любви. Даю Вам его — в ответ на всё, целое, которое в том (уже — том!) сне дали мне — Вы.
Знаю еще одно, что при следующей встрече — через день или через год — или: через год и день (срок для найденной вещи и запретный срок всех сказок!) — нб людях, одна, где и когда бы я с Вами ни встретилась, я буду (внутри себя) глядеть на Вас иначе, чем все эти семь лет глядела, может быть вовсе потуплю глаза — от невозможности скрыть — от безнадежности сказать.
Марина
Р. S. — 14-го августа 1932 г.
Но все-таки (сознаю свое малодушие) хочу знать, Саломея, о Вас: где Вы и чту и как Ваше здоровье и чему Вы радуетесь и радуетесь ли.
Ведь не могу же я сразу (два дня прошло) утратить Вас — всю. Видите — обычная сделка с жизнью.
_________
Еще одно: помните. Вы как-то целый вечер воевали с каким-то платочком (нашейным), вся прелесть которого якобы долженствовавшая состоять в его непринужденности. — Не могу носить неприкаянных вещей! — так Вы, кажется, сказали и, наконец с отвращением — его сняли. Вспомнила это, вспоминая ту — Вашего ночного шествия (вдоль моей души!) — одежду, явно— не Вашу, ибо явно — наброшенную. И Вы, Саломея, в моем сне были на свободе, на той, которую в жизни не только не ищете — не выносите.
Ах и под самый конец — листка и сна — поняла: это были просто Елисейские Поля, не эти — те, и только потому я все семь лет подряд ничего не видела, что не вслушалась в смысл слова.
Приписка на полях:
(NB! Причем — Theodore Deck?!)[709]
6-го октября 1932 г.
Clamart
101, Rue Condorcet
Дорогая Саломея,
Простите, что начинаю с просьбы. 13-го, в четверг (Maison de la Mutualitй) мой вечер — вернее вечер моей памяти о М. Волошине. А 15-го — терм. Посылаю Вам 10 билетов с горячей просьбой по возможности распространить.
Дела мои очень плохи.
Обнимаю Вас
МЦ.
Clamart, 14-го Октября 1932 г.
Дорогая Саломея,
Как я счастлива, что Вы наконец вернулись. У меня такое странное чувство к Вам — несказбнное в жизни — может быть когда-нибудь в стихах — такое щемящее чувство… что я счастлива, что я не на десять лет моложе: когда я еще пыталась такие чувства — все же — как-то — осуществить. (Сколько было бы лишней муки!)
— Ладно. —
________
Вечер прошел очень хорошо, увлеченно и увлекательно. Читала, Саломея, 2 часа 45 минут с крохотным перерывом — дух перевести! — до самого закрытия зала: два раза отчаявшийся швейцар присылал записки, что потушит свет. Кончили в полночь. Зал — весь читательский: ни одного писателя (сволочи, нет, старики, именно дохлые старики, я не из-за себя ругаюсь, из-за Макса). Но можно сказать, что мой скромный зал вчера был сплошной и один очаг любви.
(Отрывки Вам с удовольствием почитаю при встрече, все — щемяще-веселые!)
Обнимаю Вас и совсем не знаю, как опять влезу в благонадежное русло нашего с вами приятельства.
Марина
Приписки на полях:
Самое сердечное спасибо за билеты и за то, что не говорите кбк было трудно вручить.
Саломея! А у нас с вами общий приятель: кавказец, с лица родной дедушка Мура. Угадайте!
Декабрь 1932
Дорогая Саломея!
Как грустно, что мы только билетно общаемся! Все ждала Вашего обещанного зова, сколько раз выходила из Вашего метро — и все не в ту сторону. Зайти на авось — не решалась, но каждый раз думала — не без горечи.
А теперь опять это билетное дело. Нужда зверская (собранное берегу для будущего терма и переезда) — а тут еще праздники, и все идут за чаями. Вечер, пока, наш единственный ресурс.
Милая Саломея, сделайте что можете.
Буду читать стихи 20 лет назад.[710] Придете?
Обнимаю Вас.
МЦ.
5-го янв(аря) 1933 г.
Адрес после 10-го тот же Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Дорогая Саломея,
Только два слова (на мне сейчас четыре одновременных рукописи)
1) никакой обиды
2) спасибо
После переезда, этой пятой горы, сообщусь по существу.
Целую.
МЦ.
Приписка на полях:
Рукописи:
1) Эпос и лирика современной России[711]
2) Neuf lettres de femme[712]
3) Живое о живом (переписка, правка).[713]
4) Перевод статьи Бердяева о чем еще не знаю
3-го апреля 1933 г.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Дорогая Саломея!
Мне очень совестно, что беспокою Вас билетными делами — тем более, что Вы совсем ко мне оравнодушели. (Я продолжаю, временами, видеть Вас во сне, — это тоже осененность, и больше чем наша вещь в нас.)
Вечер м. б. будет интересный, я сейчас ни в чем не уверена. Цена билета 10 фр. Скоро терм. Часть Извольского фонда волей-неволей проедена, приходится дорабатывать.[714]
Сделайте что можете! Обнимаю Вас и от души желаю хорошей Пасхи.
МЦ.
16-го апреля 1933 г., Пасха
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Христос Воскресе, дорогая Саломея!
Все совсем просто — как во сне, и я поняла это сразу как во сне — без фактов, которые меня всегда только сбивают.
Вы ушли в новую жизнь, вышагнули (как из лодки) из старой — (м. б. с берега в воду — это неважно, из чего-то — во что-то) и естественно не хотите ничего из старой: а я из старой, вернее — мое явление к Вам на пороге — из старой, со старою порога. Это проще простого, и я это глубоко понимаю — и, больше, — Вам глубоко сочувствую: я сама бы так. И только так и можно.
И никакие человеческие «предположения» меня не собьют.
Обнимаю Вас.
МЦ.
15-го мая 1933 г.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Дорогая Саломея,
Простите за напоминание, но если у Вас продались какие-нибудь билеты на мой вечер, было бы чудно, если бы Вы мне сейчас прислали на мое нынешнее полное обмеление.
Как-то встретила Мочульского, он тоже Вас не видел — уже год. Обнимаю Вас и думаю всегда с нежностью.
МЦ.
Вера Сувчинская выходит замуж за молодого (очень молодого) англичанина[715] и едет в Россию. Жених уже там и познакомился с Мирским, который на днях отбыл в Туркмению.[716]
Лето 1933
Дорогая Саломея,
Сердечное спасибо, хотя — увы, увы — эти деньги мне придется сдавать Извольской, которая как дракон на страже моих термовых интересов. (Какое жуткое слово terme, какое римско-роковое, — каменное, какое дважды-римское — Рима Цезарей и Рима Пап, — какое дантовское слово, если бы я была французским поэтом, я бы написала о нем стихи.)
А Вы знаете, Саломея, что мы должны переехать в Булонь, потому что Мур с осени поступает в русскую гимназию: вернее, мы с Муром (я тоже все забыла). Прохожу с ним сейчас дни творения, не менее, а более недоступные разуму, чем Апокалипсис.
— Ну, Мур, какое же небо сотворил Бог в первый день? Небо. Мур, перебивая: — Знаю. Сам скажу. Святое пространство.
Что же такое твердь? Вместилище для… освещения.
Дорогая Саломея, могла бы писать Вам без конца. Обнимаю Вас. Спасибо.
МЦ.
23-го сентября 1933 г.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Дорогая Саломея,
Разрешите мне совершенно чистосердечный вопрос: можем ли мы рассчитывать на Ваш сбор к октябрьскому терму? Дело в том, что с Е. А. Извольской, неизвестно почему и как, создались такие сложные отношения, что выяснить ничего невозможно, сам вопрос уже невозможен. Не удивляйтесь: там, где психика вмешивается в деловое — обоим плохо.
Умоляю, милая Саломея, никогда ни звуком не обмолвиться ей об этом письме, она человек страстей, и плохо придется уже не «делам» и не психике, а просто мне. Но не объяснить этого моего Вам запроса было невозможно.
Мур на днях поступает в школу, пока что во французскую, здесь же, п. ч. на переезд и устройство в Булони (русская гимназия) не оказалось денег. Я пишу прозу, которую Вы, м. б., иногда в Последних Новостях читаете.[717] Стихов моих они решительно не хотят, даже младенческих. Аля кончила свою школу живописи и теперь будет искать работы по иллюстрации. О Сергее Яковлевиче.. Вы наверное знаете.[718]
Вот и все пока. А что — у Вас, с Вами?
Жду ответа и сердечно обнимаю
МЦ.
26-го сентября 1933 г.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Милая Саломея,
Итак, начистоту: Елене Александровне[719] все это — просто — надоело. Если она узнает, что у Вас что-нибудь имеется, она на Ваших лаврах опочит и преподнесет мне Ваше — как свой собственный сбор. Нужно, чтобы Вы, если она Вас запросит, ответили ей неопределенно, а деньги послали ей не раньше 10-го, чтобы дать ей время, обеспокоившись, самой что-нибудь сделать.
И очень попросила бы как-нибудь обмолвиться в сопроводительном письме или при встрече, что Вы меня известили. Важно, чтобы она знала, что я знаю, что столько-то — Ваше. А то в прошлый раз была очень неприятная неопределенность, я многое знала, чего не могла сказать. Она с БОЛЬШИМИ СТРАННОСТЯМИ. Умоляю меня не выдавать. А сообщение мне Вы можете объяснить моим беспокойством (СУЩЕМ!) о терме и Муриной школьной плате. Но все это не раньше 10-го. Пока же — отмалчивайтесь. Пусть сама постарается. Простите за эти гадости.
Целую и благодарю
МЦ.
12-го Октября 1933 г.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Дорогая Саломея,
Огромное спасибо — и все, как нужно. Кстати, Е. А. Извольская, которая сама всю эту «мне-помошь» затеяла, сейчас от нее решительно отказывается, полагаясь на мое «устройство» в Последних Новостях (раз в полтора месяца статья в 200 фр. и вообще на Бога. Бог с ней, но свинство большое, тем более, что не откровенное, а лицемерное.
2) Сережа здесь, пбспорта до сих пор нет, чем я глубоко-счастлива, ибо письма от отбывших (сама провожала и махала!) красноречивые:
один все время просит переводов на Торг-Фив (?), а другая, жена инженера, настоящего, поехавшего на готовое место при заводе, очень подробно описывает как ежевечерне, вместо обеда, пьют у подруги чай — с сахаром и хлебом. (Петербург).
Значит Сереже остается только чай — без сахара и без хлеба — и даже не — чай.
Кроме того, я решительно не еду, значит — расставаться, а это (как ни грыземся!) после 20 лет совместности — тяжело.
А не еду я, п. ч. уже раз уехала. (Саломея, видели фильм «Je suis un иvade»,[720] где каторжанин добровольно возвращается на каторгу, — так вот!)[721]
3) Веру Сувчинскую видаю постоянно, но неподробно. Живет в городе, в Кламар приезжает на побывку, дружит с неизменно-еврейскими подругами, очень уродливыми, которые возле нее кормятся (и «душевно» и физически), возле ее мужских побед — ютятся («и мне перепадет!»), а побед — много, и хвастается она ими, как школьница. Свобода от Сувчинского ей ударила во все тело: ноги, в беседе, подымает, как руки, вся в непрерывном состоянии гимнастики. Больше я о ней не знаю. Впрочем есть жених — в Англии.
4) Я. Весь день aller-et-retour, с Муром в школу и из школы. В перерыве зубрежка с
