в действии (бесполезная пахота Льва Толстого и полезное Мичуринское садоводство).

А что же это нас манит, откуда гармония? Думаю, что манит нас со-творчество, в котором находятся все живые и

181

неживые существа мироздания. Тем или другим способом мы стремимся примкнуть к нему.

Другой вопрос, почему Байрон, Толстой, Лермонтов, Пушкин – все эти наши учителя изображали распад высшего существа (человека) при соприкосновении с гармоническим естественным порядком. Почему разрушитель, осквернитель, но не богочеловек, пребывающий в сотворчестве с Богом.

Засуха, жарко. Картошка еле-еле показывается. Поле сухое белеется. Прилетал грач и, видимо, вдруг наткнулся на массу червей. Не для себя прилетела эта грачиха: слышно и здесь, как орут молодые грачата в ожидании матери. Но что делать? Она не может взять сразу и унести всю россыпь червей. Нечего делать, ей приходится клевать червей самой. И она клюет, слегка издавая тот самый звук, какой издают грачата в ожидании червя. Клюнет и крикнет, клюнет и крикнет. И отчего-то становится жалко грачей.

Читал повесть Чертовой «Цветник над бомбоубежищем». В повести рассказано, как одна 40-летняя мать потеряла на войне сына и как она утешилась тем, что родила другого. Рассказано все толково, но без озарения. Думаю сам, что мать рождает вообще одного ребенка, вернее каждого, с отдельным счетом: каждого в единственном и неповторимом переживании… Нет, младенец у матери есть каждый в своем роде единственный, и тем он и есть человек (драма Т.В. Хорьковой). Беспризорница без любви дожила до 35 лет. Затеяла переписку с фронтом. Он приехал, она забеременела. Его убили. Она его не очень жалела, но безумной радостью встретила ребенка. Ей казалось, что нашелся ключ от вечной радости жизни: такие пустяки, только маленький роман, и явится такое чудо – ребенок! Случилось, ребенка заразили в больнице и он умер. Тогда-то вдруг оказалось, что [не] так-то просто найти отца новому ребенку: именно вот потому-то и трудно, что в голове ребенок, а не жених или муж.

182

19 Июня. После той пустой грозы стало прохладно, хотя солнце по-прежнему открытое. Вместе с этим стало много лучше. Со времени начала плеврита, а этому, наверно, уж месяц, мне кажется, я сидел где-то под раковиной, и вот только сейчас выползаю…

Ездил в Новую Деревню на Болото с Жулькой, и она выдержала свое крещение в болоте водою и плеткой. Бекасы рвались из-под носа молодые и вялые, но она их не чуяла, а глядела на пикающих в кустиках болотных овсянок. Это пиканье маленьких птичек, знак тревоги, созвало их множество, Жулька дрожала под плетью, порываясь ринуться за ними, и не раз даже бросилась, но крепкий шнур возвращал ее под плеть. В этот раз она поняла только, что она возле какого-то дела, что дело это серьезно и страшно.

Кустики на болоте были очень редкие и маленькие, и на каждом во всех сторонах сидели тоненькие желтые птички и пикали. И вспомнил я то время, когда сам был как Жулька, и тоже сидели вокруг меня во всех сторонах птички, и хотелось броситься на каждую, и тоже невидимый шнур был вокруг моей шеи и чья-то рука держала его.

В мою жизнь входят Валек и Настя. Как хозяйка и работница Настя безупречна. Тревогу внушает Валек, что он пустится в какую-нибудь затею, а тягость жизни их сложится с нашей и ляжет на Настю… но… посмотрим, что скажет испытание Валька, пусть он строит мне дом.

Ленин был всего на 3 года старше меня, и какие дела он творил, когда я в сравнении с ним был почти как Жулька. Вот надо и это принять во внимание, имея в виду изобразить душу собаки в отношении к человеку, как человека в отношении к Богу.

Написать Чертовой. Ваша вещь написана хорошо, но тема такая большая, что ждешь озарения, между тем как по прочтении остаешься в пределах нашего ratio. Умная Вы, все у вас правильно, но почему-то хочется, чтобы Вы запутались (не хочу сказать: заблудились). Вы желаете,

183

напр., утешить женщину, потерявшую сына, рождением другого, а мне хочется ей сказать серьезно и властно: – Нет утешенья! Так мне сказал один человек, когда потерял я друга, и безумные эти слова остались мне на всю жизнь вехой жизненного утешения.

Но, м. б., я ошибаюсь, потому что имею панический страх к тому, что называется «современная тема». Я чувствую, что Вас критики должны будут хвалить за «мать-героиню», и вот уже у меня, как у ежа, поднимаются против них иглы, а Ваше сокровенное для меня из-за этого не раскрывается, и я сужу вещь мимо Вас. Когда появится повесть в печати, я еще прочту и, если пойму иначе, напишу Вам. Будьте здоровы, привет Вам и большое спасибо за «Милочку», Валерия Дмитриевна, конечно, тоже искренно желает Вам всего лучшего.

Ночью видел Толстого за сохой и Горького, диктующего какой-то барыне: – Милюков – это неумный человек. И у Толстого притом, и у Горького в лице была одна и та же глупинка…

20 Июня. Лялины именины.

Люди думают о тебе много меньше, чем ты сам о себе думаешь, а потому, когда вспоминают тебя и говорят о тебе, дорожи этим чрезвычайно и благодари как только можешь. (Мое новое отношение к юбилеям. Сказать на юбилее в 1948 году е. б. ж.)

Валек рассказывал о своей жизни, представляя ее, как дом во всякое время и во всяком месте (творчество добра). Не мог сказать, что есть любовь («не испытал»). Какой-то добряк без всякого воображения. Отношения с Олегом: «не мог идти его путем».

Брат Насти Сергей погиб вместе с Олегом. Он был вместе с Олегом влюблен в Лялю, но выбрал себе невесту другую, красивую девушку. После его смерти [она] постриглась и жила десять лет монахиней Ангелиной. И вдруг

184

забеременела от механика и родила. А механик ушел на войну. О дальнейшем неизвестно.

Второй урок Жульки на болоте Новой Деревни.

На сосне высоко была засохшая веточка, от веточки отходил тончайший невидимый сучок, на невидимом сучке сидела и давала сигналы вниз маленькая тоненькая птичка, болотная овсянка.

– Пи-пи! – пищала желтая болотная канарейка. И со всего болота слетались такие же и отвечали:

– Пи-пи! – И рассаживались на мельчайших кустиках, болотных деревцах, стараясь сесть как можно ближе к Жульке.

Это была настоящая атака болотных овсянок и всего животного мира.

Коровы тупо расставились. Девушки голые в озере с лилиями. Непрерывно летая кругами, жалился чибис, спрашивая: «Чьи вы?» Бекас, вопреки всем привычкам, загромоздился на верхушку ели и оттуда на Жульку кричал: «Ка-чу-ка-чу!»

Все это расстраивало Жульку, и она через это не пускала в ход свой нос. Но я терпеливо после каждого взлета бекаса заставлял ее нюхать теплое место. И мало-помалу она увлеклась, стала прихватывать носом и один раз на одно мгновенье даже сделала стойку.

И так мой нынешний день слился со многими десятками лет моей охоты. Я вспомнил Яловецкого и старика, убившего лося, как он из последних сил поднялся и вдруг ему счастье: убил! Как он был счастлив! И в этом религия охотника: радостью жизни преодолеть свои немощи.

Жулька вдруг поняла [меня] как охотника, и теперь не отходит от меня и глаз не спускает.

Да, это, конечно, религия мужчины – преодолеть немощи усилием, занятым в чувстве радости жизни: только этим усилием испытывается мужская любовь. У женщин, напротив, любовь испытывается жалостью, готовностью не преодолеть страдание, а взять его на себя с ближнего.

185

Сейчас Ляля отдала себя матери и ждет вцепиться в меня, когда я поддамся. И цифра лет моих, лежащая на одной чаше весов, ежегодно усиливается новой и все более и более тяжелой гирькой.

Усиливается, чувствую, и радостное упование на неведомый источник бессмертных жизненных сил. Эти силы творческой любви я стремлюсь видеть в том же Христе, питающем в то же время и женскую жалость. Может быть, в этом и есть особенность нашего человеческого Бога, что Он соединяет в себе оба пола.

Я недолюбливаю тещу за то, что ничего она в жизни своей не нашла, кроме того, чтобы питаться жалостью дочери. Самое же неприятное – это когда она, бывает, поправится, т. е. станет такой, какая она есть без болезни, тогда не вызывает сочувствия к себе даже у Ляли. Тогда Ляля с ней начинает спорить, вздорить и даже ругаться. Вроде того бывает, как если бы Ляля в сокровенной глубине своей думала: «Из-за того ли я боюсь и отдаю свою жизнь, свое лучшее». И вот об этой-то матери, здоровой, глупой, с претензией на власть, кругло определяющейся в границах мещанства, Ляля мне говорит семь лет, уверяя меня, что она во всякое время готова [ее] оставить и уехать со мной на Кавказ. Иногда мелькает у меня противное подозрение, что теща это в Ляле понимает и сознательно поддерживает (отчасти, конечно) режим сострадания.

1-й рассказ шофера.

Валек рассказал мне, как он за бензин достал себе у одного шофера лампочку. И оба разъехались, имея в машинах по одной светящейся фаре. Через некоторое время В. был остановлен милицией и посажен в каталажку. Ему приписали какую-то страшную аварию, в которой погибла одна женщина и четверо были искалечены. В. сказал, что он вез с собой двух пассажиров, которые могут засвидетельствовать о его нормальной езде. Три дня искали их и когда нашли, В. был выпущен.

– Почему же вы, – спросил я, – не сказали о том, что с одной фарой в эту ночь вы были не один.

186

– А не спрашивали, – ответил В., – на допросах я всегда отвечаю только на то, о чем спрашивают. Но вот именно в этом двойнике моем и было все дело. Я бы никогда не выдал его по своим нравственным правилам: какой бы ни был шофер, но он мне товарищ, а те легавые, и я товарища своего не могу предать легавым. Но мне на допросе там сказали: «Вы говорите, что не пьете вина. Хорошо! Ну так представьте себе, что ваш товарищ напился и пьяный задавил на ваших глазах вашу жену, брата, сына. Как бы вы на это реагировали?» Вот этот вопрос стал мучить меня и через неделю я принял решение, которое не считаю правильным. – Какое решение? – Я пришел в милицию и рассказал о лампочке. – Меня сейчас же спросили, не знаю ли я учреждение, в котором работал шофер. Я сказал, что в Плодоовоще. Конечно, там виновника сразу нашли. Но я не считаю, что поступил вполне правильно. Я не могу быть заодно с теми судьями, которые…

На этот рассказ я сказал, что интересного и специфического русского