людям больше всякого добродетельного человека: этим он хочет оправдать свои преступления на пути к власти (добрые цари – только в сказках, но и там их хлещут ведьмы по мордам). Во искупление зла – действия Петра I и Иоанна IV. И еще дальше: во искупление своего личного зла (пахан украл у одного, а все – ему друзья) он делает добро для всех.

Так Бетал разоряет бедного владельца сада, чтобы на этом месте выстроить курорт.

Так уничтожают Зощенко и Ахматову, на благо всех.

Так образуется сила обобщения: путем уничтожения, убийства случайного.

И так очень похоже, что власть происходит от разрушения атомного ядра человечества – личности.

383

N. говорил, что сейчас время особенно характерно тем, что человек общественный извне (на людях) живет верой, а человек в себе (или дома) не только не верит этому, но презирает и ненавидит.

Вот почему на писателя, имеющего успех казенный, смотрят как на предателя, как на доносчика, подхалима и не прощают ему. Так было с А. Толстым, так происходит сейчас с Фадеевым. Но Шолохова все одобряют.

13 Декабря. Еще темно, а говорят, что мороз ослабел и начинает снежить. Неправда – снежок порхнул, а мороз еще сильнее, и ясно.

Вчера был Володя. Я пользуюсь им как зеркалом партии, т. е. смотрю в свои мысли в свете партии. Уверился, что эволюция Mussen (надо) в sollen (я обязан) и Wunschen (хочется) – есть в точности желанный педагогический план.

Как мог Пушкин, заступаясь за Евгения, возвеличивать Петра? Как это можно так разделить себя? Наверно, надо быть очень богатым душой и мудрым, и это состояние духа похоже «на люби врагов своих». И вот только если я открою в себе большое чувство – я напишу свою сказку «Царь природы».

14 Декабря. Царь природы. (Сказка-быль.) Еще позднее вышел месяц, еще выше взошел. И мороз еще крепче, и утро еще светлее. До Николы Зимнего остается шесть дней.

Никто еще не давал красоту дыма в большом городе (и „птиц: галки, вороны).

Вчера был этнограф Нечаев Александр Николаевич для ликвидации затеи со сказками.

Когда он развивал мне тему национальной сказки в свете бр. Гримм, я вдруг сопоставил себя, как создателя сказки какой-нибудь, с тем человеком, кто сейчас встал бы, разогнал, растоптал бы паразитов русского языка, поднял бы знамя русского слова…

384

И опять тут явился мне Пушкин со своим Евгением и Петром, и Пришвин со своим Зуйком и Сталиным, со своей мыслью постоянной о молитве за врага. «Медный всадник» и есть молитва за врага. На этом чувстве понимания значения врага и надо выставить обращение старухи в православие.

А Толстой сказал Нечаеву: – Ты мелко мыслишь. Медный всадник точно так же мог бы сказать Евгению: -Ты мелко мыслишь. И каждый, кто сейчас упирается со злобой в Сталина, тот мелко мыслит.

Мелкомыслящий (мелкотравчатый) упирается в «слезу ребенка» (личность) и не может пропустить ее, чтобы сделать обобщение, т. е. пропустить или убить ближнего (как Раскольников убил старуху).

Этим сопротивлением обобщению держится вся христианская мораль, весь Достоевский (почему его и не признают большевики).

Обобщение с христианской точки безнравственно и допускается не больше как враг, за которого надо молиться и учиться любить его.

Дьявол, обобщающий, подводит нас к атомной силе разрушительной, но встает Бог и определяет энергию на дело любви.

Так вот, значит, у врага в руках обобщение как сила разрушения, уничтожения «ближнего», личности, но в то же время у святого подвижника в руках есть сила воскрешения (творчества), направленная на дело разрушения, – в молитве за врага.

И вот отчего разрушающий, обобщающий знает, что он есть часть силы, которая вечно разрушает (убивает), чтобы вечно создавать новое (Мефистофель).

Вроде того получается, что разрушитель будит своим действием (обобщения) спящего Бога и тот воскрешает убитого в новом.

Капитализм обвиняется в систематическом обобщении, пропускающем хоть жизнь бедного человека, или «пролетария»

385

Это есть система убийства бедного человека, жертва пролетарием в пользу расширения «дела» (цивилизации).

Кризисы и войны возвращают от «дела» (обобщения, роста империи) к действительности.

Мы подхватываем эту силу действительности (пролетария), но пользуясь ею, сами подходим к тому же методу обобщения, значит, вовлекаемся в неминуемый кризис.

Вся надежда, что вовремя одумаемся и что этот последний зажим кончится как и РАПП.

Мало того – чувствовать себя первым человеком на занятом месте, нужно приучить себя сидеть с готовыми локтями, чтобы не пустить на свое место других (понял это, когда у Образцова в кукольном театре сидел между иностранцами). И то же, когда думал о карьере А.Н. Толстого: какой счастливо-бесцеремонный был человек.

– Хороший был человек Шишков, – сказал я, думая образом смиренного и глубокого человека поправить давление на себя А.Н. Толстого, – вот был человек! – Да, – ответила Ляля, – человек… только неинтересный.

Это было против того, что я хотел: чувствуя в себе какой-то основной недостаток против Толстого, что то ли я беззащитен, робок, то ли ограничен – не знаю! я хотел прикрыться Шишковым, а он при всех достоинствах «неинтересный». – А вот, – сказал я, – ты интересная женщина, что говорить, и сколько поклонников, а Зина неинтересная, и никаких поклонников. А смотри, какая она перед Богом значительная, с тобой и не сравнить!

И Бог милостив, и царь милостив только при наличии необходимости беспощадной жестокости в отношении людей: казнит, казнит и вдруг помилует. И Deus caritas Бранда является после жестокого испытания.

И то же в ипостасях давно: Отец и Сын.

386

В нашем православии обманчиво выдвинут Сын, как возможность жизни, целиком основанной на милосердии. Вот откуда, может быть, явился Евгений (Медный всадник) и в то же время в здоровой душе Пушкина явилась и поправка к нему: «Красуйся, град Петров!».

На этом предпочтительном почитании Сына и забвении Отца возникает и русский образ революционера (Евгений – да и Ленин?), но на этом фоне обязательной милости безликая, т.е. лишенная образа Отца, жестокость, и часто у революционеров милость и жестокость в одном лице.

И я думаю, что мой «Царь природы» явится демонстрацией силы природы в руках ее царя, той здоровой силы творческой и общественной, которая отстраняется от русского интеллигента культом Deus caritatis. Реставрация староверческого грозного «Спаса Вседержителя» от старухи через природу в Зуйка: «Надо» против слабости.

Когда я напишу своего «Царя», мне кажется, я буду мудрецом: только боюсь, что никогда не напишу и дураком умру. Как приятно в этих сомнениях поглядеть на «Кладовую солнца»: вот написал же! так вот и с «Царем»: будь таким же, как в «Кладовой», и напишешь. И как подумаешь, так и веришь… Напишу!

До Нового года «продрать» «Царя» до конца.

15 Декабря. Продолжается серия морозно-солнечных дней без снега.

Перечитал написанное и стало ясно, что фокус всей вещи есть Царь природы (Зуек) в борьбе с водой. Сила человека против воды в том, что она сливается, а у человека (Зуйка) есть своя неслиянная часть, благодаря чему каждый делает общее дело по-своему (каждый ведет свой канал). Тем же самым разрешается превращение mussen в sollen.

Был Вахмистров Вас. Вас., брат Над. Вас. Реформатской, помесь барина с егерем.

387

Были вечером Валентина и Сергей Яснопольские, инженеры с Беломорья. Пробовал выспрашивать о канале, но они или очень тупы, или у меня самого фокус вещи переместился с аврала на Зуйка и тем самым интерес мой переместился с плотины в природу – ничего я от них не получил.

16 Декабря. Потеплело, порошит.

Вчера видел афишу с лекциями о русской литературе, с заключительными разделами: А. Толстой – «Петр I», Шолохов – «Тихий Дон», Фадеев – «Молодая гвардия». А Пришвина не было, и это меня укололо, хотя не было и Достоевского, и Лескова. Неприятный этот укол! Разве сам-то я не чувствую, что делал хорошо и сделал, что мог. И все-таки колет. Нечто вроде как у Пушкина и Лермонтова, столь независимых людей, их тяга к светскому обществу. От этого чувства унизительного можно отделаться, только если бросить литературу. Но т. к. это нехорошо и невозможно, то остается продолжать соревнование и надеяться на лучшее в творчестве, целящее всякое унижение самолюбия.

Разум бывает прекрасен, когда показывается людям своими далекими границами, обнимающими огромный простор.

Это как выходишь из темного леса на берег и открывается море.

Или как Пушкин, замученный мыслью о судьбе бедного Евгения, вдруг как будто на берег океана выходит и говорит: «Красуйся, град Петров, и стой!»

И еще сильнее и бесконечно шире, чем океан, открываются границы разума, когда вдруг вспоминается Распятый с Его словами: «Прости им», и самому захочется помолиться за своих врагов.

17 Декабря. Сильнейший из всех бывших нынче морозов -23.

Много вчера придумал для своего «Царя» и сегодня начинаю разрабатывать с того места, когда Зуек сговаривается

388

с бродягой о побеге (начало динамической части). Так определилось: 1-я часть – экспозиция природы с историей, 2-я часть – экспозиция действующих лиц, 3-я – динамическая. Решил написать вперед динамическую часть и после вернуться к доработке действующих лиц. Возможно, что 3-я часть будет вчерне и доработается после 2-й.

Приехала Жулька. Ваня прописан. Ждем Ваниного отца. Сегодня поеду доставать разрешение на лося. Устроился с лосем (Мих. Степ. Кузнецов).

Приходила Л. Лавинская (из компании Маяковского, Бриков, обломки ЛЕФа).

Так все это было близко к Ягоде и ГПУ.

Источник поэзии (Маяковский) сливался с источником власти (Ягода, Брики) в одной воде.

Становится понятным то чувство врага, о котором я говорил Ставскому (– Чувствую, что меня кто-то не любит, Сталин? – Что вы! Сталин вас любит!). Вот это самый враг и был, что стоял возле Маяковского (Агранов), и та же сила (власть), что рубит лес на дрова (для пользы). И надо помнить, что это же последняя сила, утверждающая берега наших возможностей («Красуйся, град!»). Мы чувствуем эту силу отрицательно в страданиях ближнего (Евгений) и положительно («люби врагов своих») в осуществлении, когда Евгений умрет и с ним современность пройдет в «прошлое», и осуществится будущее («Красуйся!»).

«Люби врагов» в некотором смысле означает и люби будущее, потому что не они создают будущее: а они только тем создают его, что разрушают наше настоящее и, разрушая, вызывают нас строить будущее (Евгений – это настоящее, а «да умирится же!» – это будущее»).

18 Декабря. Мороз и ясно.

Были на генеральной репетиции «Ромео» Прокофьева. Во втором акте не мог удержаться от слез – до того прекрасна

389

музыка, чары Улановой и ансамбля. Третий акт перегружен, финал пошл. Чувствуешь тиски со стороны, как везде.

19 Декабря. Николай.

Вспомни брата своего, Михаил! Какой был хороший человек и как не пришлась ему жизнь от начала и до конца. А что? не его ли «идею» (о Светлом человеке) теперь я веду и хочу провести ее… Брат должен быть мне