старшую дочь и двух младших. Если нет, кому-нибудь из жильцов придется съезжать, м. б. — нам, п. ч. такая возможность, с предупреждением за месяц, оговорена в договоре. Жаль будет района, просторного и тихого, бульвара, вида, газа, близости метро и трамваев, с трудом усвоенной местности. И, вообще, кошмар переезда — неизвестно куда: ведь мы эту искали месяцев шесть. Но, может быть — обойдется.
У нас нынче заканчивается капитальный ремонт, длившийся 2 месяца — меняли газовые трубы — и мы жили, засыпанные известкой, не только мы, но всё: еда, даже покрытая, книги, одежда, — всё было седое. Коридор был груда развалин: сначала выбили полстены, потом пробили потолок, потом — пол, и я свои огромные кипящие кастрюли носила, танцуя с уступа на уступ или крадясь под балками, и раз чуть не провалилась в нижний этаж, пока еще не заложили досками, — из нашей квартиры в нижнюю и так — семь этажей подряд — до самого низу — был сплошной пролет, и весь дом жил одной жизнью — очень громкой. Но нынче — кончено.
— Милая Аля, дошли ли, наконец, посылки, и как получила, открывала, вынимала и т. д., напиши подробно. Муля мне сказал, что обо всех приездных делах пишет тебе сам, чем с меня снимает гору: я знаю, что это для тебя — главное, а я как-то не решаюсь его расспрашивать, знаю, что малейшую удачу сообщит сам. Вчера была у Лили, она всю зиму болеет (сердце и осложнение на почки, должна есть без соли, и т. д.), — месяца два не встает, но преподавание продолжает, группа из Дома Ученых, которую она ведет, собирается у нее на дому, и вообще она неистребимо-жизнерадостна, — единственная во всей семье, вернее — точно вся радость, данная на всю семью, досталась — ей. Она очень обрадовалась, узнав, что ее весточка дошла. Дошло ли письмецо Нины? — Все твои вещи: игрушки и книги и много карточек, не говоря уже о крупном, у Лили в полной сохранности, и я ни одной из твоих книг, мне предназначенных, не взяла, — слишком грустно! — но читала их, с грустью и благодарностью, когда мы там жили, по ночам, под твоим же зеленым одеялом. Усыновила я — временно — только твою лубяную банку, держу в ней бусы.
Это — пустяки, но м. б. тебе будет интересно: из болшевского хозяйства уцелела твоя детская ванна, спасавшая и спасающая меня, твоих два ножа и тот «с головкой», который мне вернули вторженцы, приняв львиную голову за женскую, — и еще ряд мелочей, и каждая — живая растрава. Из твоих вещей, вообще, не пропала ни одна: всё были увезены Мулей и Ниной, да и наше долго было цело, п. ч. мы с Мулей наезжали и топили хворостом моего запаса, но потом из-за дальности расстояния (Голицыне — Болшево) и лютости зимы и, главное, Муриных непрерывных болезней — не смогли, и тут-то и взломали, и вселились, и разграбили, теперь их уже нет, дача отошла Экспортлесу. Помнишь огород и белую лошадь, которая в одну из последних ночей всё пожрала и потоптала? Как мы ее гоняли! Она была спутанная, страшная, ночь была черная, до сих пор слышу ее топот. Мура тогда подняли с постели и мы втроем гонялись. Я больше никогда не буду жить за городом.
Папе 27-го передачу приняли и я подала очередную просьбу о продовольственной. О вещевой тебе уже писала, повторю вкратце: так как я не знала что — я принесла всё, и всё основное приняли, не приняли только очень зимнего (две зимы искала ему валенки и, наконец, нашла: гигантские! лежат в шкафу в нафталине) и еще подушку. Но все-таки он будет одет. Его серое пальто Зина положила на шерстяную вату, сделали и снимающийся меховой воротник. О пальто (пишу в каждом письме, прости за скуку!) — нужно ли тебе мое синее, хотя поношенное и не очень уж синее, но прочное, теплое, легкое и абсолютно-непромокаемое? Лиля и Муля говорят, что оно как-то неуместно, но тебе видней и только ты можешь решить. Ведь с одним черным (новым) ты не обойдешься. Все другие поручения помню и выполню — только бы Муля поскорей собрался!
Мечтаю послать тебе два номера Интернациональной Литературы с романом негрского писателя Райта — Сын Америки.[2239] Ничего страшнее я не читала. Очень сильная вещь, но какая-то невыносимая, во всяком случае — не по моим силам. Вчера читала до 3 ч. утра и во сне сочинила конец, и каков мой ужас, когда — оказывается — еще пятьдесят страниц мытарств! Мне очень интересно что ты о ней скажешь. А так — перечитываю сейчас — Лескова, которого не читала с 1913 г., когда жила в Феодосии.
Конец мая, а серб, холодно, дожди, деревья еле и вяло запушились, но мне так легче: совсем не хочется лета с его роскошью и радостью. Никуда не поедем, будем ездить загород к Лиле и к одной старушке-переводчице,[2240] которая очень нас любит с Муром. У меня от мысли о загороде — просто содроганье. Пиши о погоде — у вас, как идет весна, есть ли новое в севере. Мне все советуют съездить в Коктебель, ни за что не поеду — никогда — и никто не хочет понять — и расхваливают: красоты природы, веселье жизни. Я недавно подумала, что привязанность дело длительное: чтобы привязаться, нужно сжиться, а у меня уже времени на это нет, да и охоты, да и силы. Кончаю, нужно греть ужин, и хочу чтобы письмо пошло нынче же. В последнем послала тебе Мура — маленького, в парке, и нас с Муром в 1935 г., на лесенке. Вот еще две, была бы счастлива, если бы дошли.
Рукой Г. С. Эфрона:
Милая Аля, пишу на свободном мамином кусочке. Экзамены идут хорошо. Завтра — геометрия. Испытания надоели — скоро кончатся. Но все-таки с кем-то разговариваешь, общаешься. У нас в доме кончается ремонт. Сижу дома и слушаю радио.
Целую крепко.
Мур
РОДЗЕВИЧУ К. Б
Прага, 23-го Декабря 1923 г.
Мой родной,
Я не напоминаю Вам о себе (Вы меня не забыли!) я только не хочу, чтобы Ваши праздники прошли совсем без меня.
Расставшись с Вами во внешней жизни, не перестаю и не перестану —
Впрочем, Вы все это знаете.
МЦ.
А на прилагаемую мелочь — не сердитесь (не сéрдитесь?) право выручить Вас — мне, и Вам — меня, это жалкое право мы ведь сохраняем? Буду думать о Вас все праздники и всю жизнь.[2241]
В КОМИТЕТ ПОМОЩИ РУССКИМ ПИСАТЕЛЯМ И УЧЕНЫМ ВО ФРАНЦИИ И В СОЮЗ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ И ЖУРНАЛИСТОВ
1
В Парижский Комитет помощи русским писателям и ученым:
Ссуду в размере 275 французских франков (400 чешских крон) с благодарностью получила.
Марина Цветаева
Прага, 4-го марта 1924 г.
2
В Комитет помощи русским ученым и журналистам
Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон
Покорнейше прошу Комитет о предоставлении мне пособия.
Марина Цветаева-Эфрон
Bellevue (S. et О.)
31, Boulevard Verd 14-го января 1927 г.
3
В Комитет помощи русским ученым и журналистам в Париже
Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон
Покорнейше прошу Комитет не отказать выдаче мне пособия, в котором очень нуждаюсь.
М. Цветаева-Эфрон
Bellevue (S. et О.)
31, Boulevard Verd 25-го марта 1927 г.
4
В Комитет помощи русским писателям и ученым в Париже
Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон
Находясь в крайне-затруднительном материальном положении сердечно прошу Комитет оказать мне посильную помощь.
М. Цветаева-Эфрон
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
18-го марта 1928 г.
5
В Комитет помощи русским писателям и ученым.
Покорнейше прошу Комитет не отказать мне в пособии, в котором очень нуждаюсь.
Марина Цветаева
Meudon (S. el О.)
2, Avenue Jeunne d’Arc
12-го декабря 1928 г.
6
В Союз русских писателей в Париже
Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон
Покорнейше прошу Комитет оказать мае посильную помощь. Муж болен (туберкулез), дочь учится и нужно платить за школу,[2242] литературного заработка никакого, — положение ужасное.
Марина Цветаева
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
6-го января 1931 г.
7
В Комитет помощи ученым и журналистам
Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон
Прошу уделить мне пособие из сумм, собранных на новогоднем писательском вечере.
Матеиальное положение мое крайне тяжелое.
М Цветаева. Адрес с 15-го января
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Camot
6-го января 1933 г.
8
В Союз писателей и журналистов
Покорнейше прошу Союз Писателей и Журналистов уделить мне что-нибудь с писательского новогоднего вечера.
С благодарностью заранее
Марина Цветаева
Vanves (Seine)
65. Rue J. В. Potin
2-го января 1937 г.
Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции образован в 1919 г. Основной формой его деятельности были благотворительные инициативы. Комитет, как записано в его обращении к русской эмиграции от 15 декабря 1927 г., охранял «благодаря теплой отзывчивости широких кругов эмиграции, с любовью и бережностью, даже в самые тяжкие времена изгнания, свою литературу, свою науку».
В 1930-х годах денежную помощь писателям распределял непосредственно Союз русских писателей (литераторов) и журналистов в Париже.
Сохранилось еще несколько расписок Цветаевой:
1.1
Четыреста (400) франков от «Общества помощи писателям и журналистам» с благодарностью получила.
Марина Цветаева
Париж, 11-го декабря 1925 г.
(Архив С. В. Познера)
1.2
Получила от Правления Союза Русских Литераторов и Журналистов в Париже сто шестьдесят франков, каковые обязуюсь возвратить Правлению при первой возможности. По доверенности матери своей М. И. Цветаевой.
Ариадна Эфрон
Париж, 1933 года февраля 4-го дня.
1.3
Париж, 1933 года Июня 10 дня выдал эту расписку Правлению Союза русских литераторов и журналистов в том, что сего числа получила от него ссуду в сумме ста пятидесяти франков, каковую обязуюсь возвратить Союзу при первой возможности.
По доверенности матери своей Марины Цветаевой дочь ее
Ариадна Эфрон
1.4
1933 г. Октября 13 дня выдала расписку эту Правлению Союза русских литераторов и журналистов в том, что получила сего числа ссуду в сумме ста франков, каковую обязуюсь вернуть при первой возможности.
По доверенности матери своей Марины Цветаевой
Ариадна Эфрон
1.5
4 Декабря 1933 получила от Правления Союза русских литераторов и журналистов в Париже в ссуду сто (100) франков, каковые (?) возвратить при первой возможности —
По доверенности матери своей Марины Цветаевой
А. Эфрон
1.6
Париж 1937 года февраля 3-го дня
Получила в ссуду от Союза Русских Литераторов и Журналистов в Париже сто пятьдесят франков, каковую сумму верну Союзу при первой к тому возможности.
Подпись: М. Цветаева.
Почти одновременно с прошением Цветаевой в Комитет помощи пришло письмо в ее поддержку:
Мы, нижеподписавшиеся, сим удостоверяем, что Марина Ивановна Цветаева сейчас в большой нужде и просим Союз оказать ей возможную помощь.
Париж, 14-го марта 1928 г.
Аналогичная просьба содержится в другом письме, хранящемся в том же архиве. Написано оно казначеем Комитета М. С. Цетлиной на имя его председателя И. Н. Ефремова:
Глубокоуважаемый Иван Николаевич,
По независимым от меня обстоятельствам я м. б. не смогу присутствовать сегодня на заседании. Очень прошу обратить особое внимание на заявления по поводу П. Б. Струве
