и мы были уверены, что это голова разлетелась, меня охватило чувство такое, что вот пришел конец всему хорошему, дорогому, что связано с ездой на машине: и охоте, и даче, и

Список авторов

Скачать:TXT PDF

Дневники 1946-1947 гг.

и мы были уверены, что это голова разлетелась, меня охватило чувство такое, что вот пришел конец всему хорошему, дорогому, что связано с ездой на машине: и охоте, и даче, и природе даже, и вообще всякой жизненной игре, которая питает мое чувство свободы.

Если бы, однако, я не повинился сразу, а загнув номер, укатил бы от потерпевшего, я бы замучил себя страхом перед тем, что меня поймают и, значит, психика моя будет, как у Раскольникова.

Вот об этом-то я теперь и думаю, что у Раскольникова в душе был не моральный стыд перед содеянным, а страх такой же, как если бы я удрал от раненого. И мне кажется, что прекращение задуманного дела у Раскольникова из-за страха есть менее моральное дело, чем если бы он продолжал бороться со страхом и делал то, что задумал. Словом, Раскольников сдрейфил, и Достоевский на этом построил свой мещанский роман, полагая в основу совести страх.

Достоевскому надо было разрешить это убийство Раскольникову и оставить его наедине с этим фактом, как если бы и я вот, подмяв мальчика, был бы без свидетелей и в один миг мог унестись от него. Вот тогда бы я был взвешен морально, потому что я бы свободен был в своем поступке, уехать или подчиниться суду. Сейчас же я ничего не могу сказать: мне кажется, что мною руководил только страх, хотя, конечно, за этой стеной где-то была и совесть. Удивительно, как я раньше не понимал неправильности

230

психологической в построении романа Достоевского и только теперь понял по себе, по собственному страху лишиться участия в жизненной игре.

Если сдавливать воздух – он твердеет, а если стеснять жизнь человека, он начинает понимать время, выгадывая себе свободную минутку для себя. Пусть даже и не будет у него этой свободной минуты, но все равно мысль о ней делает его изобретателем и часто освобождает себя и людей…

28 Июля. Жарко. Понемногу начинаю привыкать ездить, как ездят настоящие шоферы, без удовольствия и с сознанием, что раз ты ведешь машину, значит, тем самым участвуешь в необходимом убийстве.

Половина поля ржаного уже в «бабках»*. Смотрю на рожь, вспоминая, как я всю жизнь смотрел на нее. Это было глубоко радостное чувство, как золотая цепь цветения. В год объявления Первой мировой войны я смотрел на рожь с тревогой от множества кузнечиков. В год второй войны я спрашивал: кому достанется эта рожь? И теперь, наконец-то, прежнее детское чувство иссякло до конца: я думаю о возможности конца жизни со всей силой ее размножения. Если же вопрос переходит сюда, то откуда же взяться чувству радости жизни.

Прокурор Джексон сказал, заключая Нюрнбергский процесс: «Если мы не сумеем и т. д. – можно будет с основанием сказать, что 20-е столетие приведет к гибели цивилизации».

И даже если сказать «планеты», это все будет в области фактов, а не только выдумки.

– Скажите, – сказал доктору, – во мне есть, живет чувство радости жизни, которое не покидает меня даже вот и в таких положениях, мне кажется, что люди спасутся…

*В «бабках» (местн.) – в снопах.

231

– Конечно, спасутся, – ответил доктор, – я тоже так и сам думаю и тоже про себя радуюсь: непременно спасутся. Эта радость от внутреннего чувства вечности.

– А я, – сказала Ляля, – прямо непосредственно чувствую радость конца этой жизни. Возможность светопреставления стала фактом. Я считаю уже и то большим прогрессом, что факт размножения, казалось, столь утвердительный, встречается с фактом уничтожения.

Приезжал Борис Дмит. Удинцев накануне поездки в Свердловск (санаторий). Лица на нем нет. Мелькнуло при расставании: увидимся ли? Я задал ему вопрос: – Страх человеческий – позорное чувство и настолько, что простое лишь отрицательное отношение к страху делает человека прекрасным: бесстрашный человек. Но есть страх Божий: этот страх столько же возвышает человека над животным, как тот, скотский, унижает. Этот страх ответственности за жизненный дар. Так вот, был ли этот страх Божий у какого-нибудь поэта его темой?

В чувстве конца (эсхатологическом), как он был у староверов, каким он в детстве показывался через старух или в литургии («со страхом Божьим и верою»), несомненно присутствует этот «страх» (страшна ответственность перед Богом за жизнь). Не худо иметь эту мысль, изображая Выгорецию.

Удинцев говорил, что Панферов не на «черепках» провалился, а черепки явились последствием провала его подхалимского романа у Сталина, что будто бы в этом романе Панферов так полз, что «песок шуршал».

29 Июля. Озимое наполовину в «бабках». Болото заметно желтеет и подмирает.

Влажная жара продолжается.

Ляля уехала в Москву, ее дела: 1) Добыть мои права. 2) Материалы у Бахреева. 3) Лимитные продукты. 4) Термос. 5) Олифу.

232

Завтра должна вернуться.

Жульку надо отдать в натаску Пете, направить его в хозяйство Военного общества.

Ходил в лес.

И вот над тихим озером на безоблачном небе возникло одно, как воздушный корабль, и вслед за ним корабль за кораблем потекли прекрасные облака.

Борьба водяных растений со сладкими злаками.

Солнечные пятна и просветы за частыми стволами то закрываются, то открываются. Что это? Ветер ли шевелит там высокими травами, или это птицы низко пролетают, или медленно заяц проходит…

Вся вершина высокой ели загружена частыми и тесными молодыми зелеными шишками, и над этими подарками на самом верху последняя мутовка раскинула пальчики короткие.

Шел в лесу и, вероятно, стал уставать. Мысли мои стали снижаться и уходить из лесу домой. Но вдруг я почувствовал себя внезапно радостным и возвышенным, глянул вокруг и увидел, что это лес стал высоким, и стройные прекрасные деревья своим стремлением вверх поднимали меня.

Счастье? Да, конечно, счастье необходимо, но какое? Есть счастье – случай, это Бог с ним. Хотелось бы, чтобы счастье пришло как заслуга. Вот хотя бы Ляля – это, конечно, мое счастье. Но разве я-то не заслужил его? С каких далеких лет я за такое счастье страдал и сколько лет в упорном труде обходил свою личную обиду, совершенствовался, достигал признания общества, и чего-чего только не терпел. Нет, нет! я свое счастье заслужил, и если каждый соберет столько усилий, чтобы обойти свою обиду,

233

то почти каждый будет счастливым. Я говорю «почти», потому что не вся сила жизни сосредоточена в своих руках, почему и говорят: не судьба или что от сумы и тюрьмы не отказывайся.

30 Июля. Опять роскошное утро.

«Страх Божий» вложить в глаза (отблеск вечернего солнца) водяной крысы и вспомнить угрозу Евгения в «Медном всаднике»: у них, у крыс это возмущение невозможно (показать).

Цивилизация – это движение, и каждый шаг ее вперед несет смерть, каждая машина требует жертвы.

Тогда является вопрос: не назад ли? (Толстовство, бегуны – в особенности бегуны: так это близко к страху животных перед человеком. А кустари в Кабарде? А в сущности, и такие, как Бострем, это все бегуны от Медного всадника, все потерпевшие.)

Отец моего «крестника» бросился на меня совершенно так же, как Евгений на гиганта (боюсь только, что у моего «Евгения» был расчетец содрать что-нибудь с меня, но это так и быть должно в пересчете великого на малое).

Бог Иова есть тот же Медный всадник, и Иов – Евгений. «Да умирится же» возможно лишь в признании Евгением за действиями Петра высшей силы, в чувстве Страха Божия.

Чтобы Страх Божий понимать, нужно понимать в себе самом Бога, значит, быть участником всего Божьего дела, а не своего личного.

«Обход обиды» и состоит в том, чтобы согласовать свою личность конечную с планом всего творчества жизни. (Но как унять эту боль обиды, и еще перед лицом обидчика?)

А раскольники-самосжигатели? Вот тоже Евгений – и рядом с этим безумием еврейский компромисс.

В детстве сестра приезжала из Италии и рассказывала, как беспечно живут люди у кратера Везувия. Тогда казалось это

234

странным и непонятным. А сейчас при атомной бомбе весь мир в таком и еще худшем положении. И ничего. Нет даже тех маленьких детей, какими мы были, чтобы ужаснуться нашим рассказам о жизни у нового всеобщего Везувия. Некоторым даже весело от возможности взрыва: один конец.

Ходил на рынок за молоком и на пути догадался, что старуха в нашей современности должна быть с хитрецой (что хорошо вышло в ее брате) и двойственностью. Это видно уже на ее «слабости» в отношении больных людей. В главе «Уход» надо мотивировать ее уход победой над немощью (поясница). И окончательно выразить это тем, что весло оказалось в гробу.

Дионисий сказал: живите тут, где отцы благословили и кончалися, хотя и много ходить и ждать, да тут сорока кашу варила, таковское сие место по времени.

31 Июля. С утра брызнул теплый дождик, но небо все в летних обещаниях, через облака просвечивает, кое-где голубое и сами облака то голубеют, то золотятся.

Валек приехал с доброй вестью: перевезли кирпич и доски. Начинаю собираться на продолжительное житье там.

Зинаиде Николаевне поставили прямо вопрос, будет ли она переезжать к нам, с тем, чтобы помочь нашей семье, а мы поможем ей. Она ответила мне почти в точности словами Онегина: «Когда бы жизнь домашним кругом» и т. д. Из этого ответа я сразу понял, что с Барютиными у нас ничего не выйдет и, может быть, это слава Богу: они хороши по-своему, мы по-своему, а вместе выйдет нехорошо. Пока что в сентябре поместим месяца на два тещу в санаторий, потом сиделку наймем.

Кроме того, чтобы собой меньше обременять Лялю, погружусь в Дунинское пустынножительство.

Но главное мое дело теперь – это писать без всяких уклонов и одумок «Падун» и написать его, «Падун» за все ответит и все оправдает.

Ближний – это с кем жить, а Дальний – это с кем умереть.

235

Является какое-нибудь желание, соединенное с мыслью, правильное. Но если дальше подумать о том, что из этого выйдет, то впереди ничего не видно, мысли не хватает и остается одно желание. Вот если тогда подождать в желании и предоставить все времени, то вскоре появляется ясная мысль, а желания больше уже нет. И жалко становится прошлого, что не удержал желание и позволил жизни засмыслиться.