то общение на это, там — на здесь (хотя мне это всегда безумно трудно, я не привыкла к теснотам, а никогда в жизни такой не бывает свободы, полной и предельной, как внутри, — и не может быть)…
О да, у жизни, как она ни тесна, есть своя прелесть и сила — хотя бы звук живого голоса, ряд неуловимостей, которых не вообразишь.
Но тáк, туристически, налетом… Смотреть, который час (я же первая буду смотреть, только об этом и буду думать…).
Для этого надо быть человеком городским, общительным, бронированным, дисциплинированным, отчасти даже коммерческим, неуязвимым всем своим равнодушием — к душам, безразличием — к лицам.
Ничего этого во мне нет, а всё — обратное
Этот (девятый уже!) мой Париж я вообще ни с кем не вижусь, все мои реальные отношения с людьми роковым образом (и рок этот — я, т. е. все мое — от меня) — разрушаются, вернее — рассеиваются, как дни, а последние годы — годы — я вообще ни с кем не общаюсь — само случилось, — и знаю, почему: связанность домом, отдаленность Кламара, мое отсутствие привычки к женской «теплоте» — это все ищут, а вовсе не:
легкий огнь, над кудрями пляшущий,
Дуновение — вдохновения…[1495]
А все-таки очень хочу с Вами повидаться, хотя бы, чтобы сообщить последние сомнения редакции «Современных записок» относительно моей прозы[1496] — и вообще всякое другое… Не могли ли бы приехать ко мае — Вы, к 4-м часам. Ведь — просто! Есть № 89 трамвая, доходящий до Clamart-Fourche, а от Fourche — первая улица налево (1 минута).
И есть вокзал Монпарнас с самыми обыкновенными поездами. Вот — поезда, выписаны в точности, безошибочно. Ответьте, когда и какой поезд. Встретим Вас с сыном, посидим у меня и побеседуем спокойно. Иного способа свидеться — нет.
МЦ.
Май 1934 г.
Нет, надо писать стихи. Нельзя дать ни жизни, ни эмиграции, ни Вишнякам, ни «бриджам»,[1497] ни всем и так далеям — этого торжества: заставить поэта обойтись без стихов, сделать из поэта — прозаика, а из прозаика — покойника.
Вам (нам!) дано в руки что-то, чего мы не вправе ни выронить, ни переложить в другие руки (которых — нет).
Ведь: чем меньше пишешь, тем меньше хочется, между тобой и столом встает уже вся невозможность (как между тобой и любовью, из которой ты вышел).
Но есть и истощение — от отвычки.
Не отрешайтесь, не отрекайтесь, вспомните Ахматову:
А если я умру, то кто же
Мои стихи напишет Вам? — [1498]
не Вам и даже не всем, а просто: кто — мои стихи…
Никто. Никогда. Это невозвратно. Вы обкрадываете Лирику неразб, безглагольную, как всякое до, беспомощную, не сущую без нас, поэтов.
И именно потому, что нас мало, мы не вправе…
Это меня беспокоит до тоски — мысль о возможности такого рядом, почти со мной, ибо я давно перестала делить стихи на свои и чужие, поэтов — на «тебя» и «меня».
Я не знаю авторства …
26 декабря 1934 г.
Vanves (Seine),
33, Rue J. В. Potin
С праздниками, дорогой Владислав Фелицианович!
И с очередной — срочной — просьбой (завершительные строки статьи о Гронском): кто из русских поэтов умер до 30 лет?
Лермонтов, Веневитинов (??), Бенедиктов, Надсон,[1499] — ещё кто?
Можно и XVIII в., но там, по-моему, жили поздно.
А среди нас?
Наверное кого-нибудь основного забываю.
— Умоляю! Если можно — pneu, п. ч. надеюсь к сороковому дню (31-го).
Сердечный привет Вам и Ольге Борисовне.[1500]
МЦ.
ХОДАСЕВИЧАМ В. Ф. и О. Б
13-го марта 1937 г., суббота.
Vanves (Seine), 65, Rue J. В. Potin
Дорогой Владислав Фелицианович и дорогая Ольга Борисовна,
Не дивитесь моему молчанию — Аля уезжает в понедельник,[1501] т. е. послезавтра, весь дом и весь день сведен с ума — завалы вещей — последние закупки и поручения, — неописуемо.
Как только уедет — я ваша.
Я, вообще, ваша — сейчас долго объяснять — но, чтобы было коротко: мои, это те и я — тех, которые ни нашим ни вашим. С горечью и благодарностью думала об этом вчера на свежей могиле Замятина, с этими (мысленными) словами бросила ему щепотку глины на гроб. — Почему не были?? Из писателей была только я — да и то писательница. Еще другая писательница была Даманская.[1502] Было ужасно, растравительно бедно — и людьми и цветами, — богато только глиной и ветрами — четырьмя встречными. Словом, расскажу при встрече, надеюсь скорой. Есть очень любопытный изустный рассказ — о Москве сейчас. Обнимаю и скоро окликну.
МЦ.
С Замятиным мы должны были встретиться третьего дня, в четверг, 11-го, у общих друзей. Сказал: — Если буду здоров.
Умер 10-го, в среду, в 7 ч. утра — один. Т. е. в 7 ч. был обнаружен — мертвым.
У меня за него — дикая обида.
ГАРТМАНУ Ф.А
2-го марта 1934 г.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Многоуважаемый Господин Гартман,
(Простите, не знаю отчества)
С большой радостью и признательностью приеду к Вам в Courbevoie послушать Вас — по моему поводу,[1503] или себя, в Вашем восприятии, но сейчас болен мой сын, и, пока, неизвестно чем, и я в большой тревоге. Кроме того, я настолько им же, его учением (проводами, приводами, кормежкой, укладыванием) — всем детским жизненным укладом пришита к дому (у меня замены — нет), что никогда никуда не выбираюсь — с ним.
15-го, через четверг, мы, надеюсь, увидимся на моем чтении о Белом, — подойдите, пожалуйста, в перерыве, возобновим знакомство и сговоримся.
Кончаю большой просьбой распространить, по возможности, билеты между знакомыми. Цена билета 10 франков. Посылаю десять. (Десятый — Вам и жене, дружеский.) Этот вечер мой единственный ресурс, я почти не зарабатываю, и жить не на что. А теперь еще болезнь сына.
Сердечный привет Вам и Вашей жене — заранее радуюсь ее пению.[1504] Если будете отвечать, сообщите, пожалуйста, свое отчество, а также имя-отчество Вашей жены. — Как хорошо, что Вы себя пишете Θ., а не Ф., этого уже не делает никто — кроме меня, а Современные Записки, сознательно, переправляют миθ на миф.
До свидания!
М. Цветаева
8-го февраля (марта) 1937 г., понедельник
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогой Фома Александрович,
Пока — всего два слова, ибо я на самых днях должна сдать рукопись — Мой Пушкин — около ста страниц (мелких) ВОТ ТАКИМ ПОЧЕРКОМ.
Сердечное спасибо за привет! Вечер прошел из ряду вон хорошо, отлично: мы с залом были — одно, я это одно было — Пушкин.
— Посылала я Вам уже или нет оттиск моих пушкинских переводов?[1505] Или только рукописную (ма-аленькую!) няню? Посылаю оттиск на авось, если уже есть — верните, пожалуйста.
От того общества (романсы Римского-Корсакова)[1506] пока — ничего. Очень надеюсь. Люблю эту работу. (Всякую работу люблю, всё что можно сделать руками.)
До свидания. Очень огорчена болезнью Вашей жены, и Вашим самочувствием.
Как только освобожусь — напишу еще. У меня в жизни разные важные события. Очень хочу с Вами встретиться.
Еще раз — спасибо.
МЦ.
Приписки на полях:
Вы — милый, внимательный, на старинный лад — друг.
Р. S. Эпиграф к Вашему местожительству:
Февраль — кривые дороги[1507] (Народная примета, даже — календарная).
Второе Р. S. Нашла гениальную вещь из еврейской (ма-аленькой!) жизни в Голландии, написанную двумя голландцами, из которых один (и главный) явно — голландка. При встрече дам прочесть. Лучше нельзя и нет.
Третье Р. S. А нос у Вас (нас) не еврейский, а древнегерманский.
КАНТОРУ М. Л
23-го мая 1934, среда
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
Милый Михаил Львович,
Умоляю о корректуре, верну в день получения, сама завезу куда надо.[1508]
Очень грязная рукопись, — правила до последней минуты, много вставок, перечерков, — непременно напутают. И очень важно расположение двух последних строк … т. е. чтобы подпись посредине, а не сбоку, п. ч. она часть текста, сами увидите.[1509]
У-МО — ЛЯ — Ю! (корректуру). Если надо — приеду сама, куда скажете. В Clamart ходят pneu.
МЦ.
ПОЛЯКОВУ А. А
24-го октября 1934 г.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptiste Potin
Милый Александр Абрамович,
Посылаю Вам два редакционных билета на мое чтение 1-го, и очень рада буду, если Вы придете. — Рассказ из детской жизни.
Мы очень давно с Вами не видались и без Вас мне в Последних Новостях — не везет: Демидову я не пришлась.
Я всем говорю: вот если Поляков мне скажет, что моя вещь не подходит — я поверю, и не обижусь, и принесу другую, п. ч. я ему верю, и как редактору, и как человеку… А когда…
Да! А раз я это всем говорю, то справедливо сказать и Вам.
До свидания — когда-нибудь!
М. Цветаева
29-го марта 1935 г., пятница
Vanves (Seine)
33, Rue J. В. Potin
Дорогой Александр Абрамович,
Не в службу, а в дружбу.
Умоляю поместить прилагаемое оповещение о моем чтении памяти Н. П. Гронского в это воскресение, по возможности на видном месте. Посылаю такое же оповещение и Струвэ,[1510] на случай, если бы Вы эти дни случайно отсутствовали.
П. П. Гронского не прошу, п. ч. он из деликатности (здесь — странной) поместит сына на последнем месте, а я хочу, чтобы многие прочли и пришли, потому что юноша этого — заслуживал, и потому что у меня нет возможности общаться с русским читателем иначе, как устно. (Статья эта пойдет и по-сербски, и по-чешски.)[1511]
Буду очень рада, если придете.
Сердечный привет и, заранее, благодарность.
Марина Цветаева
Пока Демидов жив — я навряд ли буду у вас печататься, а такие люди иногда до-олго живут. Пока что, он меня — выжил.
Да! Предупреждаю, что буду беспокоить Вас этой же просьбой еще дважды, а м. б. и трижды (не считая этого воскресенья — в четверг, в то воскресенье и в день чтения: четверг), с небольшими вариантами.
Предупреждаю — чтобы не раздражались каждый раз заново.
БЕРГ А. Э
29-го ноября 1934 г.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptiste Potin
Милостивая государыня, не правда ли — у нас столько же душ сколько языков, на которых мы пишем? Вам пишет мое французское я.[1512]
Я Вам бесконечно признательна за Ваше письмо. Что такое признательность? Дать знать о своей радости, радоваться перед ним, перед тем (от кого происходит нам эта радость). Вот я радуюсь перед Вами — и в этом вся моя признательность. Я никогда не знала и не принимала Другой.
Не могли бы ли Вы поменять субботу на воскресенье? Сын мой выходит из класса только в 4 ч., так что мы могли бы поспеть только на поезд в 5 ч. 30 и я боюсь, что нам останется мало времени для обсуждения (потому что таковое будет! ведь мы очень упрямы, моя рукопись[1513] и я, — пожалуй ослицы, чем любое другое животное. Пегаз удвоенный и подкрепленный ослом… Увы, увы, я Вас предупреждаю заранее!)
Итак, жду Вашего ответа.
Если воскресенье не подходит, мы приедем
