гимнах, требующих «уничтожения всех Рафаэлей». Если мы вспомним, что ненависть преследует именно картину Милле «Анжелюс» или прекрасные сокровища собора Овьедо, то, может быть, и покушение на незабываемую «Юность Преподобного Сергия» Нестерова тоже относится к тем же попыткам стереть самое выдающееся. И сколько подобных горестных знаков можно перечесть даже из деяний самых последних дней.

После покушения на «Анжелюса» Милле сообщалось, что порезы на картине заделаны, а мы уже тогда предупреждали, что картина все же останется инвалидом. Всякие зашивки и замазки значительно сократят жизненный срок произведения. Также и теперь, может быть, кто-то будет уверять, что картины Третьяковской галереи будут или подсушены, или вновь натянуты, или подвергнутся какому-то новому «целительному» процессу; но все же пострадавшие картины останутся инвалидами. Они изменятся и не смогут вдохновить зрителей так долго, как это было бы возможно без варварского покушения.

В каждом преступлении обычно вкрадывается элемент недосмотра. На этом шатком оправдании обычно строится судебная защита. Но уже недосмотр как таковой является несомненным преступлением там, где вверена судьба государственных национальных сокровищ.

Никакие политические, экономические, классовые или расовые соображения не могут понизить ответственность за сохранность великих национальных творений. Если где-то когда-то произошел преступный недосмотр, то это не значит, что тем ж можно оправдать и следующие покушения на неприкосновенность народных сокровищ.

Еще раз вспомним перечисленные картины, вспомним, насколько эти художественные образы вошли в русскую Культуру, а теперь уже стали достоянием и Культуры всемирной. «Юность Преподобного Сергия» остается одной из самых выразительных картин Нестерова, дав русскому народу незабываемый облик чтимого великого подвижника. «Аленушка» всегда будет не только одной из лучших картин Васнецова, но и напомнит о том, как русское самосознание вспомнило о своем национальном сокровище. «Ночь на Днепре» Куинджи является исторической картиной в соответствии с завоеваниями живописи европейской. Каждая картина Левитана есть неповторимый вклад в историю русской живописи. А сколько в этих же залах и других произведений, навсегда вошедших в историю искусств!

Не в том дело, что отопление было плохо или какие-то краны открылись. Дело в степени бережения. Дело — в сознании ценности художественного и национального творчества.

Эта любовь к художественному и научному выражению народа, священная внимательность к неповторимому творчеству не только должна принадлежать каким-то случайным чиновникам и надзирателям. Вся страна должна и радоваться, и болеть судьбою сокровищ народных. Если же неощутима эта радость или печаль, это будет значить, что сознание народное уклонено от своих основных начал. По этим мерам пишется история Культуры, этими вехами отмечаются проходимые пути народные.

Если на страницах исследований остаются сообщения о разрушении библиотек, храмов и художественных сокровищ, то эти сообщения навсегда остаются знаками плачевными. Историки пользуются ими как доказательством деградации. Те, которые в свое время так или иначе способствовали или хотя бы допускали такие разрушения или повреждения, они бы наверное воздержались от таких дел, если бы вполне представили себе суть истории.

Сегодня газеты принесли известие о смерти Макса Либермана. Меня уже спрашивали: «Кто такой Либерман?». Значит, это имя большого художника кому-то уже ничего не сказало; значит, страница истории искусства или не была прочтена, или забыта. Насколько же в школах наших должно быть напоминаемо о значении научного и художественного творчества. Ведь это может быть одним из самых привлекательных предметов.

Среди государственных и семейных смущений дети с радостью послушают о сокровищах истинных. Научатся они и тому, что забота и любовь к этим сокровищам есть признак культурного работника и есть непременная обязанность всякого государственного деятеля. Может быть, эти слова уже не нуждаются в повторении, тогда почему же ежедневные газетные сведения твердят как раз обратное? Не только стоит лишний раз услышать о судьбах сокровищ народных, но нужно хоть немного проникнуться значительностью этого предмета. Нельзя в обывательской сутолоке отрешаться от того, чем жив дух человеческий.

10 Февраля 1935 г.

Пекин

Публикуется впервые

Подвижность

Лама Мингиюр уезжает в монастыри. Наверно, опять соберет много значительных сведений и по старым преданиям, и по всяким лекарственным вопросам. Очень хорошо, что он едет. В этой подвижности заключается именно то качество, которое я всегда советовал нашим сотрудникам. Вот и лекарь Дава Тяньзин тоже уходит в горы. Если он не будет обновлять своих запасов, если перестанет встречаться с другими лекарями-ламами, то и его запас скоро оскудеет. Вот и еще двое сотрудников выехали. Один — в Лагор, а другая — за океан.

Когда мы основывали институт, то прежде всего имелась в виду постоянная подвижность работы. Со времени основания каждый год происходят экспедиции и экскурсии. Не нужно отказываться от этой уже сложившейся традиции. Если все сотрудники и корреспонденты будут привязаны к одному месту, то сколько неожиданных хороших возможностей замерзнут. Ведь не для того собираются люди, чтобы непременно, сидя в одной комнате, питать себя присылаемыми сведениями. В этом была бы лишь половина работы.

Нужно то, что индусы так сердечно и знаменательно называют «ашрам». Это — средоточие. Но умственное питание «ашрама» добывается в разных местах. Приходят совсем неожиданные путники, каждый со своими накоплениями. Но и сотрудники «ашрама» тоже не сидят на месте. При каждой новой возможности они идут в разные стороны и пополняют свои внутренние запасы. Недаром давно сказано, как один настоятель монастыря, когда братия уходила в странствия, говорил: «Наша обитель опять расширяется».

Казалось бы, братия уходила, но настоятель считал именно это обстоятельство расширением обители.

Впрочем, сейчас всякий обмен научными силами, всякие экспедиции и странствия становятся уже непременным условием каждого преуспеяния. При этом люди научаются и расширять пределы своей специальности. Странник многое видит. Путник, если не слеп, даже невольно усмотрит многое замечательное. Таким образом, узкая профессия, одно время так овладевшая человечеством, опять заменяется познаванием широким.

Часто даже, казалось бы, удаленные друг от друга области становятся благодетельными сотрудниками. Конечно, так и должно быть, ибо последние устремления человечества, основанные на сотрудничестве, на кооперации, прежде всего научают синтезу. Еще недавно очень боялись этого объединительного понятия. Помним, как Анатоль Франс и многие другие просвещенные писатели тонко иронизировали над чрезмерною специализациею. Действительно, в природе так все кооперирует, настолько все слитно и уравновешено, что лишь сознательное сотрудничество людей ответит этим основным законам всего сущего.

Польза путешествия и всестороннего познавания, вероятно, никогда настолько не занимала умы, как сейчас. Скоро земной шар будет испещрен пройденными путями. Но это будет все-таки лишь первичная степень познания. И на каждых этих путях нужно будет и взглянуть высоко наверх, и глубоко проникнуть внутрь, чтобы оценить все разнообразие возможности, так недавно вообще незамеченное.

Опасно одно, что среди всяких поездок развивается слишком много спортивных поездок и состязаний. В этих чисто внешних, механических соревнованиях теряется многое, что нужно было бы особенно наверстать в наши дни. Всякие соревнования на силу, неутомимость, на скорость нужно бы перенести и на скорость, и глубину мышления и познавания. У каждого в запасе много анекдотов, всяких школьных недоумений и странностей; не будем их повторять. Но будем очень твердо помнить, что не следует устремляться лишь к техническому образованию.

Всякие ограниченно условные техникумы уже являются пережитком перед опять властно возникающим понятием синтеза. Если техникум где-то упирается в робота, то глубоко осмысленный синтез дает новую широту горизонта. Основывая отделы учреждений в разных странах, мы именно имели в виду, что когда-то и как-то произойдет теснейшее общение всех сотрудников. Они обогатят друг друга, они ободрят друг друга и перекликнутся самыми неотложно полезными понятиями. Если же в учреждениях явится какая-либо возможность для новых познаваний, экспедиций, посещений, то пусть эта возможность не откладывается.

Будем продолжать уже сложившуюся традицию взаимных ознакомлений. Будем смотреть на каждое новое посещение мест нашими сотрудниками как на истинное развитие просветительного дела. А для этого прежде всего будем развивать истинную подвижность.

Когда говорим о подвижности, то не будем думать, что она близка многим. Немало людей любит говорить о подвижности. Сидя в спокойных креслах за вечерним столом, они готовы очень легко помечтать, подняться, ехать, творить и работать на новых местах. Но как только дело дойдет до выполнения этих мечтаний, многие найдут десятки причин, им мешающих. Каждый из нас может припомнить даже и в недавнем прошлом поучительные эпизоды, как уже совсем было собравшиеся в путь дальний бессильно опускались в свое насиженное спокойное кресло. Причины отступления, конечно, были и многочисленны, и как бы житейски уважительны.

Когда человек хочет оправдать себя в неделании чего-либо, то, поверьте, он найдет множество помогающих обстоятельств. При этом неподвижность будет оправдана очень многими. А подвижность, т. е. желание нового труда, нового познавания — будет очень легко осуждена. Будет сказано и о пустом мечтательстве, о несбыточных стремлениях, о легковерии, мало ли о чем найдет сказать изворотливый рассудок, когда он хочет уклониться от чего-то, подсказанного сердцем.

Сколько раз мы читали письма, полные устремления вдаль, полные готовности к обновленному труду, но как только вы спрашивали сего писателя, когда он может выехать к новому поприщу, как он впадал в престранное молчание. Очевидно, вся бытовая запыленность обрушивалась и приводила к молчанию язык сердца. Выползали всякие рогатые сомнения, выслушивались всякие нелепые соображения и утеривалась еще одна возможность. Мало того, что утеривалась она лично; она могла отягощать и вредить множеству и близких, и дальних людей.

Ради призрачной помощи немногим забывалось сотрудничество и помощь в очень больших делах. Основной же причиной все-таки оказывалась неподвижность, прижитость к своему просиженному креслу. А ведь за неподвижностью встает и призрак страха перед каждою новизною вообще. Этот призрак ведет к ветхости и дряхлости. Когда же наступит такое разложение, то никакими внешними мерами уже не помочь.

А сколько раз не что иное, как какие-то несчастные вещи делали людей неподвижными. Мы сами видели весьма прискорбные примеры, когда люди, казалось бы, интеллигентные из-за вещей обрекали себя на самое печальное существование. Ох, уж эти вещи! Эти мохнатые придатки пыльного быта. Иногда они начинают до такой степени властвовать, что голос сердца при них кажется не только неправдоподобным, но даже как бы неуместным.

Всегда радуюсь, когда вижу в сотрудниках подвижность.

11 Февраля 1935 г.

«Врата в Будущее»

Эпидемии

В истории человечества особенно любопытную страницу представляют эпидемии безумий.

Совершенно так же, как всякие другие заразные эпидемии, многократно на разных материках появлялись эпидемии безумия. Целые государства страдали злостно навязчивыми идеями в разных областях жизни. Конечно, особенно часто эти эпидемии выражались в сфере религиозной, в сфере суеверий, а также в пределах государственной подозрительности.

Если сейчас оглянуться на страницы всяких религиозных мученичеств, на темные воспоминания об инквизиции и всяких массовых безумиях, то совершенно ясно встанет картина настоящей непреувеличенной эпидемии.

Так же, как всякая эпидемия, и эта болезнь безумия вспыхивала неожиданно, часто как бы по малой причине