every beauty robb’d of his effect:
‘Wonder of time,’ quoth she, ‘this is my spite,
That, you being dead, the day should yet be light.
‘Since thou art dead, lo! here I prophesy,
Sorrow on love hereafter shall attend:
It shall be waited on with jealousy,
Find sweet beginning, but unsavoury end;
Ne’er settled equally, but high or low;
That all love’s pleasure shall not match his woe.
‘It shall be fickle, false, and full of fraud,
Bud and be blasted in a breathing-while;
The bottom poison, and the top o’erstraw’d
With sweets that shall the truest sight beguile:
The strongest body shall it make most weak,
Strike the wise dumb and teach the fool to speak.
‘It shall be sparing and too full of riot,
Teaching decrepit age to tread the measures;
The staring ruffian shall it keep in quiet,
Pluck down the rich, enrich the poor with treasures;
It shall be raging mad, and silly mild,
Make the young old, the old become a child.
‘It shall suspect where is no cause of fear;
It shall not fear where it should most mistrust;
It shall be merciful, and too severe,
And most deceiving when it seems most just;
Perverse it shall be, where it shows most toward,
Put fear to valour, courage to the coward.
‘It shall be cause of war and dire events,
And set dissension ‘twixt the son and sire;
Subject and servile to all discontents,
As dry combustious matter is to fire:
Sith in his prime Death doth my love destroy,
They that love best their love shall not enjoy.’
By this, the boy that by her side lay kill’d
Was melted like a vapour from her sight,
And in his blood that on the ground lay spill’d,
A purple flower sprung up, chequer’d with white;
Resembling well his pale cheeks, and the blood
Which in round drops upon their whiteness stood
She bows her head, the new-sprung flower to smell,
Comparing it to her Adonis’ breath;
And says within her bosom it shall dwell,
Since he himself is reft from her by death:
She crops the stalk, and in the breach appears
Green dropping sap, which she compares to tears.
‘Poor flower,’ quoth she, ‘this was thy father’s guise,
Sweet issue of a more sweet-smelling sire
For every little grief to wet his eyes:
To grow unto himself was his desire,
And so ’tis thine; but know, it is as good
To wither in my breast as in his blood.
‘Here was thy father’s bed, here in my breast;
Thou art the next of blood, and ’tis thy right:
Lo! in this hollow cradle take thy rest,
My throbbing heart shall rock thee day and night:
There shall not be one minute in an hour
Wherein I will not kiss my sweet love’s flower.’
Thus weary of the world, away she hies,
And yokes her silver doves; by whose swift aid
Their mistress, mounted, through the empty skies
In her light chariot quickly is convey’d;
Holding their course to Paphos, where their queen
Means to immure herself and not be seen.
Едва ли найдется человек, которому неизвестно выражение «шекспировский накал страстей». За этим скрываются кровавые заговоры, убийства и трагическая любовь, известные нам по драмам великого Шекспира. Также нам хорошо известен Шекспир сонетов: пронзительной лирической исповеди, не теряющей своего очарования уже 400 лет. Но есть еще один, мало знакомый нам, а потому вдвойне необычный Шекспир — автор поэмы «Венера и Адонис», поэмы, которая соединила в себе накал драматических страстей, тонкую лиричность сонетов, чувственность и эротизм античности и философские размышления о сущности любви.
Случается, причиной появления неординарного произведения искусства становится не совсем благоприятное стечение обстоятельств. Так произошло и с поэмой «Венера и Адонис». Она была написана в 1593 году, во время лондонской чумы, когда театры были закрыты на карантин, и великий драматург, в момент вынужденного перерыва, решил поднять свой престиж поэта — ведь поэзия считалась тогда выше драмы. Не случайно в посвящении своему покровителю, графу Саутгемптону, Шекспир назвал поэму «первенцем своей фантазии».
Поэма имела небывалый по тем временам успех. Она получила высокую оценку авторитетных критиков и выдержала шесть переизданий за 13 лет — ни одна из пьес Шекспира не была столь популярна.
В чем же секрет? Как и во многих своих произведениях, Шекспир использует заимствованный сюжет. В данном случае он обращается к одному из самых известных и востребованных сюжетов античной мифологии: истории любви богини Венеры к земному юноше Адонису.
Еще в античности этот сюжет имел много трактовок; до нас дошли по меньшей мере три. Общая сюжетная линия такова: богиня Венера, рассердившись на не почитавшую ее царскую дочь (будущую мать Адониса), внушила ей страсть к родному отцу, который, ничего не подозревая, вступает в связь с дочерью, а затем проклинает ее. Боги превратили несчастную в мирровое дерево, из ствола которого родился мальчик удивительной красоты. Он стал спутником (по некоторым версиям — возлюбленным) Венеры. Разгневанная Диана (Аполлон) насылает на юношу дикого кабана, который его смертельно ранит. Венера горько оплакивает Адониса и превращает его в цветок.
Из крови Адониса вырастают розы, а из слез Венеры — анемоны.
Из всего многообразия сюжетных линий Шекспир выбрал только один, овидиевский мотив: Адонис не отвечает Венере взаимностью. Поэма практически лишена действия, но удерживает внимание своей красочностью, напряженной эротичностью. Однако эта поэма — не о любви. В ней происходит столкновение двух жизненных позиций, двух типов эгоизма. Венера, ослепленная своей страстью, не видит в Адонисе живого человека. Всеми своими действиями она оскорбляет его мужское самолюбие, делая невозможным сближение. Адонис же — слишком молод, слишком поглощен юношескими забавами. Он не готов еще к серьезным чувствам, а любовь в виде распаленной страстью Венеры скорее отталкивает его. Возникает вопрос: а есть ли вообще любовь и что она означает?
Финал поэмы не ставит точку в столкновении Венеры и Адониса. Несмотря на смерть героя, их спор не разрешается чьим-либо поражением. Адонис отказывается от чувственной любви и гибнет, Венера проклинает любовь и уходит от людей.
Гений Шекспира скрыл в поэме множество смысловых пластов. Каждый открывающий ее находит наиболее близкий ему смысл, создает свой Текст и свое прочтение поэмы.
Стр. 19. Буйнолюбивый бегал Битвобог… — Речь идет о Марсе, боге войны, в античной мифологии — любовнике (в некоторых интерпретациях муже) Венеры.
Стр. 23. Нарцисс, да чмокнул пруд, и потонул… — Нарцисс в греческой мифологии — юноша необычайной красоты, наказанный за безразличие к влюбленным в него женщинам. Влюбился в собственное отражение и умер от любви к себе. По другой версии — утонул, стремясь слиться со своим отражением.
Стр. 61. Игорь князь так обложил древлян… — Киевский князь Игорь, сын Рюрика, был известен своим корыстолюбием; в 944 году он предпринял поход на племя древлян с целью увеличения дани, однако предприятие закончилось гибелью самого Игоря.
Стр. 67. И сух возле воды Тантала рот… — По греческому мифу, Тантал был осужден за преступления против богов на вечные мучения: томясь жаждой, он стоит по горло в воде, но не может напиться; терзаемый голодом, не может достать плодов, окружающих его; над его головой нависает скала, ежеминутно грозящая упасть.
Стр. 105. И Пенелопа распускает ткань… — Речь идет о Пенелопе, жене Одиссея, ожидающей возвращения своего мужа. Пообещав своим женихам, что выберет себе мужа после того, как соткет погребальное покрывало для своего тестя, она по ночам распускала сотканное за день, чтобы работа не продвигалась.
Стр. 123. Свой путь держа на островок Пафос. — В городе Пафос, на острове Крит, находился храм Афродиты (Венеры), наиболее почитаемый в Греции.
М. Мельникова
ВЕНЕРА І АДОНІС
Переклад Олександра Мокровольського[11 — © William Shakespeare, «Venus and Adonis», 1613© О.Мокровольський (переклад з англійської), 1986Джерело: В.Шекспір. Твори в шести томах: Том 6. К.: Дніпро, 1986. 840 с. — С.: 539–571.Сканування та коректура: Aerius (ae-lib.org.ua), 2004]
Vilia miretur vulgus; mihi flavus Apollo
Pocula Castalia plena ministret aqua [12 — Дівка дешева дивує юрбу; хай рудий АполлонЧаші мені принесе, водою кастильською повні.(Латин.)].
Високоповажному Генрі Райотслі,
герцогові Саутгемптону та баронові Тічфілду
Високоповажний!
Не знаю, чи не ображу Вашої Милості, присвятивши Вам ці недовершені рядки, ані того, як світ оцінить вибір такої міцної опори для такого мізерного тягаря. Лише як Ваша Честь викаже своє вдоволення, я добачу в тому найвищу мені похвалу і присягнуся віддати праці весь свій вільний час, аби вшанувати Вас іншим, ваговитішим твором. Але якщо цей перший нащадок мого духу виявиться недоладним, я шкодуватиму, що він мав такого благородного хрещеного батька, і ніколи більш не оратиму цієї неродючої ниви, остерігаючися зібрати з неї вдруге такий самий поганий урожай. Лишаю його на Ваш шановний суд, а Вашу Честь — радощам Вашого серця, якому зичу бути незмінно у згоді з Вашими прагненнями і зі сподіваннями світу сього.
Вашій світлості найпокірніший слуга
Вільям Шекспір
Ледь сонце розпрощалося багрове
Із досвітком заплаканим, а й знов
Адоніс[13 — Адоніс — давне фінікійське божество. В грецькій міфології бог умирання й оживання природи. Уславлений своєю вродою, за яку його полюбила богиня кохання Афродіта (Венера). За однією з версій міфу, загинув під іклами дикого кабана, якого наслав ревнивий Марс (Арес).] кличе: «Гей, ясне, на лови!»
Любив він лови — зневажав любов.
Та вже Венера в’ється коло нього,
Немов зальотник, хвалить молодого:
«Вродливіший за мене втричі ти,
Полів найкращий квіте, наймиліший!
Красо поміж земної рясноти,
Біліший снігу й ружі червоніший!
Природа-матінка сама собі
Перечить — каже: світ помре в тобі.
Зійди зі скакуна свого, о диво,
Закинь повіддя на луку сідла.
За милість отаку я б цілу зливу
Медових тайн на тебе пролила.
Тут сядь, де змії не сичали зроду,
І зацілую я твою всю вроду.
Нехай же не наситяться вуста,
Нехай не замикає їх пересит:
А сто цілунків промине, як десять.
День літній за годину пролетить,
Як сповнимо коханням кожну мить».
Так лестячись, хапа його за руку,
Що обіцяє мужніх сил потік,
Бальзамом зве її, терпівши муку, —
О, ця рука для неї — царський лік!
Жадання шал їй силу дав і звагу —
Враз юнака з коня стягла без страху.
Рукою підхопила вмить вузду,
А другою — тендітного вродливця,
Мов лялечку. Мінивсь він на виду,
Де гнів, навпіл з досадою, відбився.
Горить вона рум’янцем, як пожар;
Він — з сорому пала. Холодний жар!
Хутенько вже й за гілку зачепила
Вузду цяцьковану. Любов метка!
А, прив’язавши скакуна, уміло
В’язати заходилась юнака.
Штовхнула — впав. Упасти б так богині!
Перемогла — та в силі, не в хотінні,
На лікоть спершись, загляда у вічі
І щоки гладить; він же почина
Її сварить — вона і раз, і двічі
Цілунком урива клятьбу гнівну:
«Не лайся, бо навік уста замкну!»
Юнак від сорому аж пломениться,
Вона ж сльозами гасить цноти пал,
Щоб зразу
