Скачать:PDFTXT
Убийца жены

Убийца жены. Лев Николаевич Толстой

Все, что можно было ему сдѣлать <въ томъ положеніи>, было сдѣлано. Ни другихъ, ни себя не жалѣя, онъ отдался той страсти, которая наполняла его сердце, и онъ сдѣлалъ много труднаго и страшнаго: онъ подкараулилъ ихъ, подкрался, убилъ ее да смерти, навѣрное убилъ и его изуродовалъ, – наказалъ ихъ, показалъ имъ, что шутить имъ нельзя, и что еще труднѣе было – не побоялся суда людей и смѣло сказалъ всѣмъ: «Возьмите, судите меня. Я убилъ бывшую жену, непотребную суку, и знаю что я сдѣлалъ хорошо. Теперь берите, судите меня по своему. Вы меня не поймете. А я васъ понимать не хочу». – Онъ все это сдѣлалъ, и казалось, долженъ бы былъ быть спокоенъ (и гордъ тѣмъ, что онъ сдѣлалъ). Все, что онъ дѣлалъ, онъ дѣлалъ для того, чтобы утолить свое безпокойство. Но, сидя одинъ въ отдѣленіи Части, онъ не былъ спокоенъ. То, отъ чего онъ искалъ успокоенія, дѣлая все то, что онъ дѣлалъ, все точно тѣмъ же тяжелымъ, выжимающимъ изъ него жизнь камнемъ лежало на немъ и давило его.

Одна перемѣна была въ немъ: до этаго ему казалось, что ему надо сдѣлать что-то и что когда онъ сдѣлаетъ это что-то, ему будетъ легче, огонь перестанетъ жечь его. Но теперь онъ зналъ, что дѣлать больше нечего, и тяжесть также давитъ, и огонь также жжетъ, и онъ усталъ.

Онъ сидѣлъ на койкѣ, смотрѣлъ на рѣшетчатое окошко въ двери, слушалъ шаги, хлопанье дверей на блокахъ и разговоръ въ сосѣдней каморкѣ. —

Какой баринъ?

– Баринъ, помѣщикъ. Весь потрохъ выпустилъ, сказываютъ. Самъ покаялся. Возьмите, говоритъ, меня. Я жену погубилъ.

– Чтожъ ему будетъ, дядя Иванъ?

– Извѣстно что. Развѣ имъ велятъ смѣртоубійство дѣлать? Тоже, что и вашему брату. Чтожъ, развѣ они господа, такъ и суда на нихъ нѣту? – Нѣтъ, братъ. Нынче законъ порядокъ требуетъ.

– Чтожъ, дядя, табакъ то растеръ, что-ли?

– Когда тутъ! Анафемская должность, право.

«Судъ», – подумалъ онъ. – «Пускай. Кнутъ, Сибирь – и это пускай. Пускай бы она смотрѣла, какъ палачъ будетъ крестъ на крестъ разсѣкать мнѣ мою пухлую спину. Она не увидитъ. Она лежитъ, согнувъ растрепанную голову на бѣлую руку, и всхлипываетъ предсмертнымъ всхлипываньемъ. Пускай, – но мнѣ не легче. Дѣлать больше нечего. Судить? Капитанъ-Исправникъ? Прокуроръ?» – И онъ застоналъ отъ стыда и душевной боли при мысли о томъ, какъ ему придется отвѣчать, слушать.

Заскрипѣли двери на блокахъ, [послышались] шаги, суетня, шопотъ, и громкій барскій голосъ спросилъ, гдѣ арестантъ. —

– Въ секретной, ваше высокоблагородіе.

Высокій статный исправникъ, съ крашеными усами и хохломъ, вошелъ въ дверь, дѣлая выговоръ за нечистоту.

– Вы отставной ротмистръ Желябовской? – спросилъ онъ.

Онъ не отвѣчалъ. Онъ смотрѣлъ на Исправника, на его сытое барское лицо, на крестъ, на торопливость Станового, снимавшаго съ него шинель, и на спокойную увѣренность Исправника, свободнаго, счастливаго. Противная веселость учителя, насвистывавшаго пѣсенки, въ то время какъ Желябовской, бывши ребенкомъ, сидѣлъ подъ наказаніемъ, вспомнилась ему. И ему, какъ тогда, чувствуя свое безсиліе, захотѣлось плакать. Онъ раза два взглянулъ, опустилъ глаза и не отвѣчалъ, потому что боялся, что его голосъ дрогнетъ, и ему будетъ стыдно. Но не отвѣчая, онъ рѣшилъ, что и не нужно и нельзя отвѣчать.

– Вы арестантъ и должны отвѣчать мнѣ для снятія допроса, – сказалъ Исправникъ.

– Я все сказалъ. Я убилъ жену.[1] Судите.

– Вы <взволнованы>, въ эмоціи. Я понимаю и жалѣю. Вы успокойтесь. Я буду просить васъ эавтра отвѣтить намъ. И вѣрьте, что я жалѣю. Не могу ли быть вамъ полезенъ? Вашъ камердинеръ просилъ допустить его. Или кушанье? Но завтра уже я буду просить васъ отвѣтить по пунктамъ.

– Мнѣ ничего не нужно.

– Камердинера?

– Васька? Зачѣмъ ему?

Батюшка, Михаила Сергѣичъ,[2] отецъ! – Камердинеръ вошелъ и сталъ цѣловать плечо и руку.

– Ну, оставьте, ну, завтра.

Исправникъ вышелъ.

[3]<Василій, камердинеръ долго молчалъ, стоя у двери. Но когда все затихло, онъ упалъ со всего роста на землю и зарыдалъ. – Отецъ, прости! Я все надѣлалъ. Зачѣмъ я сказалъ тебѣ! – Молчи. – Не буду. Отецъ, прости меня, выслушай. Я выведу отселѣ. Только послушай меня. – Мнѣ некуда идти. Одно помоги мнѣ – убить еще себя. – Батюшка, Михаила Сергѣичъ! Погубилъ я тебя. Прости. Послушай меня. Грѣхъ на тебѣ большой, на мнѣ еще больше. Послушай меня, бѣги. Я и деньги принесъ, и все готово. Уйдемъ. Погубилъ одну душу, не погуби меня и себя. – Куда жъ я уйду? – Заграницу уйдемъ. – Молчи. Я спать лягу. >

Онъ прилегъ на койку и долго лежалъ. Василій[4] сидѣлъ тихо и задремалъ.

Все та же Анастасья Дмитревна, всхлипывая предсмертнымъ всхлипываньемъ, лежала передъ самыми глазами Михаила Сергѣевича, и все та же тяжесть и то же чувство безсилія томили его.

Онъ пытался молиться, но одна злоба противъ Бога поднималась въ его душѣ. A вмѣстѣ съ тѣмъ онъ чувствовалъ себя въ рукахъ его. Онъ не спалъ двѣ ночи и не могъ заснуть. На мгновенье онъ забылся и вдругъ вскочилъ:[5] Сторожъ, Сторожъ…[6]

…………………………………………………………………………………………………………………………..[7]

Сторожа были пьяны. Инвалидный солдатъ пошелъ купить закусокъ.

[8]Михаилъ Сергѣевичъ вышелъ изъ двора и тотчасъ повернулъ на пустырь за купеческимъ дворомъ. Всю ночь онъ шелъ то лѣсомъ, то дорогой. Къ утру, раздвигая колосья, они вошли въ рожь и заснули и спали весь день. Къ вечеру они вышли на дорогу. Онъ подошелъ къ рѣкѣ.[9] У рѣки были телѣги, повозки, женщины, дѣти и мужики. Всѣ съ удивленіемъ смотрѣли на него. Михаилъ Сергѣевичъ <раздѣлся и полѣзъ> въ воду.

Комментарий В. Ф. Саводника

Рукопись, автограф Толстого, занимает два полулиста писчей бумаги, сложенных в четвертку, с небольшими полями; бумага фабрики Говарда; записано всего 6 страниц, причем на шестой странице помещено всего несколько строк; две последние страницы чистые. Почерк крупный и связный, устанавливающийся у Толстого во второй половине 1860-ых гг. Как по характеру почерка, так и по качеству бумаги, рукопись может быть отнесена скорее всего ко времени после окончания «Войны и мира», т. е. к самому концу 1860-ых гг. Более точная датировка невозможна, так как в дневниках и письмах Толстого не сохранилось никаких указаний, относящихся к этому литературному замыслу. Рукопись не имеет никакого заглавия.

Отрывок был оставлен автором в зачаточном состоянии, и он к нему в ближайшее время уже не возвращался; только много лет спустя мотив убийства из ревности был использован Толстым в «Крейцеровой сонате».

Рукопись хранится в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. (Папка 3, 2.)

Отрывок печатается впервые.

ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕДЬМОМУ ТОМУ.

В настоящий том входят произведения 1856—1869 гг.

Кроме рассказа «Поликушка», печатаемого по тексту «Русского вестника», в этот том включены варианты к этому рассказу, извлеченные из черновых рукописей Толстого, а также шесть произведений, опубликованных после его смерти: «Тихон и Маланья», «Идиллия», «Сон», «Оазис», «Зараженное семейство» и «Комедия в 3-х действиях».

Впервые печатаются следующие наброски и рассказы художественного содержания в большинстве Толстым не озаглавленные. «Отрывки рассказов из деревенской жизни», «Рождественская елка», «Анекдот о застенчивом молодом человеке», «Степан Семенович», «Убийца жены» и четыре драматических отрывка: «Дворянское семейство», «Практический человек», «Дядюшкино благословение» и «Свободная любовь».

Группу отрывков философского содержания, впервые публикуемых, составляют: «О характере мышления в молодости и старости», «О насилии», «О религии» и «Философский отрывок».

В число впервые печатаемых отрывков публицистического содержания входят: «Заметка о Тульской полиции» и «О браке и призвании женщины».

В текстологических работах настоящего тома деятельное участие принимала А. И. Толстая-Попова.

Н. М. Мендельсон.

A. C. Петровский.

В. Ф. Саводник.

РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ.

Тексты произведений, печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого, печатаются по новой орфографии, но с сохранением больших букв, когда в воспроизводимом тексте Толстого стоит большая буква, и с воспроизведением начертаний до-Гротовской орфографии в тех случаях, когда эти начертания отражают произношение Л. Н. Толстого и лиц его круга (брычка, цаловать).

При воспроизведении текстов, не печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого (произведения неотделанные, незаконченные, только начатые, а также черновые тексты опубликованных произведений, соблюдаются следующие правила:

Текст воспроизводится с соблюдением всех особенностей правописания, которое не унифицируется, т. е. в случаях различного написания Толстым одного и того же слова все эти различия воспроизводятся («этаго» и «этого»).

Слова, пропущенные явно по рассеянности, дополняются в прямых скобках, без всякой оговорки.

В местоимении «что» над «о» ставится знак ударения в тех случаях, когда без этого было бы затруднено понимание. Это «ударение» не оговаривается в сноске.

Ударения (в «что» и других словах, поставленные самим Толстым, воспроизводятся, и это оговаривается в сноске.

На месте слов, неудобных в печати, ставится в двойных прямых скобках цыфра, обозначающая число пропущенных редактором слов: [[1]].

Неполно написанные конечные буквы (как, например, крючок вниз, вместо конечного «ъ» или конечных букв «ся» в глагольных формах) воспроизводятся полностью без каких-либо обозначений и оговорок.

Условные сокращения (т. н. «абревиатуры») типа «к-ый», вместо «который», и слова, написанные неполностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: «к[отор]ый», «т[акъ] к[акъ]» и т. п., лишь в тех случаях, когда редактор сомневается в чтении.

Слитное написание слов, объясняемое лишь тем, что слова в процессе беглого письма, для экономии времени, писались без отрыва пера от бумаги, не воспроизводится.

Описки (пропуски букв, перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда редактор сомневается, является ли данное написание опиской.

Слова, написанные явно по рассеянности дважды, печатаются один раз, но это оговаривается в сноске.

После слов, в чтении которых редактор сомневается, ставится знак вопроса в прямых скобках: [?].

На месте не поддающихся прочтению слов ставится [1 неразобр.] или [2 неразобр.], и т. д., где цыфры обозначают число неразобранных слов.

Из зачеркнутого в рукописи печатается (в сноске) лишь то, что редактор признает важным в том или другом отношении.

Незачеркнутое явно по рассеянности (или зачеркнутое сухим пером) рассматривается как зачеркнутое и не оговаривается.

Более или менее значительно по размерам места (абзац или несколько абзацев, глава или главы), перечеркнутые одной чертой или двумя чертами крест-на-крест и т. п., воспроизводятся не в сносках, а в самом тексте и ставятся в ломаных < > скобках; однако в некоторых случаях допускается воспроизведение и отдельных зачеркнутых слов в ломаных скобках в тексте, а не в сноске.

Написанное Толстым в скобках воспроизводится в круглых скобках. Подчеркнутое печатается курсивом. Дважды подчеркнутое – курсивом с оговоркой в сноске.

В отношении пунктуации: 1) воспроизводятся все точки, знаки восклицательные и вопросительные, тире, двоеточия и многоточия (кроме случаев явно ошибочного употребления); 2) из запятых воспроизводятся лишь поставленные согласно с общепринятой пунктуацией; 3) ставятся все знаки в тех местах, где они отсутствуют с точки зрения общепринятой пунктуации, причем отсутствующие тире, двоеточия, кавычки и точки ставятся в

Скачать:PDFTXT

Убийца жены Толстой читать, Убийца жены Толстой читать бесплатно, Убийца жены Толстой читать онлайн