суждения действиях. Трудно заметить, как растет трава, но можно ужасаться уже нежданно разросшемуся бурьяну. Так себе, казалось, без всяких видимых причин взял да и разросся такой чертополох, что и не пройдешь. Один земледелец уверял, что чертополох растет от дурных мыслей.

В конце концов, такое суждение было недалеко от истины. Без дурных мыслей, порождающих всякую леность и небрежность, бурьян и не разросся бы. Не напрасно народная предупредительность настораживала своих дозорных, чтобы смотрели бдительнее. Если взять историю народа, то даже при хороших пособиях очень трудно будет уследить, где именно, из какого именно злого источника начало просачиваться опаснейшее растление нравов.

В Афинах назвали Аристида справедливым. А ведь были же найдены в Акрополе глиняные таблички с именами темных личностей, подавших голос за его изгнание. Вот и попробуйте от древних высоких и чистых нравов Лакедемона провести основательную кривую до изгнания справедливого Аристида. Конечно, дурные люди всегда бывали и неизбежно будут. Но ведь имеются в виду не поступки отдельных темных личностей, но отношение к ним общественного мнения. Значит, могли создаваться какие-то условия быта, при которых общественное мнение или оказывалось бессильным против отдельных злодеев, или же само заболевало такими же мерзкоразрушительными побуждениями.

Где же были в такие дни всякие консулы, всякие хранители государственности? Ведь они чего-то все-таки не досмотрели. К ним взывали голоса народа, умоляя о бдительности, о зоркости, но они мысленно отговорились какою-то холодною буквою и заткнули уши, чтобы не обеспокоиться происходящим. Общественное мнение всегда существует, глас народа жив, но нужно отличать истинный глас народа от подсунутого ему преднамерения какими-либо соблазнителями. Сказано: «По делам узнаете». Значит, не предполагайте самомнительно, не сомневайтесь зря, но наблюдайте по делам, со всею непредубежденною справедливостью.

Много раз народ просил дозорных своих досмотреть пристально, а они все-таки не досматривали. В таких крошечных недосмотрах порождалось иногда многовековое погружение во мрак, в отупение, в упадок. Вставать гораздо труднее, нежели упасть. Шлепнуться каждый умеет, а вот встать или устоять — это требует большой твердости и решимости. «Кавеант конзулес».

25 Июля 1935 г.

Тимур Хада

Публикуется впервые

Грозы

Уже который день и гром и молнии. Ночные вихри угрожают снести шатры. От ливня промокают ящики. Из газет доходит сведение не менее грозное. Как-то не менее — гораздо более грозное, если сопоставить, какое необычное напряжение и расстройство космическое становится очевидным.

В Китае губительные наводнения. Множество деревень разрушено. Города затоплены, и даже такие центры, как Ханькоу, Нанкин и Тяньцзин ¬угрожаемы. Японские острова сотрясаются от толчков подземных. В Америке, в тени, 126° Фаренгейта. Приходилось быть при жаре в 117? и потому живо представляем себе, какое мучение приносит жара в 126° Также необычны и смены наводнений и засух на сравнительно небольших пространствах. Опять висит вопрос войны. Где-то обратились к язычеству. Много где столкнулись с неразрешимыми проблемами валюты. Сменяются правительства, обесцениваются недавно еще крепкие ценности. Около золота и серебра происходит какой-то танец смерти. Человеконенавистничество во всяких видах, под разными масками, всюду кажет свой отвратительный лик.

Пусть кто-нибудь скажет, что это все не так. Ведь не от пессимизма это говорится. Наоборот, в сердце живет оптимизм. Живет чувствознание, что и грозные предостережения могут миновать. Да они, конечно, и минуют, если только люди хотя бы немного одумаются. Вот газета сообщает многозначительное под заголовком «Если не могут получить хлеба, пусть получат славу». Те же газеты поминают о всяких вторжениях и утеснениях, которые стали настолько обычными, что печатаются мелким шрифтом. На одной газетной странице помещается такое количество бедственных сведений, что прямо можно удивляться подобной конденсации. Такая прессованность плачевных сведений ведь не будет знаком расширения и возвышения человеческой деятельности. Наоборот, можно замечать, как сознание людское привыкает к повторным ударам и даже не реагирует на такие потрясения, которые еще недавно могли бы составить мировую сенсацию.

Конференции, конвенции, всякие советы и съезды принуждены думать прежде всего о том, как бы избежать прямых решений и замаскироваться в каком-то еще невиданном компромиссе. Люди привыкают не стыдиться того, что еще так недавно они сами же считали и позорным и недопустимым. Если собрать все, что написано за последнее время о Лиге Наций, то покажется прежде всего странным, каким образом целое сообщество народов в лице их представителей может терпеть всякие такие наименования, которые все время пестрят в прессе различных стран. Или же во всех таких суждениях есть доля правды. Тогда это было бы слишком прискорбным для сообщества народов, одно существование которого уже причинило тяжкие расходы государствам.

Правительства вынуждены думать о механическом урезывании расходов. Прежде всего это урезывание неминуемо отражается на сокращении жалованья низших служащих. Если даже в процентном отношении такие сокращения кажутся кому-то незначительными, то для и без того скудного бюджета мелкого служащего они представляются тяжкими, а иногда даже и невыносимыми. Опять-таки, не в механическом урезывании спасение, но в обновлении духовности народов. Из этого обновления произойдет и преображение всех бюджетных соображений.

Самое страшное чудище безработицы тоже перестанет быть таким грозным, когда люди осмыслят, что не в безработице, а в неоплатице дело. Тогда всякая работица станет на свое место, и вокруг очага будут производиться многие домашние поделки. Процветет рукотворчество и возвысится мышление. Ведь всякое творчество умножает и мышление. Но технократия и механизация влезли даже в глубины сознания. «Что может быть лучше техники!» — восклицает неопытный молодой инженер, думая о технике в обиходном смысле. Лучше обиходной техники может быть творческая высокая духовность. И не только может быть, но она настолько выше всего земного, что только в ней могут быть ответы на как бы неразрешимые вопросы современности.

Механические вычисления завели в дебри. Появились всякие упрощающие вычисления линейки и аппараты. Но оказывается, что в руках человеческих и эти хитроумные аппараты врут. Много где понаставили роботов. Уже не раз роботы остановили городское движение, привели умы в смущение ошибочным подсчетом голосов. Робот ошибся, робот испортился, так спокойно говорят люди. Продолжают, несмотря на ужасающее количество оставшихся без работы, выдумывать новых роботов, нисколько не смущаясь, что робот в своем конечном развитии не приведет человечество ко временам расцвета. Страшна бесчеловечная механизация. Именно бесчеловечность рождается в холодных вычислениях. Где же новые поступательные духовные движения, где же оживления всяких пустынь, если в холоде сердца люди заселят эти пустыни роботами?

Все еще грохочет гром. Точно бы напоминает, что забыли еще о Чем-то, утратили представление о Ком-то и утеснили себя там, где были суждены неслыханные преуспеяния. Конечно, робот отсчитает на своей механической линейке, что все случайно. И в этих прискорбных «случайностях», в бездне случайных несчастий, войн и злодеяний не будет места на линейке робота механически отсчитать, где же начнется просветление. Кстати, и железная рука робота дрогнет, прикасаясь к линейке, а в ряду цифр выскочит неожиданный нуль и испортит предположенный итог. В итоге робота и без того утесненному малому служащему будет предложено питаться акридами или воздухом и будет разъяснено, что будет весьма полезным для человечества, если один рейс превратится в один мильрейс, то есть станет в тысячу раз меньше. Мало ли что может происходить от дрогнувшей руки робота! От удара грома может вздрогнуть механическая рука и показать не то, что следует.

Но никакие роботы не победят дух человеческий. Поистине, не зальешь его наводнениями, не испепелишь его жарою. Все-таки проснется он, его дух вечный и одаренный, и уже не на механической линейке, но в озаренном сознании он вспомнит о добротворческом устремлении, которое ведет к вратам расцвета. И ключ найдется.

26 Июля 1935 г.

Тимур Хада

Публикуется впервые

Открытые врата

«Прошлое — ничто перед будущим». Не раз приходилось так усовещевать тех, кто сомневался в будущем и горевал лишь о прошлом.

«Из древних, чудесных камней сложите ступени грядущего». И так много раз писалось для тех, которые не хотели оценить сокровищ, накопленных в прошлом.

Странны такие противоположения. Кто обернут лишь к прошлому, а кто только смотрит на будущее. Почему же не мыслится синтез, связывающий одну вечную нить знания? Ведь и прошлое и будущее не только не исключают друг друга, но наоборот, лишь взаимоукрепляют. Как не оценить и не восхититься достижениями давних Культур! Чудесные камни сохранили вдохновенный иероглиф, всегда применимый, как всегда приложима Истина.

Естественно, невозможно жить лишь в дедовском кабинете. Сам мудрый дед пошлет внуков «на людей посмотреть и себя показать». В записи о дедовском кабинете так и сказано. Уже не говоря о многих колючих и взыскательных дедах, но даже и хорошие из них не всегда ответят будущему мужественно и открыто.

Тем не менее в дедовском кабинете накопилось то, что не найти во вновь отстроенном доме. У деда сохранились и многие рукописи, которым не пришлось быть широко напечатанными. Было бы легкомысленно вдруг отказаться от всех прекрасных накоплений.

Когда-то каждое будущее станет прошлым. Пусть шлифовка алмазов будет другая, но достоинство камня сохранится. Так говорим о полном устремлении к будущему. Конечно, будущее в своей беспредельности окрыляет и вдохновляет. И вообще, разве можно не любить будущее? Разве прошлое не является чудесными вратами к тому же будущему достижению?

Перл Бэк в своей последней статье о творческом духе Китая приводит следующий эпизод: «Мой друг, который является сыном старой конфуцианской семьи и однажды сам был последователем Конфуция, но теперь горделиво объявляет себя ничем, выразился оскорбительно: именно конфуцианизм убил в нас творчество. Конфуций учил нас смотреть лишь назад, на мертвых, как на пример для нас. Ничто оригинальное, все, не сотворенное по старым меркам, было неправильно. Этот обычай ¬равняться по другим — внедрялся в наше мозговое вещество целыми столетиями, и потребуется другое столетие, прежде чем мы сможем сделаться самими собою». Но молодой социалист сказал: «Нет, это империалистические императоры, которые повредили нам. Они видели путь удержать народ от мышления и заставляли умы основываться на старых классиках, как единственных средствах для продвижения, так что лучшие мозги в стране были заняты изучением мертвой литературы вместо того, чтобы думать и творить в той современности, в которой они жили». А юный экономист сказал: «В конце концов, это просто вопрос экономики. Искусство и творческий дух могут процветать лишь во времена мира и благосостояния. Теперь уже годами мы не имеем ни мира, ни изобилия, как же мы можем мыслить, чувствовать и творить?»

Все три мнения подобраны чрезвычайно характерно. И нам не раз приходилось слышать умаления древних философов именно с упоминанием Конфуция. Но, в конце концов, который же из заветов Конфуция запрещал мыслить о совершенствовании, о будущем? Если кто-то изуверски извращал смысл его указаний, то об этом можно лишь сожалеть, но не умалять великого мыслителя Конфуция.

Еще недавно так