подписать в Бресте мы.[28]
Нас наши Керенские-Церетели обвиняли в том, что большевики совершили преступление, подписав ужасный мир. Но в Германии тамошние Керенские-Церетели, т.-е. Шейдеман и Эберт, оказались вынужденными подписать мир гораздо более ужасный. Стало быть, подписание мира не есть дело только доброй воли. Ужасный мир подписывают тогда, когда нет другого исхода. Когда вражеский империализм берет за горло, а в руках нет оружия, тогда подписывают ужасный мир. Так вынуждены были поступить мы. И нет никакого сомнения, что если бы у власти тогда стояли Керенские-Церетели, они подписали бы в Бресте мир в десять раз худший. Лучшим доказательством является то, что они и подобные им совершенно отдали на произвол и расхищение германскому империализму Грузию, Армению, Польшу, как завтра они отдадут Закавказье англо-французскому империализму. Переговоры по поводу этого ведутся уже сейчас…
Положение Германии является в высшей степени тяжким. Спасти ее может то, что должно было спасти нас, т.-е. революция в государстве врага, на сей раз во Франции, в Англии, – развитие пролетарской коммунистической революции в международном масштабе. Но для того чтобы это скорее и вернее произошло, нужно, чтобы в самой Германии революция пошла далее по своему естественному пути; нужно, чтобы на смену трусливым соглашателям, которые стремятся урезать, окарнать, обескрылить немецкую революцию, удержать ее в буржуазных рамках и лишить ее той агитационной силы, которую она должна развить, – чтобы на смену Шейдеманам и Эбертам пришло революционное правительство, руководимое Либкнехтом. Однако, здесь сказывается отличие судеб Германии от наших судеб. Мы жили долго в условиях царизма. У нас развились революционные подпольные навыки и традиции, сперва у народников и народовольцев, затем у социал-демократии. Эта нелегальная конспиративная революционная работа, шедшая сперва от подпольной интеллигенции к передовым рабочим, нашла свое законченное яркое выражение в партии коммунистов.
К тому моменту, когда русский рабочий класс поднялся на ноги под влиянием страшных ударов истории, ему не пришлось начинать сначала. Он имел во главе своей централизованную, спаянную теснейшими узами исторической доктрины и внутренней революционной солидарностью партию, которая шла с ним через все препятствия и которая теперь стоит у власти. Это наша коммунистическая партия.
В Германии этого еще нет, потому что там энергия рабочего класса в течение десятилетий шла по руслу легализма, парламентаризма. И когда рабочий класс Германии волею событий бросился на революционную арену, – он не нашел организованной революционной партии. В Германии ее сегодня еще нет. И он поневоле воспользовался той организацией, которая была представлена Шейдеманом. Но нет никакого сомнения, что несоответствие между этой организацией, ее навыками, ее психологией, и между потребностью революционного пролетарского развития будет обнаруживаться с каждым днем все более и более ярко. И вот, перед немецким рабочим классом двойная задача: делать свою революцию и в процессе этой работы создавать орудие своей революции, т.-е. строить подлинную революционную партию. Мы не сомневаемся, что он справится с этой двойной задачей, а это есть гарантия того, что навстречу новой коммунистической революции пойдет революция французская.
Уже сейчас радиотелеграф приносит нам вести о крупнейших стачечных и революционных выступлениях в Лионе, Париже и в других местах. Да и было бы чудовищным, если бы французский рабочий класс не выступил против своих классовых врагов.
Мы знаем французский рабочий класс по его прошлому. Если вообще у какого-нибудь пролетариата есть старые революционные традиции, так это у рабочих Франции, которые проделали свою Великую Французскую Революцию, революцию 1830 года, революцию 1848 года, июньские дни, наконец, Парижскую Коммуну. Но именно потому, что французский рабочий класс выступил первый на путь революционного действия, у него, у французского рабочего класса, создался известный политический аристократизм, как у английского рабочего класса – экономический аристократизм.
Британский пролетариат смотрел долго на рабочих всех стран свысока: они де – парии, получают низкую заработную плату, живут впроголодь, у них солдатчина, они не знают спорта и пр. и пр., в то время как английский рабочий класс, т.-е. его квалифицированные верхи, находился в привилегированном положении. Отсюда его пренебрежительное отношение к революционной борьбе. Французский рабочий класс, наоборот, в течение очень долгого времени считал себя единственной революционной силой в Европе, мессией, т.-е. считал себя призванным спасти все другие народы. За пределами Франции все погрязло в варварстве, в невежестве. В Германии – абсолютизм, в России – царизм. Даже в Англии – король и лорды. Во Франции рабочий класс создал республику и первым придет к социализму. Так думали верхи рабочего класса. Вот с этим революционным аристократизмом связан у французского рабочего класса патриотизм. Мысль такая: «Если кайзер задушит нас, то погибнет Франция – единственный очаг революционной борьбы. Поэтому спасти Францию во что бы то ни стало – значит спасти социализм». Верхи французского рабочего класса мирились с тем, что правительство Франции, заключая союз с Россией, тем самым поддерживало русский царизм. Разумеется, была и оппозиция. Но широкие массы были обмануты, убаюканы, усыплены тем соображением, что опасность от немецкого абсолютизма слишком велика, что союз с Российской Империей является единственным выходом из положения, иначе немецкие башибузуки растопчут Францию и тем самым задушат социалистическую революцию. Только постепенно рабочие на опыте войны убеждались, что оба лагеря одинаково враждебны пролетариату. Из французских траншей все чаще и чаще поднимались угрожающие голоса. Правда, Клемансо сочетанием патриотической лжи и полицейской травли еще держит французских рабочих в тисках. Но теперь, когда старая империалистическая Германия лежит распростертая на земле, когда французскому рабочему классу не угрожает больше никакой внешней опасности, наоборот, когда его буржуазия сама является для него страшной, смертельной угрозой, – находясь, правда, на побегушках у английской и американской буржуазии, – для других народов теперь нет никакого сомнения в том, что в ответ на германские и австро-венгерские советы рабочих и солдатских депутатов в близком будущем появятся баррикады в Париже.
Весьма вероятно, что французский пролетариат будет опережен революционным рабочим классом Италии. Итальянская социалистическая партия, как вы знаете, с честью выдержала испытание нынешней войны. Причины этому кроются, с одной стороны, в том, что еще до войны итальянская партия очистилась от оппортунистических элементов, а также и в том, что итальянской буржуазии и монархии потребовалось около 9 месяцев на то, чтобы из лагеря центральных империй перейти в лагерь стран Согласия и начать войну на стороне Франции и России. За эти 9 месяцев итальянская партия могла на опыте других стран убедиться, к какой деморализации, к какому проституированию приводит политика «национального» объединения социалистов с капиталистами. Эти обстоятельства дали возможность итальянской партии взять в свои руки инициативу по созыву Циммервальдской конференции.[29] Молодой итальянский пролетариат отличается бурным темпераментом и не раз уже превращал камни итальянских мостовых в революционные баррикады. Все сведения, какие доходят до нас из Италии, свидетельствуют о том, что решительная схватка между пролетариатом и буржуазией стоит там в порядке дня. На Апеннинском полуострове пролетарская революция имеет один из самых боевых и надежных отрядов.
С Англией дело обстоит сейчас не многим иначе. Правда, Англия привыкла стоять в стороне от Европы. Буржуазия воспитывала английский народ в сознании, что континент – одно, Англия – другое. Правительство Великобритании вмешивалось в старые европейские войны, поддерживая деньгами и отчасти флотом более слабую сторону против сильнейшей, поддерживая ровно настолько, чтобы на континенте создалось равновесие. В этом состояла, товарищи, в течение столетий, вся мировая политика Англии – делить Европу на два лагеря и не позволять одному лагерю усиливаться за счет другого. Своих союзников правящая Англия поддерживала так, как веревка поддерживает повешенного, т.-е. чтобы по возможности затянуть у них на шее петлю в виде всяких обязательств, чтобы истощить таким образом силы не только своих врагов, но и своих «союзников». Но на этот раз вышло не так. Германия слишком сильно развернулась, показала себя слишком могущественной страной, и Англии пришлось самой впутаться в эту войну, глубоко влезть в нее, уже не деньгами только, а мясом, человеческой кровью. А сказано, что «кровь – есть сок особый». Это вмешательство английской буржуазии даром не пройдет… Привилегированное положение Англии, подкопанное основательно конкуренцией Германии, исчезло навсегда. Английский рабочий тред-юнионист раньше говорил: «у меня нет милитаризма, я свободный гражданин на своем острове, который защищается флотом. У меня во флоте несколько десятков тысяч наемных матросов, и только». Теперь этого «свободного» пролетария Англии милитаризм взял за шиворот и бросил на территорию Европы, а война вызвала страшный рост налогов, страшную дороговизну. Все это подкопало до самого корня старое «привилегированное» экономическое положение даже и верхнего слоя английского рабочего класса.
Чем более привилегированным чувствовал себя английский пролетариат раньше, чем горделивее он смотрел на себя, тем страшнее для него будет сознание катастрофы. Хозяйство Великобритании опустошено, разорено. Колоссальное количество калек-инвалидов, все это – последствия войны. Думать, что после победы над Германией Англия сможет милитаризм свой упразднить или сильно ограничить, значило бы глубоко ошибаться. Завтра сильнейшим врагом Англии будут Соединенные Штаты. Уже сегодня между ними глубокий внутренний антагонизм.[30] Для английского пролетариата остались сейчас только две возможности: хозяйственное и классовое вырождение или – социальная революция.
Правда, существует предрассудок, будто английский рабочий класс лишен революционного темперамента. Есть такая теория, субъективно националистическая, будто история народа объясняется национальным темпераментом. Это – вздор. Так судят и пишут поверхностные болтуны из буржуазной среды, которые наблюдают англичан только в шикарных ресторанах Швейцарии или Франции, – наблюдают так называемые сливки английского общества, представителей которого, из поколения в поколение испорченных и истощенных, лишенных силы и воли к жизни, они выдают за представителей английской нации.
Но кто знает историю английского народа и английского рабочего класса, историю английских революций XVII столетия, а затем английский чартизм XIX столетия, тот знает, что и у англичан есть «чорт в теле». Бывали не раз времена, когда англичанин брал в руки дубину против угнетателей. И нет сомнения, близок тот час, когда он возьмет дубину против короля, против Ллойд-Джорджа, против своих лордов и против жестокой и хитрой, умной и коварной английской буржуазии. И первые раскаты великой бури уже слышатся на островах Великобритании.
Как будто наиболее серьезная, наиболее длительная опасность для нас исходит со стороны Америки и со стороны Японии.
Посмотрим, что же нас ждет со стороны Америки.
Соединенные Штаты – могущественная капиталистическая страна, вмешавшаяся в войну, после того как европейские народы уже почти три года истощали друг друга. Критические месяцы – январь и февраль 1917 года я был в Америке и наблюдал период подготовки к вступлению Соединенных Штатов в войну.[31] Может быть, вы помните, как тогда писала наша патриотическая печать и печать всех стран Согласия о
