Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить – всех детишечек пожрём, да? Папа называется!

Головы Горыныча посоветовались между собой.

– По-моему, он хамит, – сказала одна.

Вторая подумала и сказала:

– Дурак, а нервный.

А третья выразилась и вовсе кратко:

– Лангет, – сказала она.

– Я счас такой лангет покажу!.. – взорвался от страха Иван. – Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тётя, где моя волшебная сабля? – Иван вскочил с лавки и забегал по избушке – изображал. что ищет волшебную саблю. – Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! – Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него – жутко было смотреть на эти три спокойные головы. – Такое счас устрою!..

– Он просто расхамился, – опять сказала первая голова.

– Нервничает, – заметила вторая. – Боится.

А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.

– Шпана, – сказал Иван. – Я тебя сам съем.

Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.

– Ванька, смотри! – сказал Илья.

– Да что «Ванька», что «Ванька»! – воскликнул Иван. – Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя… великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! – Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько. – Жри – сказал он, отвлекаясь от дудочки. – Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! – И Ванька опять засвистел в свою дудочку.

– Горыныч, – сказала дочь, – плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.

– Но он же хамит, – возразила первая голова. – Как он разговаривает?!

– Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.

– Я всё ведаю – встрял Иван, перестав дудеть. – Всё я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш… для будущего батальона…

– Ванюшка, – заговорила Баба-Яга кротко, – не хами, племяш. Зачем ты так?

– Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет – тогда вращай. А счас нечего.

– Нет, ну он же вовсю хамит! – чуть не плача сказала первая голова. – Ну как же?

– Заплачь, заплачь, – жёстко сказал Иван. – А мы посмеёмся. В усы.

– Хватит тянуть, – сказала вторая голова.

– Да, хватит тянуть, – поддакнул Иван. – Чего тянуть-то? Хватит тянуть.

– О-о! – изумилась третья голова. – Ничего себе!

– Ага! – опять дурашливо поддакнул Иван. – Во, даёть Ванькя! Споём? – И Ванька запел:

Эх, брил я тебя

На завалинке,

Подарила ты мене

Чулки-валенки…

– Горыныч, хором:

Оп – тирдарпупия! –

Допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.

– А романсы умеешь? – спросил Горыныч.

– Какие романсы?

– Старинные.

– Сколько угодно… Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хошь. Завалю романсами. Например:

Хаз-булат удало-ой,

Бедна сакля твоя-а,

Золотою казной

Я осыплю тебя-а!..

– А? Романс!.. – Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошёл к нему и похлопал одну голову по щеке. – Мх, ты… свирепый. Свирепунчик ты мой.

– Не ёрничай, – сказал Горыныч. – А то откушу руку.

Ванька отдёрнул руку.

– Ну, ну, ну, – молвил он мирно, – кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.

– Будешь, – сказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. – Я тебе возьму и голову откушу.

Две другие головы громко засмеялись.

И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.

– Тогда-то уж я и вовсе не спою – нечем. Чем же я петь-то буду?

– Филе, – сказала голова, которая давеча говорила «лангет». Это была самая глупая голова.

– А тебе бы всё жрать! – обозлился на неё Иван. – Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.

– Ванюшка, не фордыбачь, – сказала Баба-Яга. – Пой.

– Пой, – сказала и дочь. – Разговорился. Есть слух – пой.

– Пой, – велела первая голова. – И вы тоже пойте.

– Кто? – не поняла Баба-Яга. – Мы?

– Вы. Пойте.

– Может быть, я лучше одна? – вякнула дочь; её не устраивало, что она будет подпевать Ивану. – С мужиком петь… ты меня извини, но…

– Три, четыре, – спокойно сказал Горыныч. – Начали.

Дам коня, дам седло, –

Запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:

Дам винтовку свою-у,

А за это за всё

Ты отдай мне жену-у.

Ты уж стар, ты уж се-ед,

Ей с тобой не житьё,

С молодых юных ле-ет

Ты погубишь её-о-о.

Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.

– Дальше, – тихо сказал он.

Под чинарой густой, –

Пел дальше Иван, –

Мы сидели вдвоё-ом,

Месяц плыл золотой,

Всё молчало круго-ом.

И Иван с чувством повторил ещё раз, один:

Эх, месяц плыл золотой,

Всё молчало круго-ом…

– Как ты живёшь, Иван? – спросил растроганный Горыныч.

– В каком смысле? – не понял тот.

– Изба хорошая?

– А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.

– Хочешь отдельную избу?

– Нет. Зачем она мне?

– Дальше.

Она мне отдала-ась… –

Повёл дальше Иван, –

До последнего дня…

– Это не надо, – сказал Горыныч. – Пропусти.

– Как же? – не понял Иван.

– Пропусти.

– Горыныч, так нельзя, – заулыбался Иван, – из песни слова не выкинешь.

Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.

– Но ведь без этого же нет песни! – занервничал Иван. – Ну? Песни-то нету!

– Есть песня, – сказал Горыныч.

– Да как же есть? Как же есть-то?!

– Есть песня. Даже лучше – лаконичнее.

– Ну ты смотри, что они делают! – Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. – Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Всё.

– Ванюшка, – сказала Баба-Яга, – не супротивничай.

– Пошла ты!.. – вконец обозлился Иван. – Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы… я их тоже буду немножко жарить…

– Господи, сколько надо терпения, – вздохнула первая голова Горыныча. – Сколько надо сил потратить, нервов… пока их научишь. Ни воспитания, ни образования…

– Насчёт «немножко жарить» – это он хорошо сказал, – молвила вторая голова. – А?

– На какие усы ты всё время намекаешь? – спросила Ивана третья голова. – Весь вечер сегодня слышу: усы, усы… У кого усы?

– А па-арень улыбается в пшеничные усы, – шутливо спела первая голова. – Как там дальше про Хаз-булата?

– Она мне отдалась, – отчётливо сказал Иван.

Опять сделалось тихо.

– Это грубо, Иван, – сказала первая голова. – Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живёшь… как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза… прекрасная девушка, я отца её знал… Она невеста твоя?

– Кто? Лизка? Ещё чего!

– Как же? Она тебя ждёт.

– Пусть ждёт – не дождётся.

– Мда-а… Фрукт, – сказала третья голова.

А голова, которая всё время к жратве клонила, возразила:

– Нет, не фрукт, – сказала она серьёзно. – Какой же фрукт? Уж во всяком случае – лангет. Возможно даже – шашлык.

– Как там дальше-то? – вспомнила первая голова. – С Хаз-булатом-то.

– Он его убил, – покорно сказал Иван.

– Кого?

– Хаз-булата.

– Кто убил?

– М-м… – Иван мучительно сморщился. – Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: «Голова старика покатилась на луг».

– Это тоже не надо. Это жестокость, – сказала голова.

– А как надо?

Голова подумала.

– Они помирились. Он ему отдал коня, седло – и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?

– На самой верхней… Рядом с Ильёй и донским Атаманом.

– О-о! – удивились все в один голос.

– Понятно, – сказала самая умная голова Горыныча, первая. – От этих дураков только и наберёшься… А зачем ты к Мудрецу идёшь?

– За справкой.

– За какой справкой?

– Что я умный.

Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.

– А плясать умеешь? – спросила умная голова.

– Умею, – ответил Иван – Но не буду.

– Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, – встряла Баба-Яга. – Я подняла эту тему…

– Ти-хо! – рявкнули все три головы Горыныча. – Мы никому больше слова не давали!

– Батюшки мои – шёпотом сказала Баба-Яга. – Сказать ничего нельзя!

– Нельзя! – тоже рявкнула дочь. И тоже на Бабу-Ягу – Базар какой-то!

– Спляши, Ваня, – тихо и ласково сказала самая умная голова.

– Не буду плясать, – упёрся Иван.

Голова подумала:

– Ты идёшь за справкой… – сказала она. – Так?

– Ну? За справкой.

– В справке будет написано: «Дана Ивану… в том, что он – умный». Верно? И печать.

– Ну?

– А ты не дойдёшь. – Умная голова спокойно смотрела на Ивана. – Справки не будет.

– Как это не дойду? Если я пошёл, я дойду.

– Не. – Голова всё смотрела на Ивана. – Не дойдёшь. Ты даже отсюда не выйдешь.

Иван постоял в тягостном раздумье… Поднял руку и печально возгласил:

– «Сени»!

– Три, четыре, – сказала голова. – Пошли.

Баба-Яга и дочь запели:

Ох, вы сени, мои сени,

Сени новые мои…

Они пели и прихлопывали в ладоши.

Сени новые-преновые

Решётчатые…

Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками… а руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.

– А почему соколом не смотришь? – спросила голова.

– Я смотрю, – ответил Иван.

– Ты в пол смотришь.

– Сокол же может задуматься?

– О чём?

– Как дальше жить… Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, – взмолился Иван. – Ну сколько уж? Хватит…

– А-а, – сказала умная голова. – Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут… строить из себя. «Шмакодявки». «Свистуны». Чего ты начал строить из себя?

Иван молчал.

– Становись лицом к двери, – велел Горыныч. Иван стал лицом к двери. – По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.

– Со звуком – это ты лишка хватил, Горыныч, – возразил Иван. – Я не сумею так.

– Как сумеешь. Приготовились… Три, четыре!

Иван вылетел из избушки.

Три головы Горыныча, дочь н Баба-Яга засмеялись.

– Иди сюда, – позвал Горыныч невесту, – я тебя ласкать буду.

* * *

А Иван шёл опять тёмным лесом… И дороги опять – никакой не было, а была малая звериная тропка. Шёл, шёл Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.

– В душу как вроде удобрения свалили, – грустно