коммунисту, воину-инвалиду, хорошему человеку, 30 лет имевшему дело с таким хрупким материалом, как душа художника. Я даже сказал ему, что, может быть, один из планов этой вещи – признание в ЦК, этот путь на большую дорогу есть не цель моя как художника, а предмет моей гордости или тщеславия… Он и это горячо отвергал и даже сказал: кому же написать такую книгу, как не мне? А когда мы вышли, то он, прощаясь, сказал: – И все-таки я сомневаюсь. – Тогда паучиное жало вошло в меня… И вот сейчас я как будто мертвый сижу на своем цветке, а паук сосет и сосет из меня кровь.

Так вот растил, растил себе цветок Дунино, и только сел на место, паук тоже устроился.

С решением подожду, но сейчас чувствую так, что вот 14 лет думаю, пишу и каждый раз, сличив написанное с требованием нашего времени, откладываю работу в понимании, что время мое еще не пришло. В этот раз я был так уверен! И опять, вероятно, соберу денег, уеду, забуду «Царя» и вернусь к нему узнать, не пришло ли, наконец, мое время.

599

26 Июля. Устойчиво солнечный день. Утро прохладное, в обед почти жарко.

Завтра устраиваю пирушку для Чагина. Мартынову не покажу виду. Но если сам он начнет, то скажу так: – Ваше сомнение породило во мне тоже сомнение в том, нужно ли спешить с этой вещью к 30-летию выходить на большую дорогу, и вообще для устранения сомнений и путаницы не лучше ли исключить политический план и положиться на себя как на художника. Тогда не будет сомнений и обидной зависимости.

Ходил с Зин. Ник. в «Госбанк»* за козой и не купил. По пути завел разговор с 3. Н. о теще и удивился ее решительному и бесповоротному осуждению ее невозможного эгоизма. Только теперь уверился в том, что я за правду страдал, т. е. за любовь к Ляле мучился. Я ей сказал, что и Пушкино, и Дунино создал только для того, чтобы от тещи убежать, но Ляля неизменно ее привозила ко мне. И еще я сказал, что чувствую к теще физическое отвращение, никогда с ней не говорю и не смотрю. 3. Н., по-видимому, и это поняла и не осудила. Но она тоже сказала, что Ляля, наконец, берется за ум и теща ее начинает немного бояться. Думаю так, что если не придется работать над «Царем», то в конце сентября, устроив все дела, уехать с Лялей в Армению, а тещу поручить 3. Н. Весь вопрос в деньгах.

27 Июля. Тепло и пасмурно, жду из Москвы Чагина и собираю для него здешний пьющий ансамбль.

Скоро мне 75 лет, а еще к этому всего +25, и выйдет дата письма Белинского к Гоголю, о котором сегодня пишет в «Лит. газете» Шкловский. Вспомнить только, как Гоголь был пришпилен Белинским! <Вымарано: И разве не теми же [методами] работает теперь советская цензура, пришпиливая художественную литературу к политике.>

* В «Госбанк» – имеются в виду дачи Госбанка недалеко от Дунина.

600

Были Чагин с женой, Мартынов с женой, Казин с женой, Перцов. Чагин был великолепен, всех радовал, всех веселил, забавлял. Шахновский, несмотря на личное приглашение Ляли, не пришел. Под вечер мы все во главе с пьяным Чагиным пришли к нему. Дома никого не было, прислуга нас впустила, мы стали ждать. Хозяин, когда вернулся и увидал нас, пустился удирать, Чагин с ним. Через короткое время Чагин вернулся и махнул нам рукой – уходить. Так литераторы всех жанров с дамами своими не были приняты директором дома отдыха. Так началось мое знакомство при помощи Чагина, так и кончилось тоже при его содействии, и последнее слово Чагина было к нему: подлец!

Одновременно с гостями работали землемеры, на этой неделе обещаются привезти готовый план.

28 Июля. Грибной дождь. Найден масленок. Кто-то нашел белый. С этих дождей грибы пойдут.

Бродил все утро под дождем в лесу, выжимая из себя «доктринера» Мартынова, и достиг снова уверенности в том, что рано или поздно работа «Царь» будет сделана. История с Мартыновым принесла ту пользу, что я подберу себя в отношении простоты и ясности изложения.

В лесу много дубов, но каждый дуб окружен березками и осинками. Любо смотреть, какой независимый и самостоятельный стоит дуб среди покорных березок и осинок. Только липа не умаляется дубом и стоит рядом с ним женственная, как осина с березой, но независимая, самостоятельная и ничего не уступающая рядом с дубом.

Завтра едем в Москву (29-го). В среду (30-го) едем в Пушкино за козою и Жулькой.

29 Июля. Серое, теплое, малонадежное утро после суточного дождя. Едем к Пете за козой.

601

Почему и надо быть осторожным, что причина больших перемен в душе часто бывает сама по себе ничтожна и незаметна. Так вот каким пустяком казалось прочитать несколько глав и рассказать сюжет какому-то Мартынову, а между тем какой-то Мартынов когда-то убил Лермонтова. И этот Мартынов своим «сомнением» разрушил весь мой план работы.

Я вдруг понял, как легкомысленно включил я в план работы выйти с ней «на большую дорогу» литературного влияния через путь «умирения» стихии с Медным всадником.

Мой прицел был неверный: какое дело победителю стихии до ее готовности «умириться»: для него это факт, а поэт этого факта – обычный рядовой подхалим.

Когда же я Мартынову выкладывал свою политическую платформу: о падении индивидуализма в капитализме и торжестве социализма, в его лице мелькнуло какое-то возражение. И я подумал даже: существует ли нетронутым теперь и этот багаж моей юношеской марксистской веры, и что не вера, не мысль, не Маркс, не Ленин в основе дела, а сама партия; что самая возможность «прицела» определяется близостью не к себе, не к мыслям вождей, а только к партии; и что в партии нет атмосферы, через которую может передаться ее влияние в даль. Партия требует близости, постели. И все эти канонизированные литературные произведения постельные («Молодая гвардия», «Русский вопрос»).

NB. Необходимо проверить Шолохова, он кажется исключением, опровержением «близости».

Работа над «Каналом» зашла так далеко, что бросить ее нельзя: она требует ясности, упрощения, близости к «Кладовой солнца».

На неделю, на две я отхожу от нее и возвращусь непременно с благодарностью Мартынову.

Москва. Сумрачно и тепло с утра. Потом дождь до вечера.

Выехали с Зелинскими в Москву и в Пушкино за козой и Жулькой. Зелинская уселась на козье сено.

602

В Москве был в «Советском писателе». Ярцев дает под «Мои тетрадки» 15 тысяч и через два месяца обещает дать под «Избранное». Итого – имеется 25 тыс. + 15 = 40 тыс.

На эти деньги кончить «Канал».

Разговаривал с Иваном Федоровичем Трусовым и Н.П. Смирновым плотно и вывел заключение такое. Грозное международное положение всех больших коммунистов пригвоздило к политике, и они понимают только в текущем, преходящем, писатель от них может получить не больше того, что получил Симонов. Маленькие верующие коммунисты, наверно, сбились с толку и кнаружи стоят на своем, а внутри себя уязвленные и обманутые (инвалидная психология).

30 Июля. Москва. Утром солнце.

Смирнов говорил, что из всех писателей только я единственный сохранил себя, что это чудо. – Никаких тут нет чудес, – ответил я. – Шопенгауэр сказал, что с последним диким зверем исчезнет у людей последнее чувство свободы и независимости. Так вот я последний зверь.

Итак, разобравшись, возвращаюсь к своей работе: никто ничем не может мне помочь, и я тут один- единственный. Отстраняю от себя всех советчиков и пишу «Царя» до конца, как мне хочется, не пугаясь того, что «Царь» ляжет в ящик, как «Мирская чаша»*. Во всяком случае из «Царя» потом можно будет сделать легко великолепную приключенческую повесть для детей и так получить если не славу «большой дороги», то те же деньги.

А о «большой дороге» говорил, что на нее выйти легко: взять, напр., написать книгу против «Пастернака». Но «большая дорога» – это очень временное, на ней проходящие и проходимцы…

– Но если я выйду? – спросил я.

– Вы можете, у вас это может выйти.

*Речь идет о «Повести нашего времени».

603

Нет! возвращаюсь к своей тропе и буду писать, как раньше.

«Мои тетрадки» будет отличная книжечка, и она сильно увеличит расхождение моих ножниц народного признания и бюрократии.

В природе то, что у человека считается постыдным, борьба за существование, пол, бешеная злоба и все прочие прелести бытия, обнажено. Спрашивается, почему же мы, входя в природу, чувствуем радость <зачеркнуто: такую, будто мы вышли с друзьями на пир. Почему?>.

Мы в природе соприкасаемся с творчеством жизни и соучаствуем в нем, присоединяя к природе прирожденное нам чувство гармонии. Все это какое-то чисто и единственно человеческое чувство или мысль, соприкасаясь с природой, вспыхивает, оживляется, сам человек встает весь, происходит какое-то «чаю воскресения мертвых»: это «чаю» и есть восстановление нарушенной гармонии… «И жизни будущего века!»

Итак, милые люди, усталые горожане и дачники! вы правы тем, что не хотите видеть в природе ту самую борьбу, от которой вы так устали в городе. Вы в природе восклицаете только свое «Чаю!», и самые наивные из вас начинают сажать деревья и цветы… парки… Эти попытки дают картину наивных достижений разумных существ, но это, конечно, только наивные попытки выразить то необъятное «Чаю!», которое человек вносит в природу.

Географический сборник*

1) В краю непуганых птиц

2) Царь природы

3) Колобок

4) Черный араб

5) Жень-шень

6) Кладовая

7) Капель

*Имеется в виду сборник «Моя страна» (1948).

604

31 Июля. Вчера мы поехали к Пете в зверосовхоз за козой и Жулькой. У него грязь и вонь (не везет ему и с этой женой). Коза, оказалось, с отелу дает 7 кружек, а теперь только три. Но мы ее почему-то взяли. Встреча с Ниной Трофимовной Портновой.

Осмотр лисиц: «монс»*. А ведь от 1-й моей поездки в Пушкино прошло 18 лет! Итак, ничего не увез от Пети, кроме дорогой козы с малым молоком и Жульки своей.

На другой день с утра поехали на свою дачу в Пушкине, где поселились Игнатовы и Сыроежка с Евгенией Барютиной. У них хорошо.

1 Августа. И сегодня ясно, хорошо убирается хлеб. Даю обет до конца работы не курить, соединяя с этим решением благоговейную сосредоточенность в работе, осторожность в разговорах о ней, постоянство без внешнего принуждения и сознание своей греховности, т. е. ограниченности своих возможностей и вытекающей из этого разумной экономии своих сил.

В Августе поохотиться с Петей. Починить сапоги.

В Сентябре посадка.

2 Августа. Ильин день. Вчера только к вечеру подождило, после того как Зорьку и Жульку водворил в Дунине. Вчера дал обет не курить и сегодня силой внушения чувствую к табаку отврат. Утро пасмурное с