своих учебников музыки. – Разве, – подумал я, – это не прямой простой путь домой, в Хрущеве, как я это видел во сне?

Сон свой я рассказал, не вставая, Ляле, и она поняла его как упреки моей совести за усложнение жизни, за отклонение от прямого пути.

– Ты бы взял пример с Барютиных, как они просто живут.

– Чем же это просто, – ответил я, – одна молится и учит детей, всегда голодная, насыщается молитвой, другая живет тоже полуголодная на ее иждивении. Спасают душу свою тем, что хоронят с утешением старушек. Им это дано: хоронить старушек, а нам дано утверждать у детей радость жизни. И если мы свою сложность, свое богатство отдадим за эту простоту – это будет тот же самый акт гордости и падение в ад.

Ляля ничего не сказала. А я подбавил еще:

– Выход из мировой кутерьмы, моя милая, для старушек умирающих, да! это выход через похоронное бюро твоих чудесных Барютиных. Но меня гораздо более увлекает пример нищего героя музыканта, переправляющего для своей любимой девочки рояль из Москвы. Вот это да, это путь. И я тоже тебе, моей девочке, обещаю устроить маленький домик. – Все-таки, – сказала она, – не такой уж очень маленький: у нас будет стоять пианино. – Конечно, и дворик небольшой, в нем будет коза…

А между тем и коза уже заказана, и пианино Замошкина ждет нашего грузовика, и дом наш совсем не велик.

Все уже есть, и огород с овощами, салат уже едим, картошка показывается. Но пусть к этой прекрасной действительности в дополнение остается мечта именно об очень маленьком домике для жизни только вдвоем и без всяких хлопот.

Для моей маленькой девочки и по-моему, но никак не по Толстому и не по Исааку Сириянину.

545

Этот рассказ и есть ответ на исповедь шофера Спирина (Николая Владим.): что их, комсомольцев, воспитали на идее жертвы собой для общего дела и они это показали на войне. А вот теперь с этой жертвой нельзя выйти, все переменилось, и маяк стоит другой и в другой стороне. Этот новый маяк есть Царь природы, манящий нас к себе заповедью: «Будьте как дети».

Природа может обойтись и без культуры: родился Шаляпин, артист по природе, с таким голосом и пользуется для своих высоких целей культурой, как автомобилем. Так бывает в природе, но культура без природы быстро выдыхается. В этом смысле «природа науку одолевает».

Большой хозяин если увидит непорядок и в чужом хозяйстве, вступится: у него духу хватит и на чужое. А хозяин мелкий думает только о себе: смотреть на чужое у него духу не хватает. Искусство наше словесное, живопись, зодчество, скульптура и все другие виды являются в мелкой жизни маяками, светом большого, единого духа.

Сегодня рано, часа в четыре, прилетела кукушка к моему окну, разбудила нас, и я смело решился спросить ее, сколько остается мне жить. – Пятнадцать! – ответила она и улетела.

– Ты слышала? – спросил я.

– Слышала: пятнадцать.

– Помни! и не повторяй на каждом шагу: «много ли нам жить остается». А пчел слышишь? – Слышу. – Это акация цветет.

В жаркий парной день войдешь в хвойный лес, как под крышу великого дома, и бродишь, бродишь глазами внизу. Со стороны посмотрит кто-нибудь и подумает: – Он что-то ищет – что? Если грибы, то весенние грибы, сморчки, уже прошли. Ландыши? еще не готовы.

– Не потерял ли ты что?

546

– Да, – отвечаю, – я мысль свою в себе потерял и теперь вот чувствую, сейчас найду, вот тут, в заячьей капусте найду.

<Приписка: Я ищу свою мысль, луч солнца проник. И как-то сделать, что я нашел свою мысль.>

Свежие ростки брусники, бледно-зеленые на темной зелени, перенесшей под снегом всю зиму, теперь похожи на цветы, радостно торжествующие победу жизни.

Фиалка в лесной тени запоздала, как будто дожидалась увидеть младшую сестру свою землянику, и та поспешила: обе встретились рядом, весенняя сестрица, бледно-голубая фиалка о пяти лепестках, и земляника о пяти лепестках белых, скрепленных в середине одной желтой пуговкой.

Часто бывает, обрадуешься пустяку, и так, что даже совестно станет перед людьми. У нас и русские люди все больше так: радуемся всякому пустяку, потому что ничего настоящего, большого, хорошего не было.

Перепел. Рожь подымается, ударил перепел. Боже мой! это ведь тот самый, какой мне в детстве в Хрущеве кричал: у них же нет нашего «я или ты», у них перепел весь один и един: семьдесят лет и все «пить-полоть!». Как Бунин любил крик перепела, он восхищался по телефону моим рассказом о перепелах. Ремизов, бывало, по телефону всегда начинал со мной разговор перепелиным сигналом: «Пить-полоть!». Шаляпин так искренне по-детски улыбался, когда я рассказывал о перепелах, и Максим Горький… Сколько нас прошло, а он и сейчас все живет и бьет во ржи: пить-полоть! Не один он, а един, весь перепел в себе самом и для всех нас проходящих. И думаешь, слушая, вот бы и нам тоже так, нет нас проходящих: Горький, Шаляпин, Бунин, тот, другой, третий, а все это один бессмертный человек с разными песнями.

<Приписка: Мы поодиночке проходим>

547

10 Июня. Дунино. Вчера после обеда начался летний теплый дождь, к вечеру собралась гроза и дождь стал тропическим ливнем. Гроза гремела без перерыву всю ночь, и дождь перестает только сейчас, в девятом часу. Теперь наш домик обстрелян, и я постараюсь из него никуда не уходить (если опять не выгонят).

Постараться устроить жизнь так, чтобы не отрываться от Дунина и привыкнуть к заботам, как привыкаю к заботам о машине.

После грозы в лесу вдруг открылись ландыши, но гроза и дождь еще будут: парит ужасно.

Между людьми жить – как между волнами плыть, только волнам лодку надо ставить вразрез, а с людьми – чтобы и им, и тебе ветер дул в зад.

Ум животных. Разработка темы, записанной уже на днях. (О козе, съевшей картошку, гусе, съевшем страницу, и т. д.) – Когда я был совсем маленький и меня только начинали учить, я, бывало, по глупости подумывал даже, что это нарочно учат нас скучному, чтобы нам потом для себя интересней жилось. – Я сидел на лавочке, – сказал Володя, – и читал скучную книгу. А это, наверно, все замечали, что когда на воздухе делаешь усилие читать, глаз невольно открывает в природе замечательно интересное. Вот так и тут, готовился я по литературе и читал Глеба Успенского: ужас как скучно было! И вот гляжу, стоит недалеко от меня коза и тянется к картошке. Веревку она натянула, как струну, и еще бы ей подвинуться шага на два-три: там картошка. Так читаю я Глеба Успенского «Растеряеву улицу», а нет-нет и погляжу на козу и так замечаю: она что-то задумала. Так и есть! Вдруг она обернулась, бросилась и с разбегу лбом бац! по колу, за который привязана. Я изумился и книгу опустил на колени. А коза, ударив по колу, снова натянула струну и подвинулась к картошке на полшага. И опять она лбом на кол, и еще от этого поближе, и

548

совсем близко, и вдруг пошла вместе с веревкой и колом на картошку. – Это ум! – сказали мы. – Нет, погодите еще, дайте мне кончить. – Это ум! Ничего особенного. – Да погодите же, дайте мне кончить. – Ничего особенного, таким умом вся природа богата. Взять хотя бы блоху (рассказ о блохах на носу у кота). – Ну, какой это ум: это просто блохе жить хочется, и она на носу кота находит убежище. Но погодите немного, дайте мне кончить рассказ о козе. – Слушаем. – Эта коза побыла на картошке час-два, наелась. На крышу под ветлу. И когда люди измучились, бог с ней с картошкой, пришла бы коза, тогда она с крыши: бе-е! я тут. Вот это ум! – И опять для себя, все равно, что блоха. А вот было со мной, тоже скучал за книжкой, а возле меня гусак ходит. Гусак вырвал страницу. Вот это ум! – Гусь не для себя: не порть книгу. Кругом зайдет, я листану, он: га-га-га! не порть книгу! Я-то не знал, что он меня учит, мне было просто смешно. И вот я листанул с шумом, одна страничка отлистнулась, но не легла, и вот гусь га-га-га! – раз! и носом своим красным оторвал и унес. – Ну так чем же это ум человеческий. – Тем человеческий, что не для себя одного. Этот гусь был учитель, мне казалось, он «гага-га!» – а он говорил: «Не порть книгу, дурак!» И когда я не послушался… сам как-то выдрал. – Пусть даже если: я так понимаю гуся, что вот ум человеческий не для одного себя, как у козы: наелась картошки. А гусю на что страница. Он научил меня, и я больше теперь не листаю».

11 Июня. Дунино. Вчера природа привыкала к событию ужасной грозы, до обеда страшно парило, и казалось, вот-вот опять сорвутся дождем облака. Но мало-помалу обошлось, к вечеру запрохладнело. А сегодня день встал умытый, сияющий.

Полный расцвет земляники, и ландыши начались.

Map. Вас. привезла помидорную рассаду и с Лялей посадили 150 кустов.

Приехал А.Н. Раттай и сразу обиделся на здравницу: за черный хлеб. Нашему строительству и не рад, ему это, как и теще, «суета». У таких людей вся оценка жизни происходит

549

с точки зрения покоя, это покойники. Меня покойники эти, конечно, не собьют, но Лялю мне жалко и страшно за нее и за себя.

Ездили в Иславское покупать козу. Хозяев не застали. Купили рассаду капусты и посадили.

12 Июня. Дунино. Приходила Клавдия из Иславского продавать козу: у нее четверо детей, муж инвалид, козу продают, чтобы хлеб купить, ездят за хлебом в Эстонию. Просили 1700 р. Поехали в Звенигород узнавать цены. Оказалось дорого. Купили рассаду брюквы.

Первый раз в жизни понял, что торговать – это все равно, что воевать, в торговле сказывается весь характер человека и весь его опыт. И думать, что в торговле можно идти наразрез – это значит быть или очень молодым, или глупым. Торговля движется между двумя полюсами: 1) Выдержка (спокойствие). 2) Риск упустить покупателя или покупку.

Был в Земельном отделе: Ник. Ник. Полетаев и Серг. Мих. Буров. Рекомендовали нам меры к подготовке закрепления моего участка. Идея охраны природы на местах.

Утро жаркое. В обед гроза, и потом дождь до ночи.

NB. Стал читать Ляле, ей не хотелось слушать, но она перемогла себя и сказала: – У тебя дурное французское произношение.

–