задевать имена, ценность которых, конечно, тьме ненавистна. Имена Императора Петра Великого, имена Голенищева-Кутузова не могут не вызывать беснования тьмы. Это настолько понятно, что и говорить об этом не стоило бы. Но является другое обстоятельство, которое заставляет призадуматься. В своей брошюрке Вас. Иванов уделил мне несколько страниц, наполненных обычною для него ложью. Для примера возьмем хотя бы такие ложные сообщения: Елена Ивановна живет в Адьяре[98] (она никогда там не была). Я поспешно бежал из Харбина (между тем всем известно, что по причине задержки экспедиционных работ мы оставались в Харбине на два месяца дольше, нежели предполагали). Затем клеветник сообщает, что Рерих является воплощением Сергия Радонежского и в духовном отношении более высок, чем этот великий Подвижник. Вот такое темнейшее кощунство уже совершенно невыносимо. Во-первых, утверждение Иванова абсолютно ложно. Во-вторых, произнося такое утверждение, Иванов уже кощунствует и доказывает еще раз свою принадлежность к силам темным. Кроме таких ложных, непозволительных сообщений клеветник нагромождает множество лживых измышлений.

Тьма всюду видит тьму. Это естественно. Но как же нужно объяснять себе другое обстоятельство, уже связанное с местными государственными учреждениями. Брошюрка Иванова вышла в Харбине и, очевидно, дозволена местной цензурой. Печаталась она в типографии «Хуа-Фын». В той же самой типографии в Харбине была напечатана еще в ноябре прошлого года моя книга «Священный Дозор», состоящая из статей, появлявшихся в харбинской прессе. Книга моя не была пропущена харбинской цензурой, хотя, казалось бы, что уже все содержание ее прошло цензуру для газет. В содержании моих статей, утверждаю, не было ничего ни антирелигиозного, ни антиправительственного, ни безнравственного. Все эти статьи своевременно сохранялись друзьями, а кроме того, у меня имеется полный экземпляр этой книги.

В той же самой типографии, как я слышал, предполагалась к печатанию уже написанная известным писателем Всеволодом Ивановым книга о моем искусстве. Мы слышали, что манускрипт этой книги также не был пропущен цензурою. Насколько нам известно, в манускрипте Всеволода Иванова не было ничего ни антирелигиозного, ни антигосударственного, ни безнравственного. Не было и ложных измышлений. Спрашивается, каким же образом может случаться, что книги, наполненные доброжелательными и верными сообщениями, не пропускаются цензурою, которая после этого дозволяет к печати книгу клеветническую?

Когда в ноябре прошлого года японская газета «Харбинское Время» поместила по моему адресу ряд клеветнических статей, я запросил по этому поводу Министерство иностранных дел в Токио, на что от Министерства мне было отвечено: «Все происшедшее есть следствие полного невежества и непонимания сотрудников газет и враждующих групп русских эмигрантов в Харбине Вашей благородной миссии и работы… Имея такие донесения в руках, мы счастливы уверить Вас, что подобные инциденты не повторятся, и мы искренне надеемся, что Вы более не будете обеспокоены подобными происшествиями». Итак, расследование Министерства иностранных дел показало, что выходки «Харбинского Времени» произошли вследствие полного невежества (шир игноранс). После таких воздействий со стороны центральных органов нужно думать, что и цензура, со своей стороны, примет меры для искоренения лжи и клеветы в печатном слове.

В таком случае, спрашивается, каким же порядком могла быть пропущена цензурой явно клеветническая брошюрка Вас. Иванова, которая, кроме явно разрушительных целей, ничего не вносит и не имеет в виду? Если «Священный Дозор» невыносим для цензуры, если книга опытного, даровитого писателя Всеволода Иванова недопустима, то каким же образом может считаться желательной для общественных настроений явно погромная и даже доходящая до кощунственности брошюрка Вас. Иванова? Если Министерство указывает на полное невежество газетных сотрудников, то мы не решаемся применить ту же формулу к высоким служащим цензуры. Ведь во главе цензуры могут стоять лица, лишь действительно облеченные государственным доверием. Все допущенное цензурою несет на себе знак ответственности цензуры за сообщенные факты. Как же быть, если цензура допускает сообщения лживые? Не знаем местных законов на этот счет. Но другие законодательства включают соображения и по этому поводу. Если Вас. Иванов — носитель тьмы, то никто не может применить такую же формулу к государственным служащим.

Если бы не предшествовали брошюре Иванова два цензурных запрещения, то можно бы предположить просто неосмотрительность и небрежность работы. Но если в двух случаях проявлена какая-то, поистине, необъяснимая предосторожность, то тем непонятнее является выход и допущение брошюрки явно клеветнической. Много клеветы в мире. Однажды Амфитеатров горестно заметил: «Хотя об этом и писали в газетах, но все же это оказалось правдой». Действительно, бумага все вытерпит. Можно удивляться подчас, сколько неверных сообщений собирается на одном газетном листе. И все знают, какое употребление произойдет из этой бумаги. Также все знают, что «Свет побеждает тьму». Мало ли лжецов позорили печатное слово. Темные попытки получают единственное назначение — потонуть в забвении. Но государственная цензура не может вызывать каких бы то ни было сходных соображений. Цензура есть высокое культурное учреждение, а всякая ложь прежде всего некультурна. Правда не ржавеет, и лишь правдою создается прочная государственность. Думается, что брошюрка Вас. Иванова лишь какими-то особыми ухищрениями миновала цензурную правду и справедливость. «Свет побеждает тьму».

14 Сентября 1935 г.

Пекин

Публикуется впервые

Итоги

В конце прошлого года в Записном Листе «Друзья Культуры» мы вспоминали, что произошло по вопросу об охранении культурных ценностей за истекающий год. Помянули ушедших друзей Знамени Мира и порадовались вновь приближающимся. Также и теперь, когда год на исходе, следует вспомнить, что было за этот срок хорошего в том деле, которое должно бы быть близко каждому чуткому сердцу.

15-го Апреля в присутствии Президента Рузвельта представители двадцати одного государства Америк подписали Пакт. Помним закрепляющие слова и самого Президента, и вдохновленное слово представителя Панамы Альфаро, и других ораторов. Затем в течение лета бельгийский Король Леопольд удостоил учреждение в Брюгге — Р. Фаундешэн[99] почетным и знаменательным титулом в память короля Альберта. Тогда же мы все порадовались этому обстоятельству, ибо храним глубокие чувства к покойному королю-рыцарю.

Теперь слышим, что уже собираются новые предметы для Брюггского Музея. Ведь и само здание, данное городом, уже является само по себе Музеем, как и большинство домов славного города Брюгге. И стоит этот дом на знаменитой площади Ван Эйка; имя, которое одним своим произнесением уже напоминает о сокровищах человеческого гения.

За год опять подошли многие дотоле неизвестные друзья и даже образовывали свои группы для утверждения знака сохранения истинных сокровищ. Интересно отметить, что возникали эти новые очаги не только самостоятельно, но даже неожиданно в таких местах, в которые текущие сведения не могли, казалось бы, доходить так легко. Семя брошено, а как и где оно будет расти — не нам судить. Литература о Пакте и Знамени Мира за год была очень обильна. Кроме ежедневных газет, широко отозвались и журналы. При этом ценно отметить, что выявились и новые, очень серьезные защитники культуры.

От настоящего хочется заглянуть в далекое прошлое. Хочется вспомнить хоть некоторых из множества друзей и пособников при самом зарождении этой идеи. Было бы несправедливо не вспомнить знатока искусства Д. В. Григоровича, который в 1898 году, избрав меня своим помощником при Музее Императорского Общества Поощрения Художеств, говорил: «Так мысленно и напишите над Музеем: «Храните священные предметы» — ведь должны люди помнить о самом ценном». Запомнилось слово о том, чтобы надписать над Музеем. О том же и в тех же годах и другой знаток искусства В. В. Стасов, поддерживая мои стремления, идеи, постоянно ободрял меня в том же почитании плодов творчества человеческого. Когда после первых продолжительных путешествий по России уже оформилось сознание о том, что чем-то нужно повелительно ясно запечатлеть охрану старины, тогда и Председатель Общества архитекторов-художников гр. Сюзор и очень чуткий архитектор Мариан Перетяткович сердечно сочувствовали и посильно способствовали.

Много хороших людей мыслило в тех же направлениях; были душевные беседы и с А. Блоком и с Леонидом Семеновым-Тяньшанским. Прошли годы, и вдруг приезжают ко мне Леонид Андреев и Голоушев (Сергей Глаголь), настойчиво просят с ними вместе вступить в газету. Одним из наиболее действительных доводов было: «Ведь вам же нужна трибуна для проведения охранительных и знаменных идей во славу искусства и старины; вот мы и зовем вас и предлагаем свободно и неограниченно проводить вашу заветную идею во всероссийском и всемирном масштабе».

Затем возгорается великая война, докладываю покойному Императору о необходимости нового Красного Креста Культуры. Он сочувствует, но события нагромождаются. Печатается знаменный плакат мой и широко рассылается и по армиям, и по военным зонам. Таким порядком пикториальное[100] изображение впервые входит в жизнь и своим видом требует осмотрительности и бережливости к сокровищам Культуры. Тогда же обмениваемся письмами с нашим давним приятелем, главным инспектором Министерства искусств в Париже Арманом Дайо. И у него такие же идеи, он посвящает номера своего журнала оскверненным сокровищам искусства и мыслит в тех же наших линиях.

Хочется не забыть всех добрых друзей, помогавших, а главное, мысливших в том же направлении. Кто-то в шутку сказал, что и Александр Великий, вероятно, уже думал о сохранении ценнейших храмов. Припоминается знаменательное предание о том, как один император остановился в каком-то замечательном строении, чтобы своим присутствием защитить его. Кто знает, может быть, и Орифламма[101] стояла перед этим зданием? Вспоминаю участие мое в Комиссии по реставрации Василия Блаженного, по Музею старого Петербурга и по Музею Допетровского Искусства. Страницы «Старых Годов» хранят многие такие воспоминания.

Вспоминаю многие встречи уже в течение послевоенных годов. В Швеции проф. Освальд Сирен, в Лондоне Гордон Боттомлей, в Америке Стоке, Сутро, Кунц, Мигель, Хьювитт, Дабо, Джемс Браун Скотт, члены Совета Музея и все многие друзья и сотрудники. Вспомним таких преданных друзей Пакта, как проф. Ла Прадель и Ле Фюр в Париже, покойный председатель Гаагского Трибунала Адачи, в Индии Рабиндранат Тагор, сэр Д. Боше, сэр Раман, проф. Кашьяп, д-р Халдар, д-р Сен и многие, многие, давшие твердую опору Культурному делу. Все они мыслили по тем же линиям, как и председатель французского Креста маркиз де Лилльер сразу почувствовал, что и Красный Крест, и мы идем по тому же направлению. Не забудем же, как Камилл Тюльпинк в Брюгге возымел прекрасную идею первой международной Конференции Знамени Мира.

Он же провел и вторую Конференцию, и выставку старинных городов, а затем эта же идея зазвучала и в третий раз в словах профессора Кембелля. Конвенция в Вашингтоне. Отозвались 36 государств. Вспоминаю вдохновенную речь поэта Марка Шено, а также сердечный призыв барона М. Таубе — «Удвоим наши усилия». Лемариес едет по Франции и Бельгии с целым рядом лекций о Пакте и Знамени. В нескольких высших учебных заведениях о том же берутся тезисы диссертаций. В официальных отчетах трех Конференций, посвященных лишь