мною очень нежна.

Так и надо, сомневаться во всем, особенно же полезны человеку его колебания веры: возвращение к Богу всегда так хорошо!

1 Июня. Троица. Москва.

Рано утром прошел дождь. У нас в доме живут люди, которые за нас молятся, и в праздник мы это чувствуем.

Заседание с чтением моего доклада не состоялось, доклад передал Лоцманову и побеседовал с ним в кабинете. Он рассказывал, что еще мальчиком (ему теперь 41 г.) «напал» на мои книги и сделался моим учеником, а когда в Моссовете стали выбирать в председатели охраны природы подходящего человека, то Лоцманов предложил меня.

Появился в Москве С.И. Аникин, спасавший нас во время эвакуации. Мы его встречаем сегодня с честью и благодарностью: тоже, как и Лоцманов, мой «культурный читатель», о котором говорят: конечно, он человек партийный, но…

На пути в Моссовет подхватила меня под руку Раиса. Ляля говорит: – Я не знаю, чего она от нас хочет.

Со мной она ужасно кокетничает, и меня это немного забавляет: мне же все-таки скоро будет 75 лет, а она женщина красивая, талантливая и ужасно похожа на трясогузку.

Начало статьи в охотничий сборник: Первым моим охотничьим оружием была «шибалка»: так почему-то назывался у нас кривой сук вроде бумеранга. <Приписка: Шибалка от «подшибать».> Однажды этой шибалкой я подбил молодого вялого галчонка, и он попал мне в руки. Он был в таком состоянии, что какое положение ни придашь ему, в таком он и остается. Это меня смутило, потому что было против всякого охотничьего естества, в котором одно живое существо убегает, а другое его догоняет. Что

527

тут делать! Я взял галчонка и посадил его на сук липы. После обеда посмотрел – сидит! После чая посмотрел – сидит! после ужина – сидит! Вероятно, я очень мучился за галчонка этого ночью, если через всю свою жизнь, как через тысячу лет, пронес это воспоминание. Утром я встал, поглядел туда – галчонок лежит на земле мертвый. Я со слезами вырыл ямку и похоронил галчонка, но охотиться не перестал и до сих пор охочусь, сочувствуя всякой симпатичной живой твари нисколько не меньше, чем те, кто сам не охотится, но охотно кушает дичь в жареном виде. И всю-то, всю-то жизнь я, как охотник, слышу от этих лицемерных людей одни и те же слова: – Как вам не стыдно охотиться и убивать. – И всю жизнь я отвечаю одни и те же слова: – Как вам не стыдно кушать то, что для вас убивают.

Дело в том, что моралисты обыкновенно не обладают охотничьим чувством, и я знаю из них только одного Льва Толстого, который как моралист проповедовал вегетарианство, а как охотник бил зайцев до глубокой старости (см. дневник С.А. Толстой). Но Л. Толстой нам тоже не пример: мы все знаем так хорошо, что Толстой-моралист и Толстой писатель-охотник – это два разных человека. Каким же образом педагогически разрешить это невозможное противоречие?

Возвращаюсь к «Царю природы» и отныне, с 1-го Июня, хоть час да посвящаю этой работе и заношу сюда о ней отчет в две-три строки.

<3ачеркнуто: Во время войны <приписка: отрезанный в глуши Усольских болот от всего мира> мне было очень тяжело обращаться в учреждения за продовольствием для себя лично. Председатель Переславского Райисполкома истинно культурный человек С.И. Аникин всегда умел устранить эту неловкость и доказать свою уверенность в том, что помощь писателю есть дело общественное. Я рад этой книжкой, получившей всестороннее признание, отблагодарить за доверие.>

528

<Позднейшая приписка в копии рукой В.Д. Пришвиной: Надпись на книге, подаренной Аникину.>

Во время войны, отрезанный в глуши Усольских болот от всего мира, Я не раз обращался к Вам, председателю Переславского Райисполкома, за помощью. Вы всегда умели устранить неловкое чувство при таких обращениях для себя лично и уверить в том, что помощь писателю есть дело общественное. Теперь я очень рад этой книжкой о Переславском крае, всеми признанной, отблагодарить Вас, честнейшего культурного работника, за доверие.

А.А. Фадееву.

Дорогой Александр Александрович,

<3ачеркнуто: в 1948 году 5 Февраля мне будет 75 лет от роду и вместе с тем 50 лет литературной деятельности.>

<3ачеркнуто: В 1934 году <зачеркнуто: т. е. 13 лет тому назад> я к Вам лично обратился с просьбой помочь издать собрание моих сочинений, к которому A.M. Горький прислал известное свое предисловие. По Вашему предложению Госиздат за эти 13 лет выпустил из пяти книг четыре. Очень прошу Вас побудить Госиздат издать пятый том, в котором собраны лучшие мои вещи. Гонорар мне за этот том уплачен, но мне очень хочется удовлетворить читателей, купивших уже четыре тома и ожидающих пятый.

Но главная моя просьба состоит в следующем.>

В 1948 году 5 Февраля мне исполнится 75 лет от роду и 50 лет литературной деятельности. Мне бы хотелось <не дописано... <3ачеркнуто: Обращаюсь к Вам со следующей просьбой.>

В 1948 г. 5 Февраля мне исполнится 75 лет от роду и 50 лет литературной деятельности. Я хочу подобрать к дате этой <зачеркнуто: золотой свадьбе> моей с читателями сто листов на пять книг из лучших написанных мною вещей. Вы хорошо знаете, что и читатели мои существуют и растут, и я не прекращаю писать. Значит, это издание будет никак не благотворительное. Но и с этой стороны, т. е. помощи мне как писателю, издание это будет очень полезным. Я бы мог, не отрываясь для заработка <не дописано>…

529

2 Июня. Духов день. Москва.

1) В 10 утра позвонить Игорю.

2) В Союз писателей о Фадееве.

3) В «Советский писатель» о сборнике.

4) Бензин.

Аникин – это мужицкая метаморфоза в чистом виде.

Он убежден в том, что русский народ может терпеть без конца и нет ему равных в мире в этом отношении. Теперь он знает, что мир готовится к новой войне, значит, и мы будем готовиться. Значит, если будет даже высокий урожай, нам лучше не будет: все пойдет в резервы войны. И что нет никаких надежд на лучшее в будущем для нас, и живи тем, что у тебя есть. Ляля на это ответила:

– Мне все равно, я знаю, что мы долго не проживем.

– Этого знать мы не можем, – ответил я, – сколько мы проживем. Но я знаю, что если в таком безнадежном состоянии буду долго жить, то после смерти перевоплощусь в лягушку.

Мораль сей басни: необходимо войти душою (для меня душа в писательстве) в моральный смысл этой войны. Для ближайшего времени это надо выразить в моей работе «Царь природы».

Что-то вроде Страшного Суда надвигается, и я – подсудимый, а общество – судит.

На этом суде «я» божественное в человеке должно восторжествовать.

И какое, значит, должно в личности пробудиться усилие, если она восторжествует даже на этом суде, страшном своею правдой.

Потому-то суд и называется «страшным», что Бог не будет распят, как в первом пришествии, а восторжествует даже перед судом страшной человеческой правды.

Вот почему у нас коммунист и отвращается от религии: коммунист собирает вокруг себя суд человеческой правды и вызывает личность человека на суд. Быть может, вокруг

530

божественной личности человека собралось слишком много обмана, и таящийся в личности Бог должен заявить о себе перед судом человеческой правды. И вот вам будущее: захочет ли Бог выйти и заявить о Себе на суде человеческой правды?

Патриотизма у нас нет никакого, но есть что-то гораздо большее, чем патриотизм: господствующая над нами сила внеличная. «По совести» человека нашего об этом нечего спрашивать: совесть, т. е. чувство своей личности, остается «запечатленной» и человек определяется не в личности, а в отличии («отличники и герои»). В том-то и дело, что совесть (личность) связана с Богом, и какая же тут совесть, если все личное в человеке должно предстать перед лицом правды.

– Эх, М. МЛ вы такой идеалист! <Вымарано: Просто-напросто зашла над русским народом [шайка разбойников] и ведет народ на разбой: хотели всех капиталистов ограбить в пользу своей шайки. Но видели мы, когда своих ограбили, лучше ли стало? Так точно и когда всех имущих ограбят. Пусть будет плохо, но надо всех имущих грабить. Может быть, они бы и рады теперь отступить, да куда же от себя отступишь. Русский народ сам по себе ни во что такое не верит, о чем вы пишете, о богоборчестве и всем таком. Универсальности нет никакой. А идея ... коммунизма – это просто шкура змеи: придет время, и змея, т. е. сама жизнь, сбросит эту шкуру.*>

Когда я приходил в деревню (в 1919 г.) – в избу родителей какого-нибудь моего ученика, сидел на лавке прилично и долго в ожидании, когда хозяйка отрежет мне кусок хлеба или сала – это теперь вспоминается мне как состояние наиболее достойное, в каком только я в жизни бывал.

* Расшифровка по зачеркн. в подл-ке В. П. – примечание В.Д. Пришвиной в машинописной копии.

531

Правда есть только орудие истины, и если мы правду ставим вместо истины, то мы этим служим кумиру.

Героизм – это трата жизни для скорого достижения цели. Герой, достигнув цели, остальную жизнь существует или калекой, или удовлетворенной свиньей. Немцы были героями (все возьму!), американцы взяли расчетом (все куплю!), русские – «глупостью»… <Приписка: (Иван дурак!).>

«Человек много больше того, что он может потерять в этой жизни» («Дом и Мир» Р. Тагора).

Нам почему-то кажется, если это птицы, то они много летают, если это лани или тигры, то непрерывно бегают, прыгают. На самом деле птицы больше сидят, чем летают, тигры очень ленивы, лани тоже пасутся и шевелят только губами. Так и люди тоже, мы думаем, что жизнь людей наполняется любовью, а когда спросим себя и других, кто сколько любил, и оказывается вот как мало, вот как мы тоже ленивы!

3 Июня. Москва. С утра мелкий окладной дождь. Это на урожай, но из ума не выходит, что и урожай не поможет: все спрячется в резервы войны. И пусть эта мысль не уходит из головы, и пусть не дает спать, пока не появится свет на этом темном пути.

Фадеев, Симонов и Горбатов были у Сталина, он остался доволен руководством Союза, одобрил «Молодую гвардию» и «Русский вопрос» и утвердил смету с большими гонорарами. Спасибо им, создающим возможность работать писателям с совестью. Не будь этих ловких и умных людей, попали бы мы опять под шкрабскую совесть какого-нибудь Поликарпова, и вышла бы кутерьма.

Совесть не должна быть разменной монетой, она должна таиться в глубине личности и показываться прелестным румянцем на творческих плодах художников или тем

532

ароматом цветов, о котором вспоминаешь что-то чудесное и не можешь вспомнить, где это было, когда это было. А было-то