем, что мысль (идея) в своем практическом осуществлении разделяется на два момента: приказ – выполнение, благодаря чему на одной стороне остается доброе намерение, на другой «зверства».

2 Мая. Первый гром. С чистого неба гремело, и мы все спорили – стрельба или гром. Меня мучили художники, пользуясь солнечным светом. Только уже к обеду, к 3 часам вечера, тучи, наконец, сомкнулись и пошел дождь. Часа через два дождь прошел, и сразу ивы и березы оделись в прозрачную зеленую одежду.

3 Мая. Рождение Жульки.

Всю ночь шел дождь. Утро серое, сырое, прохладное (+6). И так весь день, а вечером стало совсем холодно (+4). Так вышли «майские холода». Но влага очень нужна, и несмотря на холод, все на глазах зеленеет.

Сговорились с директором о порядке осады нашего дома: начать с Зубова (Иван Васильевич) и только с согласия его действовать на Вавилова (почему бы самому директору не сказать два слова Зубову?). Встал вопрос о Домаше. Решили из-за нее не расходиться с Лебедевой. Сходили к даче, там познакомились со сторожем-соседом Иваном Тимофеевичем.

4 Мая. Утро, как вчера, серое и холодное, но к вечеру стало немного теплеть и вечер был очень тихий. Можно

140

было с успехом постоять на тяге, но общество Ляли всегда замещает мою тягу на охоту. Собираемся завтра ехать в Москву и действовать по следующей программе: 1) Звонок к Чагину. 2) К Зубову. 3) При отказе Зубова к Тихонову – Вавилову.

Вечером пришел Василий Иванович и дело наше с покупкой дачи повернулось в благоприятную сторону. Если Академия не согласится мне помогать, можно выпросить материал в Техснабе и в отношении рабочей силы согласиться помимо Петухова с Вас Ив. Достать остается лишь доски. Завтра утром мы и об этом решим.

5 Мая. В тишине в тумане распускаются и зеленеют больше и больше березы. Еще немного – и весна вступит в ту пору, когда вызов, брошенный природой подняться во всю свою высоту человеку, перестанет будоражить (какое слово-то подходящее!) душу.

Так сошлись в одну точку: узел моей работы над «Каналом», узел дачного строительства и узел весны – одно исключает другое. Приходится делать так: узел весны сам собою развязывается, узел строительства развязать в Москве, а узел творчества перенести на сколько-то вперед и на какой-нибудь месяц-два заняться книгой «Моя страна».

Прежде в молодости, бывало, чтобы заснуть я пользовался счетом до тысячи, считаешь-считаешь, отгоняя тем тревожные мысли, постепенно глупеешь, да и заснешь незаметно.

Теперь же я мысленно перемещаюсь в село Хрущеве Елецкого уезда, Орловской губ., где я родился и вырос. Слышал я, что никаких следов не осталось от дома, где я родился, от великолепного парка и сада, и что даже пруд, в котором я ловил пескарей и карасей золотых и серебряных, теперь спущен и на илистом дне его колхозники выращивают капусту.

Тем удивительней бывает мне ночное путешествие, восстанавливающее с необычайной точностью, четкостью

141

и яркостью то, чего для всех людей уже больше не существует и о чем, кроме меня единственного, никто на земле не может свидетельствовать. Всматриваясь с закрытыми глазами в то, чего нет в действительности, я догадываюсь о происхождении всей созданной мною картины природы. А разве не так создавались лучшие картины природы, написанные мною. Побываю, окунусь в землю, потом уеду…

Всего удивительней в этом путешествии на родину для меня теперь кажется, что дорогие для меня в детстве деревья выступают теперь наравне с дорогими людьми. Больше! Дорогие люди – все, даже любимая мать, даже красивая Маша, из которой я создал себе Марью Моревну, выступают в моей памяти с какой-то душевной ношей, обременяющей их не за свои, а чьи-то чужие им грехи. Но деревья мои, тоже личные, как и люди – каждое дерево я вижу теперь, как человека, со своим собственным лицом – все эти деревья выступают безо всякого бремени прекрасные и святые. Собаки наши вспоминаются тоже святыми или скорее ангелами, но среди собак, впрочем, были и подлые.

Основной источник благодати, называемой теперь по-ученому геооптимизмом, исходил от деревьев и всего зеленого покрова земли. К сожалению, у меня нет никаких знаний, позволяющих делать исследования в этой области психологии творчества. Я могу говорить лишь о своем личном опыте, опираясь на то, что у меня ужасно выходило, и было признано в свое время, и до сих пор признается.

Всей этой своей географией я обязан вот этому чувству благодати, исходящей от родной земли. Признаюсь, мне было иногда неловко за свой геооптимизм перед человеком, обреченным на страдание, но я оправдывал себя тем, что то ведь тоже страданье, и все-таки, в конце концов, благодатное чувство природы непременно воскресит.

Приехали в Москву, а тут теща встала и ходуном ходит и заполняет собой все. Она представляет себя надменной барыней, глубоко презирает «пролетариев» и т. д. Несчастная

142

Ляля бросилась в церковь – не помогло («даже «Христос Воскресе» поют неправильно»). Тоска охватывает мою бедную подругу, звонит кому-то из своих по телефону: «я в плену» и т. п. Психическая зараза перекидывается на меня, за Лялю вырастает злоба на тещу и я думаю: при чем тут Бог? Не есть ли это горшее падение, если вместо того, чтобы самому что-то сделать, обращаешься к Богу, чтоб Он это за тебя сделал? И где та черта, за которой кончается возможность человеческая помочь себе самому и своим ближним собственными средствами, та черта, за которой Бог принимает человеческие жалобы? У старушки Анны Дмитриевны, бездомной скиталицы, нет такой черты: сама она по глупости отдала свою комнату и стала бездомной. И у Ляли, конечно, нет такой черты, потому что сама она избаловала свою мать, изнежила, распустила… Значит, надо самой твердо взяться, умно, расчетливо…

И еще к этому: все бумаги о моем наследстве сделаю на Лялю. Поэтому она берет себе в наследство мое смутное чувство готовности, если окажется нужным и возможным, помогать Левиной семье (Петя сам справится).

6 Мая. Вдруг совершилось чудо: теща обняла меня и просила прощения за вчерашнее, объяснила все своей ненормальностью, что на нее «нашла тоска», когда она прочла в газете о двустволке и соединила это с выстрелом своим в доме отдыха. Какой бред! А приходится делать выводы.

Ляля от этого сразу преобразилась, у нее выскочило из души все тяжелое. И она предложила бросить сейчас же Пушкино, везти мать в дом отдыха и в Дунино. Что это? Легкомыслие или всезаполняющая любовь к матери?

Был на заводе: машина готова. Слушал рабочих и вдруг понял вот что. Это вот чувство мое необходимости признания личности, такое глубокое, в себе живущее, вдруг явилось вовне: каждый рабочий сейчас мечтает, как бы ему выбраться с завода на волю и делать то, что ему хочется, то, из-за чего выносится по существу невыносимая жизнь.

143

Моя страна. I часть – Родина. II – Север.

Марья Васильевна вновь потеряла лимитную книжку за весь месяц май! Уговаривались с Лялей много раз не давать книжку М. В., особенно в начале месяца. И не давали. Но Map. Вас. вдруг чем-то угодила Ляле, и та сразу ей поверила и отдала книжку. Опять не знаю, как это назвать? Легкомыслие? Нет, это не легкомыслие, а какое-то взъерошенное истерическое состояние души. Как-то одновременно и серьезно все, и все несерьезно, и любит она мать и не любит, и верует и не верует, теряет и тут же