мне, что вся ты сплошь
Служить достойна правды образцом,
Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь,
Вообразив меня слепым юнцом.
Польщенный тем, что я еще могу
Я сам себе в своем тщеславье лгу,
И оба мы от правды далеки.
Не скажешь ты, что солгала мне вновь,
И мне признать свой возраст смысла нет.
Доверьем мнимым держится любовь,
А старость, полюбив, стыдится лет.
Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,
И, кажется, довольны мы вполне![41 — Сонет 138 — перевод С. Маршака.]
2
На радость и печаль, по воле рока,
Два друга, две любви владеют мной:
Мужчина светлокудрый, светлоокий
И женщина, в чьих взорах мрак ночной.
Чтобы меня низвергнуть в ад кромешный,
Стремится демон ангела прельстить,
Увлечь его своей красою грешной
И в дьявола соблазном превратить.
Не знаю я, следя за их борьбою,
Кто победит, но доброго не жду.
Мои друзья — друзья между собою,
И я боюсь, что ангел мой в аду.
Но там ли он, — об этом знать я буду,
Когда извергнут будет он оттуда.[42 — Сонет 144 — перевод С. Маршака.]
3
Хоть ты смогла риторикой очей, —
Кто с ней, небесной, спорить в состоянье?
Меня от клятвы отвратить моей,
Я не страшусь за это наказанья.
Нет, не презрел я клятву. Ты — богиня,
А я от женщин отрекался лишь
И получу помилованье ныне,
Коль милостью меня ты подаришь.
Обет — дыханье, а дыханье — пар.
Впивай его, как солнце в вышине,
Не отвергая мой смиренный дар.
Хоть я виновен, нет вины на мне:
Какой глупец откажется от рая,
Земной обет нарушить не желая?[43 — Стихи Лонгвиля из комедии «Бесплодные усилия любви» (IV, 3) — перевод Ю.Корнеева.]
4
Адониса Киприда обольщала:
Тревожа мир невинной чистоты,
Глазами все блаженства обещала,
Доступные богине красоты.
Подсев к нему, то слуху нежно льстила,
То взор пыталась наготой привлечь,
То, зная, и чем прикосновенья сила,
Рукой касалась — и теряла речь.
Но для игры лукавой слишком молод,
Не понимал ни взглядов он, ни слов
И в сеть любви, храня сердечный холод,
Не дался желторотый птицелов.
Тут на спину упала Цитерея.
Глупец бежал, поднять глаза не смея.
5
Как клясться мне в любви? Я клятву преступил.
Ах, лишь одной красе мы верность соблюдаем.
Но, изменив себе, тебе я верен был.
Мой дух, сей дуб, тобой, как ветвь лозы, сгибаем.
В тебе наука вся. Твои глаза — родник,
Где можно почерпнуть все радости ученья.
Тот, кто познал тебя, познания достиг;
Тот мудр, чей ум сумел тебе воздать хваленья.
Лишь неуч не придет в восторг перед тобой.
Коль горд я смею быть, горжусь, что обожаю
И пламя глаз твоих, и голос гневный твой,
Который музыкой небесной почитаю.
О неземная, я простить меня молю
За то, что языком земным тебя хвалю.[44 — Песня Натаниэля из комедии «Бесплодные усилия любви» (IV. 2) — перевод Ю. Корнеева.]
6
Как только влага высохла ночная,
И стало жечь, и в тень ушли стада,
Киприда, в жажде томной изнывая,
Где у ручья, под темными ветвями
Любил он охлаждать печаль свою.
Был жарок день, но жарче было пламя
Любви, что привела ее к ручью.
Вот он! Пришел, склонился над потоком
И, сбросив плащ, нагой шагнул вперед.
Глядит на землю солнце жгучим оком,
Но взор богини жарче солнца жжет.
Он вздрогнул… прыгнул в воду… «Ах, обида!
Зачем я не ручей!» — грустит Киприда.
7
Она хитрей змеи, хотя скромней голубки,
Чиста как херувим, как сатана лукава,
Податлива как воск, но как железо ржава,
Прозрачна как стекло, но чувства так же хрупки.
Бела как лилия, как лилия нежна,
Во всем пленительна и фальши вся полна.
Казалось, что в любви она была правдива:
За поцелуем вслед клялась до поцелуя
И вновь клялась, мой слух игрою слов чаруя,
Но все же и любви боялась и разрыва.
Я клятвам и слезам так верил, видит бог,
Но злой насмешкой был и каждый взгляд и вздох.
Ее сжигала страсть, как жжет огонь солому,
И, как солому, страсть она в себе сжигала.
Дарила только миг, хоть вечность предлагала,
В любви сулила все — и все свела к пустому.
Она была со мной ни шлюха, ни святая,
Средь лучших — худшая, средь худших — никакая.
8
Коль музыка поэзии близка
И как с сестрою с ней соединима,
Одна тобой, другая мной любима.
Тебя пленяет Дауленд, чья струна
Чарует слух мелодиями рая,
Мне Спенсер мил, чьей мысли глубина
Все превосходит, разум покоряя.
Ты любишь слушать, как звенит с высот
А я люблю, когда он сам поет,
И голос Феба в сердце мне струится.
Двух муз он бог, любимы обе мной,
Обеих славлю, но в тебе одной.
9
От горя став бледней голубки белой,
В прекрасный день царица красоты
Надменного Адониса хотела
Остановить у гибельной черты.
Вот скачет он, разгорячен охотой,
Сдержал коня, молящий видя взор.
Она с великой нежностью, с заботой
Велит ему не углубляться в бор.
«Я здесь однажды юношу спасала,
В бедро был ранен лютым вепрем он,
Как раз сюда — смотри», — она сказала
И подняла над ляжками хитон.
Он, вместо ран узрев совсем иное,
Смутясь, бежал в безмолвие лесное.
10
О роза нежная, мой сладостный цветок,
Еще не распустясь, как рано ты увяла!
Жемчужина, какой не видел и Восток,
Твои пресекло дни холодной смерти жало.
Так дерево не в срок прощается с листвой,
Под ветром северным убор теряя свой.
Я плачу о тебе, я все тебе простил,
Хоть ты не вспомнила меня и пред могилой.
Но ты оставила мне больше, чем просил,
Затем что ничего я не просил у милой.
Увы, мой нежный друг, у гробовой черты
Одну лишь неприязнь мне подарила ты.
11
Адониса учила Цитерея:
Чтобы, как Марс, пленять он женщин мог,
Она с мальчишкой, страстью пламенея,
Все делала, что с ней проделал бог.
«Так — молвила — он влек меня в объятья» —
И привлекла Адониса на грудь.
«Так — молвила — он снял застежку с платья».
А тот не смел и руку протянуть.
«Так — молвила — он целовал мне губы» —
И в рот ему впилась губами вдруг.
Он вырвался, еще по-детски грубый,
Когда она переводила дух.
Целуй меня, ласкай, я все позволю!
Продли мой плен, пока не рвусь на волю!
12
Юноша и старец противоположны,
Старость — час печалей, юность — миг услад.
Юноши отважны, старцы осторожны.
Юность — май цветущий, старость — листопад.
Юный полон сил, старый хмур и хил,
Юный бодр и волен, старый вял и болен,
Старость — мрак, а юность — свет.
Юность, ты мила мне, старость, ты страшна мне,
Юноша пленил мои мечты!
Старый, убирайся! Мой пастух, решайся,
Слишком долго медлишь ты.
13
Богатство ль красота? Богатство, но на миг.
Словили бабочку — и сразу меркнет чудо.
Дохнуло холодом — и розмарин поник.
Один толчок — и нет хрустального сосуда.
Богатство, бабочка, стекло ли, розмарин, —
Растратил, застудил, разбил — конец один.
Богатство потеряв, едва ль вернешь его.
Померкшей бабочке не возвратятся краски.
Морозом схвачено, растение мертво.
Хрусталь разбит — забудь, не подберешь замазки.
Так мертвой красоты вовеки не вернут
Ни грим обманчивый, ни золото, ни труд.
14
«Спокойной ночи, спи!» — шепнула мне она
И унесла покой, мне пожелав покоя.
Один в пустом дому я мучаюсь без сна,
В сомненьях тягостных лежу, догадки строя.
Сказала: «Будь здоров и завтра приходи!»
Но как здоровым быть с отчаяньем в груди?
Когда я уходил — кто женщину поймет? —
Она кивнула мне и улыбнулась мило.
Обрадовал ее печальный мой уход,
Иль то, что завтра я вернусь, ее смешило?
«Иди» — и я иду, иду, как в тяжком сне.
Но где ж конец пути, и где награда мне?
15
Мой жадный взор к Востоку устремлен!
Кляну часы. Светает. Утро встало.
Все чувства темный стряхивают сон.
Глазам светлей, но сердцу света мало.
Волнуюсь, жду — и в пенье соловьев
Услышать силюсь жаворонка зов.
Ведь это он приветствует восход
И гонит мрак в его глухую нору.
Свиданье близко! Новый день идет
Утешить сердце, дать отраду взору.
Я радуюсь, но радость чуть грустна:
Вздохнув, «до завтра!» вновь шепнет она.
Как с нею ночь была бы коротка,
Как без нее часы ползут уныло!
Да что часы — минуты как века!
Не светишь мне — цветам сияй, светило!
Пусть ночь уйдет, что нынче толку в ней,
Но завтра, день, дай ночи стать длинней!
Примечания к тексту «Страстного пилигрима»
Впервые напечатано в 1599 году издателем У. Джаггардом, который включил в сборник стихи разных авторов. Следуя авторитетным научным изданиям, мы выделили из сборника особый цикл, печатаемый ниже как «Песни для музыки».
Что касается отдельных стихотворений этого сборника, то авторство их распределяется следующим образом:
1. Шекспир. Сонет 138.
2. Шекспир. Сонет 144.
3. Шекспир. Сонет Лонгвиля из «Бесплодных усилий любви» (IV, 3).
4. Автор не установлен.
5. Шекспир. Сонет Бирона Розалинде из «Бесплодных усилий любви» (IV, 2).
6. Автор не установлен.
7. Автор не установлен.
8. Ричард Барнфилд (1574–1627).
9. Автор не установлен.
10. Автор не установлен.
11. Бартоломью Гриффин, автор цикла сонетов «Фидесса» (1596). Данное стихотворение — третье в этом цикле.
12. По-видимому, принадлежит перу Томаса Делони (1540–1600?), автора романов о жизни ремесленников («Томас из Ридинга», «Джек из Ньюбери»,
«Благородное ремесло») и книги стихов «Венок доброй воли», часть III. Но так как установлено, что в этой книге не все стихи принадлежат Делони, то нет уверенности в принадлежности ему и данных строк.
13. Автор не установлен.
14. Автор не установлен.
Адониса Киприда обольщала… — Киприда — одно из имен богини любви Афродиты, которая родилась близ Кипра, где вышла из пены морской. Вариант темы «Венеры и Адониса» Шекспира.
Дауленд Джон (1563–1626) — композитор и музыкант, славившийся игрой на лютне.
Спенсер Эдмунд (1552–1599) — английский поэт эпохи Возрождения, автор
«Пастушеского календаря», «Королевы фей» и многих других поэм. Его произведения отличались глубокой морально-философской тематикой.
Кифара — струнный щипковый музыкальный инструмент у древних греков.
Перевод В. А. Мазуркевича (1904)[45 — М., «Эксмо», 2007OCR Бычков М.Н. mailto: bmn@lib.ru: mailto:%20bmn@lib.ru]
I
Пред красноречьем взора неземного
Земной обет бессилен, — и меня,
Нельзя судить, презрением казня.
Хотел бежать от женщин я, но ныне
Не им — тебе служу, богиня, вновь!
Земной обет я дал земной святыне,
Тебе ж несу небесную любовь.
Обет мой — пар, а клятвы — дуновенье;
От солнца пар рассеется, как дым,
Но солнце — ты, и клятвопреступленье
Озарено сиянием твоим.
Кто ж был бы в силах, клятву соблюдая,
Лишить себя навек блаженства рая?
II
У ручейка сидела Цитерея
С Адонисом, красавцем молодым,
Влюбленным взором юношу лелея,
Богиня страсти млела перед ним,
Забавя слух чарующею сказкой,
Прельщая глаз чудесной наготой,
С его стыдом она боролась лаской,
То там, то здесь касаяся рукой.
Но, не испытан в чарах обольщенья,
И безучастный, чуждый искушенья,
Сидел в тени насмешливо-жесток.
А он, глупец… он убежал, робея!
III
Пускай любовь внушает нам измену,
Но я клянусь, что верен буду я!
Моей любви обет имеет цену,
В том красота ручается твоя.
В твоих глазах — источник вдохновенья,
В твоих чертах науки смысл сокрыт,
И тот мудрец, кто, нем от восхищенья,
Твою красу душой боготворит.
Но жалок тот, кто пред твоей красою
Не склонится восторженно челом!
Ты все звучишь гармонией святою,
В очах — заря, в устах — Господний гром.
Прости ж меня за то, мой друг прелестный,
Что гимн земной пою красе небесной!
IV
Едва луч солнца высушил росу
И стадо в тень укрылось, отдыхая,
Как у ручья, под ивою, в лесу
Киприда ждет красавца, изнывая.
Сюда ходил нередко в сень ветвей
Адонис грустный утром на купанье…
Как жар силен!.. Но жарче и сильней
Томит богиню встречи ожиданье.
Но, чу! Он здесь… он сбросил плащ… и вот
Стоит нагой, ветвями осененный!
Луч солнца жгуч!.. Но жарче солнца жжет
Богини взор, к красавцу обращенный.
И мальчик в воду кинулся скорей!
Богиня ж мнит: «Зачем я не ручей?»
V
Моя любовь капризна, хоть
