мая 1939 г., рано утром — Париж, 32 В-d Pasteur.)
* * *
До скамейки (смотрю открытки). — Собор, Св. Тереза — Cierge.[36] Поиски к<инематогра>фа (Grande Illusion — complet[37]). Старый Рынок. Статуя, поднесенная английскими женщинами. Висячий мост. Кафэ. Опять скамейка и два ореха (дерева). Вид. Толпа. Бесконечная прогулка. Вокзал. Сон. Звоним: не застаем. Дом.
— Незабвенный день — и вид — и город[38] —
ВЫПИСКИ ИЗ МАЛЕНЬКОГО ЧЕРНОГО КОЖАНОГО AGENDA С МЕТАЛЛ<ИЧЕСКОЙ> ЗАКРЫШКОЙ:[39]
* * *
1931 г. (Муру 6 лет)
Мур (28-го янв<аря> 1931 г. — почти 6л. — родился 1-го февр<аля> 1925 г.)
Я: — А для чего крёстная мать и крёстный отец?
Мур: — Для того чтобы если настоящая мать умрет еще бы запасная оставалась. Как в машине — колесо запасное.
* * *
Разговор с батюшкой. В ответ на его доводы:
— Он же мне ничего не ответит, он ведь нарисованный!
(Напоминает солдатское, 1917 года: — Не хочу на дóску молиться!)
* * *
Мур: — Захотелось поикать.
* * *
— Какие свиньи — французы: испортили наше русское р. Свиньи. Всё у них наоборот.
* * *
(Не помню, Мур или я:)
* * *
— Интересно, когда я буду помирать — что я последнее буду вспоминать?
Мур, не задумываясь: — Стихи.
* * *
Мур — про драку с Алей (NB! ему шесть лет — Але 181/2!)
— Она меня бьет — как корова, как кобыла. А я ее — как муравей.
* * *
Пасха, заутреня (на воле, кламарская церковь, зелень, фонарики)
— Тебе нравится церковь?
— Да, п. ч. похожа на гараж.
* * *
О войне.
— Нужно уехать до войны, за войну, где ее еще нет.
* * *
Гусочка.
(безумная любовь к картонной гусыне-бомбоньерке — «гусочке»)
* * *
(Я)
Любовь не прибавляет к весне, весна — тяжелое испытание для любви: кто может сравниться с деревом?
* * *
Мур — апрель 1931 г.
— У меня теперь бывает такое чувство, что я — я.
* * *
Многократно прыгая на меня с камня (долмэна) — Мёдон — Беллевю — Observatoir:[40]
— Ой, мама! Я Вас совсем изнемогу!
* * *
О Муре:
Человек предполагает, а Мур располагает.
* * *
— От юности моея мнози борют мя страсти. Мур, на каком это языке?
— Славянском.
— А кто на нем говорит?
— О. Андрей — и больше никто.
(31-го апреля 1931 г.)
* * *
Мур — 5-го мая 1931 г.
— А как слоны ласкаются?
* * *
(Я). Почему любят спать с красивыми (в темноте)? Значит, всё-таки сознание. Значит — ценность не в прямом ощущении, а в освещении.
* * *
Мальчик — матери (на какие-то расцветшие кусты)
— Regarde ce qu’elles sont belles!
— Elles sont en fleur, cela ne nous avance en rien.
(Май, с Муром в Кламаре)
* * *
Удивительно, что прошедшее время так же подробно как наше: не пластами — а ежесекундно — и у пещерного человека — ежесекундно — и у Атиллы — и т. д. Потому так неудовлетворительна история. И так восхитительна и умилительна и воскресительна — la petite histoire[41] (бельевые счета Бетховена).
* * *
Мур:
Негрская мама.
* * *
Собаку зовет как меня. (А м. б. он говорит: — Вы собаку зовете как меня?) Нет! «Собаку зовут как меня». (В книге, вспомнила. — 1939 г.)
* * *
Я: — Как меня зовут?
Шепотом: — Не знаю.
— Ну, ты меня зовешь мамой, а другие все — как зовут?
— Марина Цветаева.
* * *
— Мама! Хотите сделаем пожар! Подожжем землю — чтобы все лысые горы стали.
* * *
На осу: — Живот как у тигра.
* * *
«Летний птенец» (про какую-то птицу в Зоолог<ическом> Саду).
* * *
(Я). Сто лет мне иногда кажутся как сто франков — раз плюнуть!
(NB! 1939 г. — Пишется — в бедности!)
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА 1938 Г
9-го мая 1938 г. (переписываю год спустя — 28-го мая 1939 г.) еще Ванв.
Говорим с Муром об идолопоклоннической любви некоторых к собакам — сажают за стол, повязывают салфетку — как ребенку, к<оторо>го — нет.
Мур: — По-моему — для себя нелестно: породил — пса!
* * *
— Нужно такого лишить жизни, чтобы меня не лишил — земли!
(О самовластцах)
* * *
(Я) — Как из таких двух огромных слов: добро и душа смогли сделать это среднее, вялое добродушие? (Случай, когда вещи, сложенные, дают безмерно-меньшее: уничтожаются. Иногда такой случай — брак. NB! не мой.)
* * *
…немножко — ручной…
Сиреной — еще, и Сивиллой — уже…
* * *
* * *
Мур, 29-го сент<ября> 1938 г. (Accord des Quatre[42] — день чешской трагедии. П<ариж>, Пастёр)
— читает газету:
— L’Angleterre sera réunie au continent. Mais cet événement ne ce produira que dans 15 siècles.
Мур, с досадой: — On sera mort.[43]
* * *
Стихи — мне — нижнего (отца) — в ответ на стол:
Знаменитый писательский стол…
Нескончаемой славы престол, —
Ты — сарая теперь обитатель!
Был ты пет и воспет,
Даже больше, — как лучший товарищ!
После этих побед, —
Тебе места вдруг нет!
Вдруг ты свален — как хлам от пожарищ…
Но прости мне всю немощь мою
И пойми: сам я свален судьбою!
И, хоть песен других о тебе не спою —
Всё же будем друзьями с тобою.
* * *
М. И. — от М. А.[44]
Ванв, июнь 1938 г.
* * *
Песня о Каховке
— Светлова, автора Гренады
Каховка, Каховка, родная винтовка,
Горячая пуля, лети,
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
Этапы большого пути.
Гремела атака, и пули звенели,
И ровно строчил пулемет.
И девушка наша проходит в шинели,
Горящей Каховкой идет.
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит — на запасном пути.
Ты помнишь, товарищ, как вместе шагали,
Как нас обнимала гроза,
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
Ее голубые глаза.
Так вспомним же юность свою боевую,
Так выпьем за наши дела —
За нашу страну, за Каховку родную,
(NB! Повторяется 3-тье четверостишие, но лучше — так: у Светлова всегда пересказано. И в Гренаде — лучшей песне за 20 лет.)
* * *
(Моя мысль — попутная и внезапная:)
Я своего ребенка обязана любить больше своей чести. (Честь — просто!)
28-го мая 1939 г.
* * *
Письмо на прощание — год назад[45]
Париж, 12-го/VII (т. е. июля) 1938 г. (по ошибке — 1932 г.)
Дорогая М.,
Я завтра уезжаю, и нам не удастся встретиться. Я не прощусь с Вами, не обниму, не поцелую — м. б. в последний раз. Увидимся ли мы и когда? И даже те скупые часы, какие были нам даны в эти последние годы — кажутся такой близостью по сравнению с провалом отъезда.
Хочется мне сказать Вам очень многое — о том, что Вы сами знаете и о чем мы не говорили. Я знаю всё дурное, что я причинил Вам. Знаю всё неправильное, что делал.
Но я хочу, чтобы одному Вы верили: в чем-то основном я не изменил Вам, и — несмотря на все мои поступки, или мое отсутствие — я был Вашим верным другом — и буду им всегда, до конца Вашей и моей жизни. Где бы Вы ни были, что бы Вы ни делали, знайте всегда, что можете на эту дружбу и эту верность рассчитывать — хотя это слово для Вас неподходящее.
Привет Муру — будет он расти молодцом.
До свидания.
Обнимаю и целую Вас от всей души.
ПОСЛЕДНЯЯ (ЛИ?) ЗАПИСНАЯ КНИЖКА:
Осень 1938 г. — весна 1939 г. — толстая, клеенчатая, трепаная,
с черновиками стихов к Чехии — верный спутник
* * *
Выписки:
Вокруг — грозные моря неуюта — мирового и всяческого, мы с Муром — островок, а м. б. те легкомысленные путешественники, разложившие костер на спине анаконды. Весь мой уют и моя sécurité[46] — Мур: его здравый смысл, неизбывные и навязчивые желания, общая веселость, решение (всей природы) радоваться вопреки всему, жизнь текущим днем и часом — мигом! — довлеет дневи злоба его, — его (тьфу, тьфу, не сглазить!) неизбывный аппетит, его Barnrn, сила его притяжений и отвращений, проще — (и опять: тьфу, тьфу, не сглазить!) его неизбывная жизненная сила.
Сейчас мания — Brillantine du D
По вечерам страстно (он — за двоих!) играем в Oie,[49] и он всегда обыгрывает, а в шашки идем ровно: для меня это не комплимент, а для него — большой (при его полной неспособности к математике, пока — арифметике).
Вчера съел у меня все черные (к<отор>ые я, из «суеверия» всегда беру — себе) — и я не поддавалась, щадя его в будущих играх не со мной (с не-мной!). В Coffret[50] — 12 игр!!! Но иных мы не понимаем, а для других нужно трое, четверо.
* * *
Научилась одна ездить на лифте, впервые за всю жизнь: одна, на 7-ой эт<аж>, но только на знакомом. Чужих боюсь как прежде (и обхожу как прежде) особенно — раздвижных.
* * *
Старик и старуха: camarades de malheur.[51] (Самое malheur[52] когда один из них ищет себе — camarade de bonheur.[53])
* * *
Будет вам Моравия —
Язва моровá!
(Не написано)
* * *
В доме, где нет культа матери, мать — раба. Равенства — нету, да и не должно быть.
(По своему — и других еще — поводу — 9-го янв<аря> 1939 г.)
* * *
У стойки кафэ, глядя на красующегося бэль-омма[54] — хозяина, слыша — ушами слыша:
— Vous n’avez pas de gueules cassée?[55]
— я внезапно осознала, что я всю жизнь прожила за границей, абсолютно-отъединенная — за границей чужой жизни — зрителем: любопытствующим (не очень!), сочувствующим и уступчивым — и никогда не принятым в чужую жизнь — что я ничего не чувствую, как они, и они — ничего — как я — и, что главнее чувств — у нас были абсолютно-разные двигатели, что то, что для них является двигателем — для меня просто не существует — и наоборот (и какое наоборот!).
Любовь — где для меня всё всегда было на волоске — интонации, волоске поднятой, приподнятой недоумением (чужим и моим) брови — Дамокловым мечом этого волоска
— и их любовь: целоваться — сразу (как дело делать!) и, одновременно, за 10 дней уславливаться. (А вдруг мне не захочется? (целоваться) Или им — всегда хочется? «Всегда готов».)
— и квартира — и карьера — и т. д., т. е. непреложная уверенность в себе и в другом: утвержденность на камне — того, что для меня было
