Революцию — утраченной. Не перечитывала давно. В памяти моей слилась с «Аленьким цветочком».[800] Нынче ночью же прочту и буду спать с ней — в ладони.
Рильке еще не трогала: посмотрела и отложила. Рильке — всегда прямая речь («а вчера — косвенная?») Рильке для меня — всегда прямая речь. В этой книге его живой голос. Скульптура? Все равно. Для меня Родэн — его недостроенный дом, мы с Муром, мы с Вами на тех холмах, — вся весна 1928 г. И — больше всего — посвящение Рильке Родэну одной его книги: «A mon grand ami Rodin».[801]
Дружочек, как мне жалко, что мое чувство благодарности к Вам — двоится. Как бы я хотела — писать Вам, как вчера! Но никакая любовь не может погасить во мне костра справедливости, в иные времена кончившегося бы — иным костром!
Мне очень больно делать Вам больно, больней — сейчас, чем Вам — тоже сейчас (в минуту прочтения). Но я бы себя презирала.
М.
Понтайяк, 7-го сентября 1928 г.
Колюшка родной! Простите мне вчерашнее письмо, но — «за птенца дралась наседка» (еще Слоним обиделся за амазонку, не поняв, что в том-то и вся соль!) — не могу несправедливости. У меня не по-милу хорош, а по-хорошему — мил, особенно с тобой.
Только что твое письмо о перемещении матери.[802] А ты где теперь будешь? Чуяло мое сердце, что на том верху я буду только раз! (бывший).
— Ты сберег мать от большого ужаса, но — может быть — и от большого счастья. Думал ли ты о последнем часе — в ней — женщины? Любить, это иногда и — целовать. Не только «совпадать душою». Из-за сродства душ не уходят из дому, к душам не ревнуют, душа — дружба.
Но — ты дал ей чистую рану (того она, конечно, вознесет превыше облаков, и ТАМ — с ним будет!) — сейчас в ней огромная пустота несбывшегося, — заполнит работой.
Я рада за нее — и мне больно за нее. А боль всегда слышней радости.
— Когда ты когда-нибудь захочешь уйти из дому, тебя твой сын так же удержит, как ты — сейчас — мать. La justice des choses.[803]
О, Колюшка, такой уход гораздо сложнее, чем даже ты можешь понять. Может быть ей с первого разу было плохо с твоим отцом (не самозабвенно — плохо) и она осталась, как 90 или 100 остаются-оставались — как будет оставаться 1 на 100 — из стыда, из презрения к телу, из высоты души.
И вот — молодость кончается. Ей зб-сорок, — еще 5 лет… И другой. И мечта души — воплотиться, наконец! Жажда той себя, не мира идей, хаоса рук, губ. Жажда себя, тайной. Себя, последней. Себя, небывалой. Себя — сущей ли? — «Другой»? Средство к самому себе, наш слепой двигатель. Посылаю тебе две книжки, ничего не скажу, скажи — ты. Дошел ли рыцарь? (Заказным, пропасть не может.) Сейчас ухожу в Ройян, обрываю письмо, вечером буду писать еще, люблю и обнимаю тебя, спасибо за все.
М.
Чудесная печать.
Как себя. — Дай ей когда-нибудь мою Поэму конца. Все поймет! (Напишет — изнутри — заново.)
21-го сентября 1928 г.
…Ваш почерк — чудовищен, будь я Волконским, я бы сказала Вам, что такой почерк — непочтение к адресату; нет, просто бы сказала, без «Вам», Вам бы он этого не сказал — потому же, почему не говорю — я. Если мой неразборчив, то — существом своим, замыслом каждой буквы, а не неряшеством. У меня нет недописанных букв… Сосредоточьте руку. Пожалейте букв — этих единиц слова. Каждая — «я».
…У Вас единица начертания не буква, а слово, одно сплошное слово. Но не обижайтесь: Вы так обскакали свой возраст — миновав разум — мудрость, самолюбие — гордость и т. д., что мне досадно видеть в Вас — просто школьническое.
О стихах: Вы еще питаетесь внешним миром (дань полу: мужчины вообще внешнее женщин), тогда как пища поэта: 1) мир внутренний, 2) мир внешний, сквозь внутренний пропущенный. Вы еще не окупаете в себя зримость, даете ее как есть. Оттого Ваши стихи поверхностны. Ваши стихи моложе Вас. Дорасти до самого себя и перерасти — вот ход поэта.
Вы сейчас отстаете (Вы многое знаете, чего еще не умеете сказать — оттого, что недостаточно знаете) — вровень будете лет через семь, а дальше — перерастание, во всей его неизбывности, ибо — чем больше растет поэт, тем больше человек, чем больше растет человек…
Это я о насущном, внутреннем.
О внешнем: Вы еще не умеете работать, в Вас еще нет рабочей жилы, из которой — струна! Слова в Ваших стихах большей частью заместимы, значит — не те. Фразы — реже. Ваша стихотворная единица пока фраза, а не слово. (NB: моя — слог.) Вам многое хочется, кое-что нужно и ничего еще не необходимо сказать…
И чтобы закончить о речах и стихах: Вы еще немножко слишком громки.
Медон, 5-го октября 1928 г., пятница
Дорогой Николай Павлович, я уже успела по Вас соскучиться. Лежу второй день, жар был и сплыл, но нога (прививка) деревянная, а когда не деревянная, то болит. Двигаться не могу, разве что на одной. Лежу в чудной розовой ночной рубашке — новой — подарке Али, жаль, что Вы меня в ней не увидите, — и не только в ней, вообще — лежащей, т. е. самой доброй и кроткой. Завтра вторая прививка, м. б. будет еще третья, во всяком случае встану не раньше вторника. Рука еще болит — видите, как пишу? Вчера у меня был в гостях Товстолес, просидел на сундуке до сумерок, говорили о Балтике (оттуда) и черной магии. Оказывается, мы оба под знаком Сатурна,[804] все приметы совпадают. Очень радовался не-евразийской теме беседы (евразиец). А почему Вы тогда сказали:
«После того как я от Вас тогда ушел, мне уже было все равно — на людях или одному»… Вам было так хорошо? Или так плохо? Или так — как? Ответьте.
Вообще напишите мне — как здоровье, что делаете, что читаете, скучаете ли обо мне. Какая дикая жалость — такое совпадение! (болезней). Вы бы сидели у меня целый день — или Ѕ — или ј — сколько смогли бы и захотели. Нынче с утра налетела А. И. Андреева и забрала у меня Новый Мир на два дня. Справляемся с Алей, вернее — справляется одна, я лежу и ничего ускорить не могу. Если придет Ваша мама, передам Вам, через нее «подарочек». До свидания, родной. Вы мне снились, спрашивала Вас о том же (вопрос по середине письма). Пишите про здоровье, как я была бы счастлива, если бы Вы сейчас вошли. — Сидите дома. —
М.
5-го октября 1928 г.
Я — здесь, а с других хватит и закрыток.
МЦ.
Ноябрь 1928 г.
Милый Николай Павлович,
Будьте завтра у меня в 6 ч., пойдем в Кламар за женой Родзевича[805] и Владиком,[806] а оттуда все вместе на Маяковского. Непременно.
Завтра, во вторник, в 6 ч. у меня. Жду. Это его последнее чтение.
МЦ.
1-го января 1929 г., вторник
Meudon (S. et O.)
2, Av(enue) Jeanne d’Arc
С Новым Годом, милый Николай Павлович!
Давайте к Гриневич в воскресенье, — все остальные вечера у меня разобраны. Заходите за мной в 8 ч., к 9-ти часам будем у них.
Как Ваше здоровье? Аля сказала, что Вы кашляете и хрипите. Я тоже. Всего лучшего, поздравьте от меня ваших, особенно — маму.
МЦ.
Если не трудно, напишите госпожам Гриневич, что в воскресенье.
Начало января 1929 г.
Милый Николай Павлович!
Если можете, зайдите ко мне к 2 ч., не можете — как писала, в воскресенье в 8 ч. Жду Вас до 2 ч.
МЦ.
5-го января 1929 г.
Милый Николай Павлович,
Будьте у меня в 7 ч., после 7-ми поездов много, а Вера Степановна просила, что приехать пораньше, иначе она очень устает. Итак жду
МЦ.
25-го января 1929 г.
Н. П. Гронскому — прошу ответа —
Милый Николай Павлович,
Можете ли Вы завтра утром проехать со мной в чешское консульство, срочно необходимо, боюсь, что и так опоздала.[807]
А вторая просьба: узнать, где это консульство (кажется, что Avenue Klйber, но только кажется, и № не знаю). Именно консульство (Consulat tchиcque), а не посольство. Ответьте, пожалуйста, через Алю.
— Перевожу сейчас письма Рильке.[808]
— Да! Не поедете ли со мной в пятницу на Miss Cavel (Convention «Magique»).[809] Подумайте!
МЦ.
Пятница — завтра. Кинематограф дешевый и чудный.
#11_1##
Февраль 1929 г.
Милый Николай Павлович, Сергей Яковлевич очень Вас просит обменять ему книги в библиотеке, вместо 4 книг взять 3 (там знают), взять последние №№ советских журналов — Красная Новь, Красная Звезда, Печать и Революция.[810] Мне, пожалуйста, обменяйте Лескова на Лескова же (не Соборяне[811]) или — Мельникова-Печерского.[812] Я вечером (к 9 часам) часто дома — м. б. сегодня зайдете? Завтра меня не будет. — Когда Волконский? Всего лучшего
МЦ.
Около 30-го апреля 1929 г.
Николай Павлович! Приходите завтра утром ни свет ни заря по делу выступления Волконского.[813] Ведь у меня читает Святополк-Мирский и Волконского нужно предупредить (не знаю их взаимоотношений), а объявление (платное) в Последние Новости должно быть сдано завтра до 12 ч. — кого же объявлять?? Словом, будьте у меня не позже 9 ч. (девяти). А то — неизвестно что.
Благодарная днесь и впредь
МЦ.
Май 1929 г.
Милый Николай Павлович,
Заходите как только сможете — дело спешное, можно вечером — я дома до 2 ч. и после 5 ч., но если можете в течение утра. Готова ваша карточка с Сергеем Михайловичем. Итак, жду.
МЦ.
Около 24-го мая 1929 г.
Милый Николай Павлович,
Будьте у нас в 7 ч., мы вместе поедем к Сергею Михайловичу, с которым я еще должна посоветоваться о его чтении, а Вы направитесь в зал, — мы с Сергеем Михайловичем поедем вместе. Не запаздывайте!
МЦ.
Стало быть Вы отвозите меня к Сергею Михайловичу.
Сердечное спасибо, милый Николай Павлович, в глубочайшие изви нения за гвозди. — Что ж: не судьба; верней: судьба. Утешаюсь холодной погодой, человека сжимающей, обратно жаре, выгоняющей его из кожи и из квартиры (что, впрочем, то же!) — Пишите о своей жизни: ландшафтах, прогулках, знакомствах.[814] Пришлите снимки, если есть. — Дальше конечно не ищите: явно-бесполезно. М. б. отправлю Алю на две недели на море (в Бретань) гостить к знакомым, а сама осенью на столько же в Прагу — давняя мечта.
Еще раз, спасибо от всего сердца — и за это, и за все. Вы удивительный человек.
МЦ.
Числа не знаю, конец июня 1929 г.
7-го июля 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
