не покинет, если не отринуть руку водящую. Он сказал о вере, о доверии. Он сказал о надежде — знании. Надежда — знание. Творяща вера. И любовь окрыляюща. Он скажет ли: «Иди назад»? Он знает только продвижение, но вехи путей разноличны. Ему сослужил Пламенный. Пламенный сослужил и даже дал себя быть видимым. Кто же может утверждать, что никогда не увидит, и откуда пришло бы такое утверждение, не от смерти ли? Жизнь говорит: Захоти — и увидишь, пожелай — и познаешь.
Он — Воевода ведущий. Он ведет неутомимо и непрестанно. Маловеры, неужели подумаете, что остановитесь? Неужели помыслите об отступлении? Он со знаменем, с утверждением ведет. Он доведет. Он построит. Он уже несет град сложенный.
Он идет неслышно, и ветка не хрустнет. Он проходит, и скалы сокрушаются. Он поспешает — и гром гремит, и сияет молния. Он идет!
10 Августа 1935 г.
Тимур Хада
«Обитель Света»
Польза доверия
«… Наполнилось ли сердце всеми теми качествами, которые необходимы в работе, для человечества? Умеет ли оно быть терпеливо и терпимо к маленьким ошибкам других и сознает ли громадные недочеты в себе? Не затемнено ли оно злостью, недоброжелательством и подозрительностью, и полно ли оно доверием?
И тут же встает вопрос: а можно ли вообще всем доверять? Ведь иногда и под шкурой ягненка может скрываться волк. Не может ли иногда излишнее доверие породить губительство для дела? Не нужна ли сугубая осторожность даже с близкими? Особенно теперь, когда так много кругом предателей».
Вечные вопросы. Может ли быть писанный или сказанный ответ на них? Противоречия как бы совершенно очевидны. Очень ли много предателей? Конечно, очень много, и малых и больших, и умышленных и неумышленных. Бывают ли волки в овечьих шкурах? Бывают, да еще какие! Можно ли вообще избежать этих вопросов? Нет, в различности жизни они неизбежны. Как же думать о них? Не наполнят ли такие думы сердце губительным ядом? Возможно ли доверие? Не лучше ли не доверять, чтобы тем уберечься от всякой возможности предательства?
Один очень просвещенный, начитанный человек тоже спрашивал, как поверить истине. Ведь могут быть всякие подделки. Могут быть явления с поддельным светом. Могут быть голоса лукавые. Такими соображениями этот, казалось бы, во многом утвердивший свое сознание человек довел себя до полнейшего смущения, даже вообще повредил качеству своего характера. Кроме того, он отказался от тех возможностей, которые ему уже предназначались. Наверное, он чувствовал всю боль, происходящую от его шатаний. Он нанес вред не только себе, но и своим близким. Единственным оправданием у него оставалось, что когда-то в жизни он ошибся.
Не сказалось ли в этой специфической мысли о бывшей ошибке какое-то или саможаление, или самомнение? Что же тут удивительного, если человек когда-то ошибся. Латинские и прочие древние пословицы достаточно напоминают о том, что ошибаться свойственно человеку. Конечно, все могут ошибаться, но дело лишь в том, какое последствие оставляют всякие ошибки в человеческом сознании. Для одного они сделаются источником постоянного пессимизма, который приведет их и к безволию, и к сомнению, и к озлобленности. Для других же случившиеся ошибки послужат лишь горнилом для выковывания новых светлых достижений. Считать обиды — плохое занятие. Начать все неприятное переносить только на себя — уже будет каким-то заболеванием. Надуться, как мышь на крупу, — будет лишь признаком невежества.
Опытный мастер из каждой как бы происшедшей ошибки сумеет сделать новое ценное дополнение к своему творению. Каждый скульптор, каждый резчик подтвердит, как ему приходилось сталкиваться с неожиданными особенностями материала и как он должен был проявить всю добрую находчивость не только, чтобы обойти это препятствие, но, наоборот, сделать из него явную пользу. Почему-то слово «стратегия» отнесено лишь к физической войне. Ведь каждая духовная битва, вообще каждое жизненное искание и нахождение есть уже стратегия в полном смысле этого слова. Даже в войсках начали вводить всякие охотничьи, спортивные и прочие исследовательские команды. Это делается для пробуждения духа находчивости, соизмеримости и разборчивости в каждую минуту зримой или незримой битвы.
В подобных же опытных исследованиях найдется и та мера, которая позволит сохранить всю полноту и всю красоту доверия. Волки в овечьих шкурах и всякие предатели. Даже вслушаются и заслужат взгляд прискорбия, если почувствуется, что исправление их уже невозможно. Каждое предательское направление есть лишь еще один опыт распознавания. Пробы клинка, хотя бы уже и закаленного, на большом жаре. Но как бы ни была черна тьма, даже в самых зловещих потемках сердце не содрогнется, когда оно полно великим служением. А ведь без доверия и служение человечеству невозможно. Без веры какая же будет надежда, а без них любовь превратится в ужасную гримасу.
Доверие как дочь веры охранит здоровье духа и здоровье тела. Именно через доверие, через самоотвержение достигается и открытие сердца. Вне веры в протухшей засушенке или в надутой обидчивости не откроется сердце. Невежественная надутость приведет к обособленности. Такое самоизгнание прежде всего будет самоизгнанием из служения человечеству. В этом ужасе потеряется и бодрость, и находчивость, сузится кругозор и подорвется здоровье.
Никакие врачи, никакие порошки, никакие звериные гланды не спасут, когда подорвано самое основное, самое жизнедательное. Все лекарства, вся лекарственная природа, так широко предоставленная человечеству, хороша, когда она воспринимается с доверием. Но если доверие будет нарушено, то ведь оно нарушится решительно для всего. Человек не поверит людям, человек не поверит лекарствам и, наконец, не поверит себе. Опытные люди говорят: потеря денег — ничто, но потеря мужества означает потерю всего. Действительно, так оно и есть. Все может быть залечено, восполнено, но потеря чувства доверия будет значить уже утерю жизнеспособности.
Так повседневное сплетается с самым основным. Люди думают часто: допущу это лишь сегодня, а завтра будет совсем другое. Ничего подобного, допущенное сегодня уже будет основою для завтра. Человек решил в сердце своем чего-то не делать, а сам взял и сделал; значит, он уже не поверил своему решению. Когда говорят о всяких соблазнах, ведь это не что иное, как нарушение самодоверия. Значит, не оказалось в запасе чего-то такого, самого важного, что могло бы перевесить и преодолеть какой-то случайный блеск. Мало ли случайного блеска в мире! Золотоискатели и всякие кладоискатели нередко бегут, запыхавшись, к какой-то блестящей точке, но она окажется или осколком стекла, или негодным куском жести.
Распознавание правильное растет в саду оптимизма. При этом распознаванию будет позволено добросердечно поговорить даже и с очень отсталым. Почему же не дать и ему живительную каплю, а, кроме того, всякая беседа о благе будет истинным наполнением пространства. Добротворчество должно произрастать везде. Нет такого места в мироздании, где добротворчество было бы неуместно. И не столько заповедано людям быть судьями, сколько дано им быть сеятелями. Вся земная растительность напоминает людям о непрерывном сеянии. Возможно ли оно без доверия, без прямого действа ко благу? Каждый цветок пошлет пыль свою не во зло, а во благо. Пошлется семя без осудительства, без предрассудка. Добротворчество должно протекать везде. В этом будет ответ на все вечные вопросы, порождаемые лишь сомнением. «Пылайте сердцами — творите любовью».
II Августа 1935 г.
Тимур Хада
«Врата в Будущее»
Четырнадцать лет тому назад мы знакомились с условиями природы Новой Мексики, Аризоны и Калифорнии. Тогда эти наблюдения имели для нас общепоучительное значение, но сейчас они оказались для нас насущно потребными. Если бы мы не знали точных условий природы этих частей Америки, то сейчас, размышляя над вопросом применения полезных засухостойких трав Монголии, мы находились бы в гораздо более трудных положениях.
Зная воочию положение природных условий в Америке, можно тем яснее сравнивать аналогии монгольских условий. Зная, как страдают многие штаты Америки от нарастающих засух, вихрей, торнадо и прочих эксцессов, можно тем яснее и глубже оценивать благородную мысль Президента Рузвельта и секретаря земледелия Уоллеса, своевременно думающих о процветании пустынь, вновь зарождаемых движущимися песками. Поистине, прекрасная, своевременная задача. Только такие деятели, смотрящие далеко вперед на благо своей страны, могут принимать меры не только на сегодняшний день, но и на далекое будущее.
Конечно, перенесение монгольских и прочих азиатских пустынных и степных засухостойких трав — дело, требующее длительного времени. Много опытов должно произойти для приспособления к местным почвам азиатских трав. Но одно остается несомненным. Здешний монгольский ландшафт замечательно напоминает части Новой Мексики и Аризоны. Временами прямо чувствуешь себя в местностях, или примыкающих к Большому Каньону, или на путях в Лос-Анджелес, где «заколдованные мезы» и посейчас хранят свое пустынное очарование.
Именно это сходство ландшафта и суровость природы близки в сравнении с Америкой. Там велика бывает жара, и здесь жгуче солнце. Там налетают бури и вихри, вздымающие пески, — и здесь целыми месяцами иногда свирепствует пронзительный ветер. Там бывает велика засуха — и здесь, когда вы смотрите на сухие русла рек, на желто-красные камни, на разноцветные пески, вы чувствуете, какие суровые условия возникают и здесь. Тем не менее, несмотря на каменистость почвы, вас поражает количество травы. Казалось бы, она должна быть давно вырвана с корнями и унесена вихрями. Казалось бы, как ей удерживаться между острою галькой. Но приспособляемость — великое качество во всякой жизни.
Травы и кустарники Монголии не только существуют, но и противостоят всем крайностям природы. Ни вихри, ни удушающий зной, ни опаляющее солнце, ни зимние, часто бесснежные морозы, ни временные проливные дожди — вернее, отдельные ливни — ничто не заглушает растительность. Мы сами видели, как выброшенный из походной кухни картофель и горох немедленно прорастали в, казалось бы, бесплодном песке. Мы видели, как забор из тоже, казалось бы, уже мертвых, толстых палок ивы весело прорастал на глазах. Все, что хочет жить, непобедимо приспособляется.
Травы, хотя бы уже известных видов, имеют свои отличительные особые качества. Они укреплены корнями более глубокими и длинными. Они более приземисты и тем самым счастливо противостоят суровым условиям природы. Будем надеяться, что семена этих трав и среди американской почвы сохранят те же свои драгоценные особенности, накопленные долгими веками. Не так много различных видов растительности здесь. Точно бы когда-то произошел отбор естественный, и остались в жизни действительно те, которые проявили особую жизнеспособность и приспособляемость. Кто захотел жить — тот и выжил.
Не буду перечислять здешние травы. Для того будут специальные отчеты и списки. Важнее всего сейчас засвидетельствовать, что аналогия условий в некоторых местностях Америки действительно близка к азиатским равнинам и нагорьям.
Приятно воочию засвидетельствовать необычайную стойкость здешней растительности. Вот, например, эфедра так прилепилась к камню, что даже острым инструментом трудно оторвать ее. Или агропирум вырастил себе такие необычно длинные корни, что нагибается лишь под силою вихря и
