же ваш Пароль, отважнейший воин. По его собственным словам, в одной пряжке его перевязи вся стратегия войны, и вся тактика — в ножнах его кинжала.
(тихо)
Нет уж, больше я не стану доверять человеку только потому, что он умеет начищать до блеска свой меч, и не буду считать его совершенством только за то, что он щеголяет нарядами.
Так, записано.
Я сказал: «пять-шесть тысяч всадников». Но я хочу говорить чистейшую правду. Поэтому припишите: «или около того». Я буду говорить правду.
(тихо)
Тут он, действительно, весьма близок к истине.
Бертрам
(тихо)
Но я за это не собираюсь его благодарить: не в таких случаях надо говорить правду.
Не забудьте записать: «людишки никудышные, дрянцо».
Ладно, записал.
Покорнейше вас благодарю. Начистоту так уж начистоту: на редкость никудышные.
(читает)
«Спросить его о численности пехоты». Что ты ответишь на это?
Поверьте, мессир, пусть это будет последний час моей жизни, если я не скажу всю правду. Сейчас соображу: у Спурио полторы сотни, у Себастьяна столько же, столько же у Корамбуса, столько же у Жака… У Гильтиана, Космо, Лодовико и Грацио по две с половиной сотни… В моем собственном отряде, у Читофера, Вомона, Бенцо — по две с половиной сотни… Общим счетом по спискам, если считать строевых и обозных, не наберется, клянусь жизнью, и пятнадцати тысяч голов. Да и то, добрая половина из них не отважится стряхнуть снег со своих плащей, чтобы тут же и самим не рассыпаться.
Бертрам
(тихо)
Что с ним делать?
(тихо)
Ничего, сказать ему спасибо. — Спроси-ка у него, что я за человек и на каком счету у герцога?
Так, записано. (Читает.) «Спросить — имеется ли в лагере некий француз, капитан Дюмен? На каком счету он у герцога? Что известно о его храбрости, честности и воинском искусстве? Нельзя ли подкупить его и подбить на измену?» Что ты скажешь на это? Известно тебе что-нибудь?
Покорнейше вас прошу, позвольте мне ответить на вопросы по порядку. Спрашивайте.
Знаешь ли ты некоего капитана Дюмена?
Как же, знаю. Он был подмастерьем у одного портняжки в Париже. Потом его оттуда выгнали и отстегали плетьми за то, что он сделал ребенка одной слабоумной девке, содержавшейся на казенный счет, — немой дурочке, которая не умела сказать «нет».
Первый дворянин в гневе замахивается.
Бертрам
(тихо)
Прошу вас, удержите руку! Хоть я и знаю, что по его башке плачет первая черепица, которой суждено сорваться с крыши.
Значит, упомянутый капитан служит в войсках герцога?
(тихо)
Что вы на меня так смотрите? Дайте срок, мы кое-что услышим и о вашей светлости.
На каком счету он у герцога?
Герцог знает его как самого никчемного из моих подчиненных и написал мне на днях, чтобы я выгнал его из отряда. Постойте, кажется, это письмо у меня в кармане.
Да ну? Сейчас мы тебя обыщем.
Впрочем, по правде говоря, я не помню: то ли оно при мне, то ли осталось в моей палатке, среди других писем герцога.
Вот оно, — тут какая-то бумага. Прочесть его тебе?
Бертрам
(тихо)
Наш толмач хорошо играет роль.
(тихо)
Просто молодец.
(читает)
«Диана, граф набитый дурак, но набит он золотом…».
Это не то, мессир. Это предостережение одной флорентийской красотке, некой Диане, чтобы она остерегалась некоего графа Руссильонского, безмозглого и никчемного молокососа, притом отчаянного развратника. Прошу вас, мессир, положите письмо обратно.
Сперва, с твоего позволения, я его прочту.
Уверяю вас, что у меня были самые лучшие намерения по отношению к девице. Уж я-то знаю, что молодой граф — зловредный сластолюбивый мальчишка, который прямо-таки глотает девушек, словно кит мелкую рыбешку, — целыми косяками.
Бертрам
(тихо)
(читает)
«Не верь его признаниям в любви:
Не клятвы, золото пускай он тратит.
Торгуйся с ним и не продешеви.
Бери вперед: потом он не заплатит.
Гони мальчишек прочь, ласкай мужчин:
Граф и в своей любви — поверь солдату! —
Щедрее на авансы, чем на плату.
Твой, как тебе шепнул я на ушко,
Бертрам
(тихо)
Ему надо бы вырезать эти вирши на лбу и прогнать сквозь строй!
(тихо)
Но ведь это же, граф, ваш преданный друг. Прославленный знаток языков и бесстрашный воитель!
Бертрам
(тихо)
Я до сих пор относился терпимо ко всякой твари, кроме кошек. Но эта тварь для меня теперь хуже кошки.
По выражению лица нашего генерала вижу я, что нам придется тебя повесить.
Ради всего святого, оставьте мне жизнь, мессир! Не то чтобы я боялся смерти, но поскольку я много грешил, то хотел бы остаток моих дней употребить на покаяние. Дайте мне пожить, мессир! Хотя бы в темнице, в колодках, как угодно, только бы жить!
Посмотрим, нельзя ли будет что-нибудь сделать, если ты все чистосердечно расскажешь. Итак, вернемся к капитану Дюмену. Ты ответил на вопросы касательно его репутации, отношения к нему герцога и его храбрости. Что ты скажешь о его честности?
Да для него нет ничего святого: из монастыря яйцо украдет. По части похищения и насилования чужих жен он не уступит Нессу.21 Клятвы он ставит ни во что, и рядом со списком его клятвопреступлений бледнеют подвиги Геркулеса. Лжет он, мессир, с таким красноречием, что способен одурачить самое истину. Лучшее из его качеств то, что он пропойца, ибо когда он пьян в стельку, то дрыхнет и не причиняет вреда никому, кроме своей простыни. Но его повадки всем известны, поэтому его кидают на солому. К сказанному мной об его честности остается прибавить немногое: он обладает всем, чего не должно быть у честного человека; из того, чем должен обладать честный человек, у него нет ничего.
(тихо)
Он начинает мне нравиться.
Бертрам
(тихо)
Чем? Отзывом о твоей честности? Язва ему в глотку! Для меня он, ни дать ни взять, кошка.
Что ты знаешь о его познаниях в воинском искусстве?
Сказать правду, об его воинском искусстве мне известно, что в Англии он хаживал во главе отряда странствующих комедиантов и бил в барабан. Не хочу взводить на него напраслину, — других воинских успехов за ним не знаю. Вот разве что, говорят, он в той же стране заслужил офицерское звание тем, что обучал инвалидную команду вздваивать ряды на плацу, называемом Майл-Энд.22 Как видите, я рад упомянуть и о его заслугах, хоть и ни могу поручиться, что это было на самом деле.
(тихо)
Он настолько переподличал самую подлость, что вызывает восхищение как истинная диковина.
Бертрам
(тихо)
Язва ему в пасть! Кошка, да и только!
Раз уж он такой дрянной человек, то нечего и спрашивать, можно ли его подкупить.
Мессир! Да за четверть экю он продаст вам свою бессмертную душу и откажется от райского блаженства за себя самого и всех своих потомков на веки вечные.
А что такое его брат, другой капитан Дюмен?
(тихо)
Зачем он спрашивает обо мне?
Ну, каков он?
Два сапога пара. Он несколько уступает своему брату в достоинствах, зато намного превосходит его в пороках. Он еще трусливее брата, который слывет отчаянным трусом. При отступлении он обгоняет любого скорохода; зато, когда надо идти в атаку, у него трясутся поджилки.
Если тебе сохранят жизнь, возьмешься ты выдать флорентийского герцога?
Возьмусь. А также начальника его конницы графа Руссильонского.
Я доложу генералу и узнаю его решение.
(в сторону)
Хватит с меня барабанного боя! Чтоб их разнесло, все эти барабаны! Попасть в такую передрягу, и ради чего? Чтобы показать, будто я храбрец, и рассеять подозрения этого графа, похотливого мальчишки! Но кто бы мог подумать, что меня ждет засада?
Ничего не поделаешь: тебя казнят. Генерал говорит, что тот, кто так предательски выдал все тайны своего войска и гнусно оклеветал почтеннейших людей, не годен ни на что путное. Поэтому тебя казнят. — Эй, палач! Голову ему долой!
Ради самого господа, мессир! Пощадите меня! Развяжите хоть глаза перед смертью.
Так и быть. Простись со всеми своими друзьями. (Снимает с него повязку.) Ну, погляди вокруг. Не узнаешь ли кого-нибудь?
Бертрам
Здравствуйте, благородный капитан.
Благослови вас бог, капитан Пароль.
Спаси вас господь, благороднейший капитан.
Капитан, не прикажете ли передать привет мессиру Лафе? Я еду во Францию.
Доблестный капитан, не перепишете ли вы для меня сонет, сочиненный вами для Дианы в честь графа Руссильонского? Не будь я таким трусом, я бы заставил вас это сделать. Счастливо оставаться.
Бертрам и оба дворянина уходят.
Ну, вот, капитан, вы и разоблачили себя. Можно сказать, вы разделись донага; одни только ленты и остались.
Кого бы не погубил такой заговор?
Если бы вам посчастливилось найти страну, где водятся настолько же покрытые позором девки, вы могли бы стать родоначальником племени бесстыжих. Прощайте. Я тоже еду во Францию. Мы уж там о вас порасскажем. (Уходит.)
Однако же спасибо и на том.
А будь я сердцем горд, — оно б разбилось.
Мне капитаном больше не бывать.
Но разве я не буду наслаждаться
Едой, питьем и сном, как капитаны?
Я и такой как есть не пропаду.
А хвастуны пускай остерегутся:
Кто хвастает, не избежит никак,
Чтоб где-нибудь да не попасть впросак.
Меч, ржавей! Стыд, умри! К чему тут вздохи?
Осмеян? Что ж, дела не так уж плохи
Я проживу, — живут же скоморохи.
Во Францию, за прочими вослед!
(Уходит.)
СЦЕНА 4
Флоренция. Комната в доме вдовы.
Входят Елена, вдова и Диана.
Елена
Порукой правоты моей вам будет
Один из величайших государей
В крещеном мире. Чтобы завершился
Мой замысел, склонюсь к его стопам.
В былые дни ему я помогла,
И, может быть, он мне обязан жизнью.
Будь он татарин с сердцем, как кремень, —
И то нашлась бы в сердце благодарность.
Известно мне, что государь в Марселе,
И в этот город мы направим путь.
Вы знаете, меня считают мертвой.
Войска распустят, граф домой поедет,
И мы туда же с помощью небес,
С соизволенья доброго монарха,
Нежданно явимся.
О, ваша светлость,
Слуги верней, чем я, не знали вы.
Елена
А вы во мне нашли такого друга,
Который помышляет лишь о том,
Чем отплатить вам за любовь. И разве
Не сам творец послал меня сюда,
Чтоб наделить приданым вашу дочь
И чтобы в ней помощницу нашла я
Для возвращенья моего супруга?
О странные мужчины! Как они
Способны наслаждаться ненавистным,
Когда обмануты мечтой распутной,
Чернящей черную ночную тьму.
Коль милое далеко, — с тем же пылом
Разврат способен тешиться немилым.
Но полно… — Вас, Диана, я прошу,
Уж вы еще немного потерпите.
Диана
Хотя бы вы мне умереть велели,
Я ваша, — ради вас на все пойду.
Елена
Прошу вас потерпеть. Настанет лето,
Когда шиповник колкий зацветет
И тернии закроются цветами.
В путь! Ждет карета. Время нас торопит.
Как говорят, конец венчает дело,
И если даже горько мне — ну что ж,
Все хорошо, когда конец хорош!
Уходят.
СЦЕНА 5
Руссильон. Комната в замке графини.
Входят графиня, Лафе и шут.
Лафе
Нет, нет и нет. Вашего сына сбил с пути этот расфуфыренный молодчик. Того количества шафрана, которое он употребляет на окраску своих воротничков и манжет,23 хватило бы, чтобы всю нашу зеленую молодежь перекрасть в его цвета. Ах,
