день обошелся без грозы и дождя. Утро прошло неспокойное, небо наполовину в светлых облаках, ветерок, прохлада. После обеда дождь и гроза.
Приходил Данилов Михаил Фед., директор профстанции в Пушкине. Это наш прежний старшина, побывавший в Европе. Двойная улыбка, похожая на свет в автомобиле, кроме обыкновенных фар еще подфарники: улыбается общей улыбкой, а подфарники играют сами по себе для оживления, веселости, для таинственных слов, подмигивают, и не поймешь.
Итак, вот эта общественность, выпавшая из православия (раскол – это борьба церкви с государством), была подобрана Петром, потом декабристами. Православие –это кладовая личного начала (Серафим Саровский), женственных сил. Но мужская сила («общественная») отнята у него «безбожниками».
212
Допустим, что у каждого есть талант личный, и мы устанавливаем общее понимание: каждый спасается лично (церковь). Но есть какой-то остаток бесталанных или же желающих им заниматься – это рабочий класс, пролетариат, мужики, общественность и т. д. Католичество устраивает и этот остаток безликий, т. е. тех, кто сам себя не хочет устраивать.
Создать главу о потере людьми Зуйка (сказки) и это связать с потерей у Даши Степана (одеколон) и что Падун камень вертел. Вместе с тем, дать перед этим обоснование ухода Зуйка (сказки), когда останется «Надо» без «Хочется».
Лирическое отступление автора, соединяющее людей долга, (Надо), оставленных сказкой, и с другой стороны, сказка без человека (тоска Зуйка по человеку среди природы). Хорошо бы так соединить главу о растаявшем насте с главой о гибели Степана (одеколон).
Глубже понять чувство «Надо» в «Кащеевой цепи» + мысль Джеффериса о 15 тысячах напрасно прожитых человечеством лет, о том «пролетариате», который стал теперь пугалом еще более страшным, чем «бог» в инквизиции.
При ударе фары о детскую голову был удар в мою душу: машина остановилась, и я сам остановился. Произошло то самое страшное, о чем думать себе я никогда не позволял. От всего меня остался обрубок, или пень, или шея, с которой снесена голова. И вот к этому обратилась Ляля, загораясь любовной решимостью, и перекрестила широким смелым открытым крестом. Навстречу этому во мне что-то дрогнуло, и я понял, что жив я и надо жить дальше.
Данилыч дает картину свободы в природе: в виде свободной искорки, вода на работе – лампочки и т. д. Но Зуек, уйдя в природу, видит, что нет ничего в природе и все это от человека, и потянуло его к человеку.
213
Попадется на глаза что-нибудь от машины, сопровождавшееся раньше напоминанием о чем-то хорошем, связанным с обладанием машиной. Теперь, наоборот, такая встреча сопровождается болью утраты: как будто бросил курить и на глаза попала папироса. Напротив, играющие мальчишки раньше раздражали, а теперь жалко смотреть на них.
Вот это-то и есть старение, как сознание неизбежной участи, как разделение горьким опытом жизни с детьми: ты больше не ребенок, и хорошо, если наставник.
На-ставник: что то вроде на-таски: на-таскивать собак, на-ставить детей.
18 Июля. С утра дождь окладной, серый. Беспокоюсь, что Ляля не возвращается. Вчера «углем» нарисовал канал. Теперь дело пойдет увереннее.
Зин. Ник., как только встала с постели (грипп), установила «благоговейный» режим. – Для этого, – сказала она, – нужно каждому думать о другом. – Только не всем и не сразу о другом, – ответил я, – некоторым нужно устроить лично себя, чтобы возможно было помогать другому. Она с этим вполне согласилась.
Женский альтруизм (служение ближнему) происходит из материнства (ребенок – это «другой»). Своего нет ребенка – «альтруизм» в полном смысле слова.
NB. Ляле оставался один шаг до «альтруизма» и, вместе с тем, отказа от жизни «земной» (так она постоянно и выражается, будучи уверенной, что настоящая жизнь – «неземная»).
Разрушенное материнство здесь у женщин служит основанием веры в жизнь там (духовное материнство). Происходит то же самое обобщение, как у мужчины, когда он делается вождем – «не для себя живу, а для всех». (У Мужчины вождеобразование, героизм, у Женщины духовное материнство, служение).
NB. Вот не в этом ли «обобщении» и заключается причина страданий человечества, и, вообще, его «грех»? Недаром
214
же бесплодную женщину в древности побивали камнями, недаром английскому королю (вождю) подсунули парламент из трудящихся (лейбористов). Эта страшная мысль, наверно, и породила таких страшных людей как Ницше, Гитлер, Розанов.
Трагедия Розанова: в бегстве от обобщенности (идеи) в конкретное он ушел в семью (природу, Библию), но Mater, к которой он припал, была заражена сифилисом (Бутягина Варв. Дмитр.) и семья, созданная им, вся распалась (дочь удавилась, сын сбежал и погиб и т. д.).
То же произошло и с Гитлером: его расизм конкретизировался на расе не «высшей».
А Ницше, создавая сверхчеловека, в нем увидел Христа и сошел с ума.
Неизвестно, мучениками какого нового мира были эти люди, столь дерзновенные, но увы! и после величайшей мировой катастрофы мы еще не видим Духа Святого, сходящего на праведников.
Но в коммунизме (русском) утверждение жизни – есть факт.
Против женского обобщения (духовного материнства) коммунизм с грубым цинизмом выдвигает мать-героиню, против обобщения и в вождеобразовании коммунизм засыпает «вождей» орденами.
Тут замечательно, что самая способность мужской личности к обобщению, к отвлечению учтена как фактор общего дела, женский режим альтруизма находит в обществе естественное применение.
Наш коммунизм имеет одно противоречие: стремясь к конкретному, он сам есть концентрация отвлеченности. Он похож на леса, при помощи которых строится дом: самого дома нет – только леса.
Лад, чистота души, гармония, детскость – вот источники нашей радостной жизни… из чего мы про себя исходим и отчего рождается на лице улыбка. И вот обида: это
215
продолжает быть у людей – все так живут, а я нет. Из этого два выхода: 1) борьба за себя. 2) работа на людей.
Соц-вреды на канале после того, как убеждались в невозможности стоять за себя, начинали работать на других.
Когда меня ударило в самую душу и я там, в душе, оглох, ослеп, отупел, то извне послышался голос: – Езжай, сюда, живо! – И я очень искусно развертывался на шоссе. – Езжай в больницу! – Ехал верно и уверенно в больницу, в милицию, в автоинспекцию, обратно в больницу, обратно в милицию (мне вспоминается, что я работал лучше, чем когда был свободным). И вот этим объясняется работа на канале, а не «перековкой». Путем работы можно уходить от себя, заваливать песком свою душу.
Весь день то дождь, то солнце, роскошно парит, все растет, поправляется. Настя приехала, привезла добрые вести о том, что Ляля сегодня приедет из Дунина и что там все благополучно строится.
Когда я был маленький, религия считалась за простым народом («Дядя Влас»), а образованные «просвещенные» люди были безбожники. Теперь стало наоборот: образованные больше верят, чем простые.
«Канал» теперь больше не фикция и не помойная яма, куда я отводил свои мысленки. Теперь рисунок готов, и я могу сделать вещь. Теперь нужно: 1) выписать самый канал, чтобы читатель видел его географию, плотины, шлюзы, 2) нужно дать каналоармейцев, 3) связать всех лиц действием аврала, 4) разработать глубже и шире природу воды.
19 Июля. Вчера весь день то дождь, и сильный, то солнце. Полное насыщение влагой. Утро сегодня опять солнечное и, наверно, опять будет дождь.
Вчера возвратилась Ляля из Дунина, она заехала в больницу и узнала, что «крестник» хорошо поправляется
216
и скоро выйдет, при нем сейчас мать. Так, пережив муку, опять возвращаюсь к «счастью», потому что все опять говорят: «Какое счастье!».
Обошлось без дождя. Ходил в лес с Жулькой. Ключ от леса – название, тема сборника лесной поэзии.
Лес в солнечное утро после дождя. Лес мне открылся как храм.
Сижу, отдыхаю на пне. Над лесом плавно кружит хищник – что это он так добычу высматривает?
А вот там, на высоте, от которой слезы в глазах делаются, чуть темнеется в синеве темное пятнышко, и оно тоже на таких же кругах: это второй хищник. Но на такой высоте и коршуну невозможно ничего усмотреть на земле. Значит, и этот кружится не за добычей.
Встретился машинист с паровоза: успел набрать корзину первых белых грибов и теперь бежит на паровоз. Вот этот любит природу.
За обедом я сказал нашим христианкам: – Для христианина, каким он был до сих пор, весь мир есть больной, за которым надо ухаживать. Такой христианин не знает, что делать, если мир показывается здоровым. Настоящему христианину будущего века надо стать перед лицом здорового мира.
20 Июля. Вчера обошлось без дождя, но вероятно дождь и гроза где-нибудь были. Утро сегодня опять безоблачное и опять на горизонте на синем показываются светло-золотистые горбы невидимых облаков.
Микрокосм. Мне тяжело и противно после аварии ехать в Москву и объясняться в автоинспекции. Попросил Валька, дал ему доверенность. Он вернулся ни с чем. – По всей вероятности, – сказал я Ляле, – он просто не стал
217
там разговаривать с начальником, а спросил секретаря. Разговор с начальником противен его природе, и он прав, он больше сделает, помогая мне в области природы, больше сделает, помогая мне в области строительства.
– Попросту говоря, – ответила Ляля, – он перекладывает неприятное на другого: за него должна делать я. – Конечно, – ответил я, – так и надо: ты мне гораздо ближе. – Значит, он перекладывает дело на ближнего. – Очень может быть, – ответил я, – что же, так и надо, а то как скажут «ближний», так вот и давай ему все: и люби ближнего, и жалей ближнего. Пусть же и он сам, этот «ближний», наконец, постарается и оправдает свою любовь. Выполнение интимно-душевных услуг непременно должно быть делом «ближнего». Впрочем, и весь мир на этом стоит: один, перекладывая дело на Ближнего, служит Дальнему, другие, принимая это дело, служат Ближнему.
Так я ответил, понимая Макрокосм через свой повседневный Микрокосм. Но практически сделаю так, что, приветствуя уход Валька к Дальнему и Лялино принципиальное служение Ближнему, схожу сам в автоинспекцию. И чувствую, что и в Макрокосме меня за это похвалят: выходит и Дальнему хорошо, и «ближнему» кукиш в нос. <Позднейшая приписка: Все-таки ходила-то Ляля!>
Я помню, как мать моя все муки хозяйства брала на себя, а сестра Лидия занималась цветами, культурой цветной капусты и пирожными по Молоховец.
Вот когда мать несколько потускнела в своих заботах (как говорила она: «Все сам, сам, как не посмотришь сам, так и нет ничего»), Лидия стала бояться за нее и стеречь. После ужина мама уйдет к себе в спальню, читает на ночь в постели Евангелие, Лидия не уходит из столовой и слушает, как она перелистывает, шевелится. – Уйди же ты, наконец, – кричит мама. – Не уйду! – отвечает Лидия. И так они ссорятся. И многие сердобольные поддерживали Лидию в том смысле, что
