Ответы журналу «Тайм». Александр Исаевич Солженицын

3 мая 1974

Что вы можете сказать по поводу критики Сахаровым вашего «Письма вождям»?

В Соединённых Штатах и в Великобритании «Письмо» напечатано почему-то без моего вступительного слова к читателям, сопровождавшего публикацию во всех остальных изданиях (русском, французском, немецком и т. д.). Я прошу журнал «Тайм» хотя бы теперь опубликовать это вступление также и на английском.

Как видите, я пишу здесь, что не настаиваю на единственности предлагаемого мною выхода и даже готов тотчас снять мои предложения, если мне противопоставят не просто критику (я, и когда писал, понимал слабые места этого «Письма»), но предложат выход лучший, реальный, конструктивный. Сахаров же в своих возражениях не указывает иного практического пути к свободе, кроме свободы эмиграции. Но это — свобода производная, а не производящая. Непонятно, как она может решить проблемы остающихся миллионов. Например, в последние годы в эмиграции произошли несомненные облегчения, но крепостное право («паспортный режим») для остальных миллионов нисколько не послабело.

Я пишу, что предложения мои были выдвинуты в прошлом году с весьма-весьма малою надеждой, да. Но и нельзя было не испробовать этот совет. В своё время и Сахаров, и Григоренко, и другие, с разными обоснованиями, предлагали советскому правительству мирные пути развития нашей страны. Это делалось всегда не без надежды — увы, не оправдавшейся никогда. Пожалуй, можно и подытожить: последовательно и решительно отвергая всякие благожелательные предложения, всякие реформы, всякие мирные пути, советские вожди не смогут сослаться, что они не знали ситуации, что им не предлагалось альтернатив: своей упрямой косностью они взяли на себя ответственность за самые тяжёлые варианты развития нашей страны.

Расхождения мои с Сахаровым не новы: о них я написал статью ещё 5 лет назад, в 1969 году. Но тогда я не пустил её в Самиздат, дал прочесть только ему самому. За последний год в развитие и обоснование моих взглядов на желательное будущее России у меня написаны три большие статьи, и они были бы уже опубликованы в марте-апреле, да шала моя высылка из Советского Союза. Однако скоро я намерен их опубликовать.

Как вы себя чувствуете в эмиграции? Сохранили ли вы способность писать? К чему может повести массовый выезд из страны интеллектуальных сил?

Я себя никак не считаю эмигрантом и надеюсь долго удержать это ощущение. Физически я выброшен с родины, но своей работой остаюсь повседневно и навсегда связан с нею. Конечно, условия разительно другие, привыкнуть очень трудно, всё ещё не верится в происшедшее, будто сон. Но мой жизненный опыт в России так протяжен, что, я думаю, ещё много лет смогу работать, используя его. А тем более для исторического романа большую роль играют архивы и библиотеки, на Западе они мне гораздо доступнее, чем на родине. Многие художники-изгнанники до меня за много веков доказали, что и в изгнании можно писать успешно.

Вообще же смысл всякого эмигранта — возврат на родину. Тот, кто не хочет этого и не работает для этого, — потерянный чужеземец. Но и помимо эмигрантов судьбы страны всегда решатся самой метрополией. Расчёт советских властей, что, столкнув в эмиграцию интеллектуально активные силы, они добьются в метрополии подавленности и тишины, — ложный расчёт. Доктрина марксизма, державшая их несколько десятилетий, — сгнила. Умы молодёжи открыты сомнению и поиску, сердца протестуют против насилий и глупости — и этого процесса уже не остановить. Разумнее всего было пойти ему навстречу, но этого разума не обнаруживается.

Ответы журналу «Тайм» (3 мая 1974). — Интервью дано было в Цюрихе американскому журналисту Дэвиду Тиннену. Опубликовано по-английски «Time», 27.5.1974; по-русски — «Русская мысль», 30.5.1974. Здесь воспроизводится часть интервью, приведённая в Вермонтском Собрании, т. 10, с. 54; другая часть — о подлогах КГБ, о подделке почерка — будет напечатана в приложениях к ещё не опубликованным «Очеркам изгнания».