находит выходы: – Ну, что же такое, потеряли книжку, я продам золотое кольцо.
Майские холода продолжаются. Марья Васильевна сбегала к Ивану Воину и вслед за тем позвонили, что книжка нашлась.
Встреча с Неверовым. Приезд Таллинга. Вечер в ЦК [комсомола]. Михайлов. Часы. Бумага от Михайлова к Таллингу. Триумф Михаила.
Выход в вечность лежит на пути через узкие ворота современности.
Только через совсем узкие ворота современности есть выход к вечности.
8 Мая. Ходили к Лебедевой, отдали ей за дачу еще 5 тысяч (всего 10) и без расписки (для шику). Предательство Шахновского. У Ноя Соломоновича в Академии без «ключа» (просьба о курсовке на лето). Влетел к Вавилову и потерял доверие секретаря.
Вспомнилось время, когда ходил в министерство земледелия, достигая командировки по изучению скотоводства в Данию (а нужно было там изловить убегавшую от меня невесту). Страшно вспомнить, земля под ногами ходит…
Бросились к Чагину, а там митинг Победы. Выступай! И делать нечего, выступил, впервые закончив речь
144
Сталиным. Но Чагин (хороший человек!) помог (вспомнился Виктор Иванович Филипьев из того страшного времени, тоже добрый. Есть и на такие случаи люди!).
От вчерашней утомительной ночи, от этой сегодняшней Академии («ключ» нужен, «ключ, ключ»! Кажется, Таня дружит с женой Вавилова). Нашелся же «ключ» в ЦК комсомола, так и… но только этот сундук с тяжелым старинным замком… пахнет нафталином.
Охватила ужасная усталость и меня, и мою подругу, засыпали рядом, как два полена, без всякого чувства друг к другу.
9 Мая. День Победы.
Из этого дня надо сделать себе день отдыха и пойти с Лялей к Ивану [Воину]. Завтра утром, в субботу, поеду в Поречье. Там я после завтрака в 12 д. направлюсь прямо к Таллингу. К вечернему чаю явлюсь к директору (как ни в чем не бывало!).
И буду строить дом второй раз в жизни: первый построил в 1917 году (нужно же!) и теперь без года через 30 лет опять! Не знаю, хватит ли духу устроить дом в полном смысле слова, но дом как ценность – это можно сделать и надо.
10 Мая. Сырость, холодно. Еду в Поречье подготовить все для встречи хозяйки дачи в воскресенье 12-го. Заговариваю себя на холодный тон.
Сел в поезд (Звенигород) в Москве, полил холодный дождь, когда приехал, дождь обратился в снег. Выслали эмку, попал в третью очередь и только около двух дня приехал домой. Тут снег повалил во всю мочь, земля белая и сквозь снег едва видны зеленеющие березы. (С 3 мая начались «майские холода».)
11 Мая. Ниже +2 не было, все-таки снег, конечно, за ночь растаял. Небо расчистилось, солнце и ветер южный,
145
но с утра нет тепла. В холодную ночь сжимались сосуды растений. Через наклюнутые почки лип выдавило сок, и на каждой почке висела большая, как ягода, капля густого и липкого, как глицерин, сока. Между пальцами этот сок был точно как глицерин, вязкий, но не сладкий. Как только солнечные лучи коснулись веточек с этими каплями, сосуды расширились и капли исчезли.
Вчера на вокзале, как пришла эмка, два жидочка, схватив чемоданы, сломя голову понеслись к ней и заняли места. Но еще хуже было, что полупролетарий Иван Мих., старый чекист, тоже сел со своей дочкой в первую эмку. В следующую эмку, через час, нам удалось отправить всех пожилых женщин. И в последней, через три часа после прихода поезда, со спокойной душой уехали сами старики.
И так ясно было, что не мыло служит измерителем культуры, а готовность каждого уступить место другому, готовность, порождающая уверенность на всякое время и во всяком месте, что твое от тебя никуда не уйдет, напротив, если я откажусь, то оно, мое, само придет ко мне и будет просить открыть для него ворота.
Художник Шурпин сказал: – Я пишу для народа, я верю в народ. – Гитлер, – сказал я, – тоже верил в народ свой, как высшую расу. А вы тоже так верите? Он понес ахинею. – А вы? – спросил он. – Верю, – ответил я, – в то, чего сейчас нет в народе. – А было? – Было и будет, – ответил я.
Леонов пишет так же противно, как Гоголь после обращения в православие: Гоголь в православие, Леонов в коммунизм. Удивительно, как это в мире природы: воробей капнет – и то земле навозцу прибавится. Но ни от Гоголя ничего не прибавишь православию, ни от Леонова коммунизму. Отчего это?
Чувство современности, по-видимому, рождается из веры на пути ее к делу: это дитя веры и дела.
146
Михайлов при обсуждении плана моей работы сказал: – Вот хорошо было бы вам в своей работе показать, что в процессе создания нового мы сами вместе с тем изменяемся.
Это я слышу уже не в первый раз от коммуниста. Надо это принять во внимание: все люди, делая канал, изменялись.
Спросишь, куда кто идет – не скажут: если по правде, то никто не знает, куда он идет. Тем удивительней, что все-таки все идут, что какая-то сила помимо их сознания движет ими, и каждый, раздумывая на ходу о всем на свете, это место о движущей силе предусмотрительно обходит. Вот этот-то обход главного у одних «со страхом и верою», у других с уважением и почтительностью, у третьих с гримасой и есть непостигаемое…
Как мы мучились, доставая путевку в дом отдыха Академии, и вдруг ключ нашелся: Ной Соломонович! Теперь то же к Вавилову: секретарь, как собака, не пускает. И вдруг Таня по телефону: – Да вы бы к Вавилову! – Рад бы, — отвечаю, – да как попасть. – Очень просто, у меня дружба с его женой.
Так и нашелся ключ от всей Академии.
В поезде. – Посмотри, детка, в окно, к какой это станции подходим. Прочитай! – Мужская! – кричит мальчик. Все смеются. – Это не то, читай дальше. – Женская, – кричит мальчик. Опять все смеются. И наконец, прочиталось: Голицыно.
Был и дождь в этот день – все было. К вечеру потеплело, и охватила душу вся мощь природы начала мая. Пошли на тягу, и сначала было прекрасно и, слушая птиц, я испытывал ту же самую радость, когда Ляля слышит в церковном песнопении, отвечающем тому или иному месту годового круга. (На реках Вавилонских, Христос Воскресе и др.) Это состояние на тяге удивительно похоже на
147
всенощную. Деревья молятся, как люди, простирая все свои веточки к небу. Птицы как певчие на клиросе. Кукушка похожа на дьякона и есть священник невидимый, но все знают, что он есть и ждут его великого выхода.
И вот не знаю, отсюда вышло наше богослужение, из природы, или оно от нас сюда пришло и сейчас сюда приходит через меня и таинственно-скрытый священник природы – это я сам? Отвечаю на это: – Нет! Это не я начинаю и управляю мистерией вечерней зари, чувствую, что я сам подчинен.
Солнце еще не село, месяц показался на небе. И когда село солнце, то месяц стал разгораться, и вокруг все стало сыреть и холоднеть. Раньше времени умолкла кукушка и все птицы. Время от времени как спросонья крикнет кто-нибудь и смолкнет. Солнце село в синюю плотную тучу.
Девственная природа тем радость, что в ней себя ребенком чувствуешь и так по-ребячески понимаешь, что все вокруг живет без хозяина, и сам это все получаешь даром, как родительский сад.
Впервые понял, что содержится в слове милость и почему русский народ взлелеял царя милостивого, почему «милостивый государь», почему и «милость Божья» и все такое. Милость – это внимание к личности, к частности, к случаю, это есть то самое, что я называю родственным вниманием.
Противоположное начало этой милости есть немилость («в немилость впал», т. е. исчез, как действующая личность), то же и «закон», приказ, казнь – словом, все, что относится ко всем, но не к каждому. От Бога, равно как и от злой силы, может исходить торжество общего начала и казнь личности, но в верованиях русского народа если одно сопоставляется с другим на выбор, то или другое, то чаша с милостью перетягивает, и говорят: страшен черт, да милостив Бог (Христос).
148
Собственно говоря, я к этой милости пришел через оскорбление управляющим делами Академии И.В. Зубовым. Выслушав по телефону просьбу П.И. Чагина помочь ремонтом дачи писателю М.М. Пришвину, он сказал бывшему в его кабинете Б.Л. Шахновскому: «У меня своих стариков довольно, академиков, буду я еще помогать старику от писателей». Оскорбительно тут было «старику», потому что в искусстве стары только те, кто не может больше участвовать в творчестве. Вот рассасывая в себе эту невыносимую грубость ограниченного человека, я и понял милость, как внимание к личности. И мне представилось ясно теперь, что в каждом администраторе есть два противоположных начала: одно очень простое, личное и всякому доступное («каждая кухарка может управлять государством»): это, что перед законом все равны (Бог любит всех одинаково); второе начало – это, что каждый из всех чем-нибудь своим отличается и милостивый администратор должен это принять во внимание (Бог любит всех, но каждого больше).
Меня это наводит на мысль, что мое Надо и Хочется вполне отвечает – первое всем, второе каждому (милость). И этот состав творческой власти надо разделить между Сутуловым и Анной.
Всякий дурак может приказать стричь овец под одну гребенку, но хороший хозяин в каждой овечке видит свое, как будто он любит всех, но каждую больше.
Луч света проник в темный ельник и открыл нам, что там на рогатке сидел зяблик и о сухой сучок точил так свой носик.
12 Мая. Ночью еще был дождь, утро нехолодное, ходят большие кучевые облака.
Вчера не застал Таллинга, но понял, что скорее всего мне нужно пользоваться не кем-нибудь отдельно, а всеми: в райплане – лес, от Таллинга – железо и краску, от Шахновского – транспорт и рабсилу, от Академии – путевки и т. д.
149
Ходил к Таллингу, потом вместе на дом смотрели. Заметили, что крыша железная покрыта слоем земли в 1/4 аршина и на земле малинник вырос. – Малину, – сказал я, – понимаю, это птицы натаскали, а откуда земля? – И землю тоже. – Как, птицы? – И птицы, и все. На самом деле это невозможно и спорить нельзя. Таков человек.
А Петухов сказал мне о подвальном помещении: – Тут никто не жил.
После Ляля сказала: – Какая внизу хорошая квартира. – Отличная, – ответил Петухов, – тут люди жили.
Так сказывается в мелочах человек.
Точно так же Шахновский: – Машина моя в вашем распоряжении. А когда попросишь – нет! И так во
