для паука, для дырки въ стѣнѣ, хоть на секунду забываетъ себя. Правда, что лучшее, самое сообразное съ общечеловѣческой жизнью спасенье отъ памяти о себѣ есть спасенье посредствомъ любви къ другимъ; но не легко пріобрѣсти это счастье. —
………………………………………………………………………………………………………………………………
Я намѣренъ былъ черезъ гору Jaman идти на Фрейбургъ.12
Въ Avants13, 1½ часа отъ Монтрё, мы хотѣли ночевать нынче. Когда мы вышли на большую дорогу, высѣченную, какъ всѣ горныя дороги, фута на два въ каменномъ грунтѣ, идти стало легче. Мы поднялись уже такъ высоко, что около насъ не видать было желто-кофейныхъ плѣшинъ виноградниковъ, воздухъ какъ будто сталъ свѣжѣе, и съ лѣвой стороны, съ которой заходило солнце, сочнолиственныя, темнозеленыя лѣсныя, а не фруктовыя, деревья закрывали насъ своей тѣнью. На право виднѣлся глубокой зеленый оврагъ съ быстрымъ потокомъ; черезъ него торчалъ14 на горѣ Rigi Vaüdais пансіонъ, составляющiй казенную partie15 Англичанокъ и Нѣмокъ, а оглянувшись назадъ виднѣлось уже значительно съужившееся синее озеро съ бѣлыми парусами и съ дорожками, которыя по разнымъ направленіямъ бѣжали по немъ. – Вале въ синей дали съ русломъ Роны далеко и глубоко растилался передъ нами, на право снѣговыя горы Савои обозначались чище и яснѣе. —
Чѣмъ выше мы поднимались, тѣмъ рѣже встрѣчали швейцарцовъ съ корзинками за плечами и съ пѣвучими bonsoir Monsieur,16 которыми они привѣтствовали насъ, лѣсъ становился гуще и чернѣе, дорога становилась грязнѣе, глинистѣе и колеистѣе. Можетъ быть, это отъ того, что я Русской, но я люблю, просто люблю, глинистые, чуть засыхающія, еще мягкія жолтыя колеи дороги, особенно, когда они въ тѣни, и на нихъ есть слѣды копытъ. – Мы присѣли въ тѣни на камнѣ около жолобка воды, изъ котораго чуть слышно лилась струйка прозрачной воды, я досталъ фляжку и накапалъ рому въ стаканчикъ. Мы выпили съ наслажденьемъ, надъ нами заливались лѣсныя птицы, которыхъ не слышишь надъ озеромъ, пахло сыростью, лѣсомъ и рубленной елью. – Было такъ хорошо идти, что намъ жалко было проходить скоро.
Вдругъ насъ поразилъ необыкновенный, счастливый, бѣлый весенній запахъ. Саша побѣжалъ въ лѣсъ и сорвалъ вишневыхъ цвѣтовъ, но они почти не пахли; съ обѣихъ сторонъ были видны зеленыя деревья и кусты безъ цвѣта. Сладкой одурѣвающій запахъ все усиливался и усиливался. Пройдя сотню шаговъ, съ правой стороны кусты открылись, и покатая, огромная, бѣлозеленая долина съ нѣсколькими разбросанными на ней домиками открылась передъ нами.
Саша побѣжалъ на лугъ рвать обѣими руками бѣлыя нарцисы17 и принесъ мнѣ огромный, невыносимо пахучій букетъ, но съ свойственной дѣтямъ разрушительной жадностью, побѣжалъ еще топтать и рвать чудные молодые сочные цвѣты, которые такъ нравились ему. —
<Странная грустная вещь – всегда несогласуемое противорѣчіе во всѣхъ стремленіяхъ человѣка, но жизнь какъ-то странно по своему соединяетъ всѣ эти стремленія, и изъ всего этаго выходитъ что-то такое неконченное, не то дурное, не то хорошее, грустное, жизненное. Всегда полезное противуположно прекрасному. Цивилизація исключаетъ поэзію. – Полей съ нарцизами уже остается мало, потому что скотина не любитъ ихъ въ сѣнѣ>.
Avants состоитъ изъ десятка швейцарскихъ домиковъ, разбросанныхъ у подошвы Jaman, передъ началомъ глубокаго заросшаго оврага, который идетъ до самаго Монтрё, на широкой просторной зеленой полянѣ, буквально усѣянной нарцисами. Кругомъ темныя дубовыя и сосновыя рощи, вверху скалистый зубъ Жаманской, внизу открывается домъ Риги, нѣсколько шале, и уголокъ синяго далекаго озера и <лощины>18, съ изполосанной дорогами, изгородями и Роной долиной Вале. Нѣсколько потоковъ шумятъ около домовъ. —
Намъ указали гостинницу: это скромный, еще необитаемый пансіонъ. Швейцарка съ зобомъ отнесла наши котомки въ двѣ чистенькія комнатки, дала кисленькаго вина и накрыла чай на терасѣ. Мальчишки стрѣляли въ цѣль изъ арбалета, странствующiй итальянецъ чинилъ посуду передъ однимъ изъ домиковъ. Здоровые швейцарцы, съ голыми по подъмышки грязными руками, укладывали вонючій сыръ, другая старая старушка съ зобомъ, сидя на бревнѣ, вязала чулокъ передъ домомъ, около котораго было два чахлыхъ кусточка розановъ, вотъ все, что мы видѣли, пройдясь по деревнѣ. Уединенно, бѣдно, скромно19 и надъ этимъ всѣмъ непоколебимая красота зеленыхъ лѣсистыхъ горъ, синей дали, съ клочкомъ блестящаго озера, и прозрачнаго неба, на которомъ бѣлымъ облачкомъ стоялъ матовой молодой мѣсяцъ.
Саша побѣгалъ по деревнѣ, завелъ знакомство съ Итальянцомъ, узналъ, сколько у него дѣтей и хорошо ли жить въ Миланѣ, придержалъ пальцомъ фонтанъ около дома и запы[ха]вшись вернулся на терасу. Мы напились чаю и разошлись въ свои комнатки. Я сѣлъ было писать, но вспомнивъ о друзьяхъ, съ которыми разстался, мнѣ стало такъ грустно, что я бросилъ и изъ окна перелѣзъ на терасу. – Все уже было черно кругомъ, мѣсяцъ свѣтилъ на просторную поляну, потоки, ненарушаемые дневнымъ шумомъ, равномѣрно гудѣли въ глуби оврага, бѣлый запахъ нарцизовъ одурѣвающе былъ разлитъ въ воздухѣ, сосны и скалы отчетливо рисовались на свѣтломъ мѣсячномъ горизонтѣ.
Хозяйка мнѣ сказала, что поля съ нарцизами скверные луга для скотины20 [1 неразобр.] переводятъ. Неужели такой законъ природы, что полезное противорѣчитъ прекрасному, цивилизація поэзіи? – пришло мнѣ въ голову. – Зачѣмъ же эта путаница? Зачѣмъ несогласуемыя противорѣчія во всѣхъ стремленіяхъ человѣка? – думалъ я, чувствуя въ тоже время какое то сладкое чувство красоты, наполнявшее мнѣ душу. И въ себѣ я чувствовалъ противорѣчіе. Впрочемъ всѣ эти кажущіеся несогласуемыми стремленія жизнь какъ то странно по своему соединяетъ ихъ. И изъ всего этаго выходитъ что-то такое неконченное, не то дурное, не то хорошее, за которое человѣкъ самъ не знаетъ благодарить или жаловаться. Видно покамѣста такъ надобно. —
Въ молодости я рѣшалъ и выбиралъ между двумя противорѣчіями; теперь я довольствуюсь гармоническимъ колебаніемъ21. Это единственное справедливое жизненное чувство. Красота природы всегда порождаетъ его во мнѣ, это чувство не то радости, не то грусти, не то надежды, не то отчаянія, не то боли, не то наслажденія22. И когда я дойду до этаго чувства, я останавливаюсь23. Я уже знаю его, не пытаюсь развязать узла, а довольствуюсь этимъ колебаніемъ.
Я опять перелѣзъ въ окно и скоро спокойно заснулъ въ своей маленькой чистенькой комнаткѣ, въ которую до половины пола проникали лучи мѣсяца.
16/28 Мая. Я проснулся въ 4. Въ окно уже виднѣлся блѣдный свѣтъ утра. Башмаки мои не были принесены, дверь заперта снаружи, я отворилъ окно, перелѣзъ въ него на терасу.
Свѣжій воздухъ охватилъ меня и дрожь пробѣжала по тѣлу. Потоки также какъ и вчера уединенно и равномѣрно шумѣли внизу темнаго сырого оврага, надъ голубымъ озеромъ далеко тянулись туманныя бѣлыя тучки, жаманской скалистой зубъ на верху съ снѣгомъ, прилѣпившимся къ нему, отчетливо виднѣлся на золотисто голубомъ горизонтѣ, разбросанные по горамъ шале казались ближе, на травѣ и по дорогѣ серебрилась морозная роса. Гдѣ то недалеко ужъ звонили бубенчиками пасущіеся коровы. – Я постучался къ хозяйкѣ. Костлявая съ длинными руками дѣвушка отворила мнѣ дверь, изъ которой пахнуло спаньемъ, и дала башмаки и платье. Я разбудилъ Сашу, онъ укусилъ себя за мизинецъ, чтобы совсѣмъ проснуться, и черезъ ¼ часа мы были готовы, заплатили хозяйкѣ что то 4 франка за постели, чай и вино и пустились въ дорогу. – Широкая вытесанная дорога извиваясь шла въ гору. – Съ права и съ лѣва все глуше и мрачнѣе становился еловый и сосновый лѣсъ. Кое гдѣ попадались какъ бы болотца съ блѣдной растительностью, отъ недавно стаявшаго снѣга, попадались изгороди, отдѣлявшія одну горную пастьбу отъ другой, и небольшія полянки на полугорьяхъ, на которыхъ, позванивая подвѣшанными подъ горло бубенчиками, паслись некрупныя, но сбитыя, красивыя швейцарскія коровы и граціозныя козочки. Даже повернувшись назадъ не было видно веселаго блестящаго озера, все было серьезно, уныло, но не мрачно и мягко.24 —
Съ полчаса отъ Avants мы подошли къ загородкѣ съ затворенными воротами. Опять большая поляна надъ оврагомъ и на полянѣ длинный шале, въ которомъ дѣлаютъ сыръ, съ фонтаномъ и колодой. Проходя мимо шале, мы услыхали въ немъ звонки и топотъ копытъ поварачивающихся коровъ и голоса.
– Здраствуйте, кто тамъ? – спросилъ я, перегнувшись черезъ запоры въ темныя конюшни.
– Jae! – откликнулся оттуда заспанный грубый голосъ, – qui est là?25
– Иностранцы. Нѣтъ ли молока? – спросили мы. —
Къ намъ вышелъ26 малый лѣтъ 16-ти съ лилово желтыми засученными руками и ногами и такимъ же лицомъ съ тупымъ удивленнымъ выраженіемъ. Другой старый голосъ слышенъ былъ изъ конюшни; онъ на своемъ грубомъ patois27 сказалъ что-то малому. – Малый указалъ намъ на плоской чанъ съ молокомъ, положилъ въ него деревянное орудіе въ родѣ лопаты безъ ручки и сказавъ «voilà»,28 скрылся въ конюшнѣ. —
– Ну чтò, хотите? – сказалъ я Сашѣ, предлагая ему деревянное орудіе и указывая на желтоватое съ синимъ [молоко], все усыпанное сверху плавающимъ соромъ. —
Саша расхохотался только, мы напились воды и пошли дальше.
– И онъ думаетъ, что это пить можно. Хорошо угощеніе! – говорилъ Саша, подсмѣиваясь надъ швейцарскимъ сырникомъ. —
У дѣтей, как и у простолюдиновъ, есть одинаковое счастливое свойство насмѣшливости надъ привычками и обычаями, которые не похожи на ихніе. Сколько разъ я видалъ, какъ наши солдаты помирали со смѣху надъ Французами, отъ того что они не понимали по русски, и надъ татарами, которые снимали башмаки, входя въ комнату. И Саша никакъ не могъ понять, что ему въ горной сырнѣ не подается молоко, какъ въ пансіонѣ Вотье, и помиралъ со смѣху надъ этимъ. – Больше уже до самой вершины Jaman29, мы не встрѣчали жилищъ; только то надъ головами въ кустахъ, то внизу надъ самымъ оврагомъ слышали равномѣрно[е] побрякиванье бубенчиковъ пасущагося стада. Разъ даже цѣлое стадо, въ главѣ котораго бѣжала веселинькая красная коровка съ маленькой головкой и на тоненькихъ прямыхъ ножкахъ, наткнулась на насъ. Саша посторонился съ уваженіемъ отъ коровъ, но поймалъ маленькую козочку за рога и съ хохотомъ любовался ворочаньемъ ея коротенькаго черненькаго хвостика. – Ну еще, вотъ такъ, ну еще, – приговаривалъ онъ. —
Правду мнѣ говорили, что чѣмъ выше идешь въ горы, тѣмъ легче идти; мы шли ужъ съ часъ и оба не чувствовали ни тяжести мѣшковъ, ни усталости. Хотя мы еще не видѣли солнца, по оно черезъ насъ, задѣвая нѣсколько утесовъ и сосенъ на горизонтѣ, бросало свои лучи на возвышенье напротивъ; потоки всѣ слышны были внизу, около насъ только сочилась снѣговая вода, и на поворотахъ дороги мы снова стали видѣть озеро и Вале на ужасной глубинѣ подъ нами. Низъ Савойскихъ горъ былъ совершенно синій как озеро, только темнѣе его, верхъ, освѣщенный солнцемъ, совершенно бѣло-розовый. Снѣговыхъ30 горъ было больше, они казались выше и разнообразнѣе. Паруса и лодки, какъ чуть замѣтныя точки, были видны на озерѣ.
