к Гомеру» («Prolegomena ad Homerum», 1795). Позднее, во время работы над переводом «Одиссеи», Жуковский скептически отзывается об этой тео¬рии в письме к А. П. Елагиной (см.: С 7. Т. 6. С. 49). О переадресовке этого письма см.: Наше наследие. 2003. № 65. С. 89.

9 Versuch einer Vergleichung der deutschen Dichter mit den Griechen und Romern. Von I. I. Hottinger. Mannheim, 1789. S. 166—169.

10 Речь идет об эписодии втором из трагедии Эсхила «Персы».

А. Янушкевич

О красноречии

(С.325)

Автограф неизвестен.

Впервые: ВЕ. 1811. Ч. 57. № 9. Май. С. 14—31. Отд. П. «Изящные искусства, науки и литература» — с указанием источника: «Из Essays and Treatises, by D. Hume» и подписью: «Ж.»

В прижизненные собрания сочинений не входило.

Печатается по тексту первой публикации.

Датируется: начало 1811 г.

Как уже явствует из текста первой публикации, источником перевода Жуков¬ского явилось сочинение Давида Юма «Essays and Treatises оп several subjects» (Lon-don, 1760), в первом томе которого (р. 165—185) находится эссе «Of Eloquence» («О красноречии»). По всей вероятности, Жуковский воспользовался для своей работы французским переводом этого произведения (Oeuvres philosophique de М. D. Hume… Londres; Paris, 1788. T. 4), так как именно это издание было в его би¬блиотеке и содержало пометы в тексте (см.: Описание. № 2658; БЖ. Ч. 3. С. 18—19).

Перевод Жуковского в целом точен: первые абзацы почти дословно передают содержание эссе Юма. Далее русский переводчик снимает все подстрочные при-мечания, цитаты из латинских авторов, отчего текст обретает большую сжатость и степень обобщенности. Особенно это заметно к концу перевода: 18-й абзац эссе, содержащий сведения о Французской академии и французских ораторах: пропо-ведниках Флешье и Боссюэ, генерале Талоне, кардинале Мазарини — Жуковский переводит творчески. Он изымает весь французский материал, заостряет мысль о соотношении истинного и ложного вкуса в красноречии, акцентирует момент эмо-ционального воздействия «превосходных образцов красноречия», говорит о их значении для распространения «лучших понятий», которые могут «дать большую разборчивость уму и чувству» (курсив Жуковского. —А. Я.).

Интерес Жуковского к теории и практике красноречия не был случайным. Он во многом опирался на атмосферу Дружеского литературного общества, где моло¬дой Жуковский и его друзья-единомышленники (Андрей и Александр Тургеневы, А. Мерзляков, А. Воейков, Андрей и Михаил Кайсаровы, С. Родзянко) осваивали навыки ораторского искусства, произнося на заседаниях речи, посвященные самым различным этико-философским и эстетическим вопросам (подробнее см.: Резанов. Ч. 2. С. 119—200). Этот опыт и школа красноречия будут востребованы в «Арзама¬се», где речи «братьев арзамасцев» одновременно оружие литературной полемики и документ новой эстетики.

Но, по всей вероятности, можно говорить о том, что существовал и конкретный импульс для рождения данного перевода в начале 1811 г. на страницах ВЕ.

В письме Жуковскому (не ранее 3—7 октября 1810 г.) его соредактор по ВЕ М. Т. Каченовский сообщал: «Вы сбираетесь переводить из Лагарпа о Цицероно-вых речах. Бог вам да поможет. Однако ж знайте, что в Петербурге напечатаны первые (от 1 до 5) томы Лагарпова Лицея» (Ежегодник Рукописного отдела Пуш¬кинского Дома. 1979. Л., 1981. С. 101). Этот перевод Жуковский не сделал, хотя многочисленные пометы в третьем томе французского издания «Лицея» Лагарпа и в сочинениях Цицерона (см.: БЖ. Т. 2. С. 75—88; Янушкевич. С. 23—24) свидетель¬ствовали о тщательности подготовки к нему.

Перевод эссе из Юма в определенной степени компенсировал интерес Жуков¬ского к проблеме ораторского искусства. Его возникновение связано с полемикой вокруг книги А. С. Шишкова «Перевод двух статей из Лагарпа, с примечания¬ми переводчика» (СПб., 1808). Одна из переведенных Шишковым статей — «De 1’Elocution et des Figures» («О способе выражения и фигурах») — была взята из «Ли-цея» Лагарпа (Lycee… Paris, 1800. Т. 3. Р. 198—249), и именно она первоначаль¬но определила замысел Жуковского. Предназначая ее для перевода в ВЕ, Жуков¬ский выступал оппонентом Шишкова. Одновременно с ним будущий арзамасец Д. В. Дашков в рецензии на книгу Шишкова (Цветник. 1810. № 11. С. 256—303; № 12. С. 404—467), а затем в брошюре «О легчайшем способе возражать на крити¬ки» (СПб., 1811), написанной в ответ на шишковское «Присовокупление» к «Рас¬суждению о красноречии Священного Писания» (СПб., 1811), и в статье «Нечто о журналах» (Санкт-Петербургский вестник. 1812. № 1. С. 1—21) полемизировал с организатором и идеологом созданного в 1811 г. литературного общества «Беседа любителей русского слова».

Последняя статья Дашкова была предварительно прочитана на заседании Вольного общества любителей словесности, наук и художеств 22 июля 1811 г. и была итогом борьбы за новый слог и новое красноречие. Называя Шишкова «мни¬мым нашим Квинтиллианом», Дашков в своей речи-статье заявлял: «Не должно думать, чтобы мы во всем превзошли греков и римлян: мы во многом еще остались позади их. Сколь бедно, например, красноречие наше в сравнении с бессмертными творениями Демосфена и Цицерона. Сколь сухи пред ними почти все наши на¬пыщенные похвальные слова и речи, или рассуждения, не имеющие ни плана, ни связи в мыслях!» (Арзамас-2. Т. 2. С. 77).

Опираясь на авторитет английского мыслителя, о котором чуть позже, в письме А. П. Киреевской от 17 декабря 1815 г., Жуковский говорил: «Сухой, холодный, но умный Юм…» (УС. С. 22), русский переводчик эссе «О красноречии» попытал¬ся обозначить идеал истинного оратора. Буквально цитируя слова своего друга и единомышленника, Д. В. Дашкова, он так отзывается о современных ораторах: «…я говорю о недостатке методы в рассуждениях; нет порядка и связи в мыслях — нет полного убеждения для рассудка» (курсив мой. —Л. Я.).

Своим переводом Жуковский говорил о современном красноречии, которое не могло ограничиваться, как это утверждал А. С. Шишков, «красноречием Священ¬ного писания» и «похвальных слов» Ломоносова, а должно было стать инструмен¬том парламентской полемики, принадлежностью светской жизни, выражением ис¬кусства слова.

Полемические выступления Дашкова и перевод Жуковского были опытами предарзамасской полемики с формирующейся «Беседой» и ее идеологом — адми¬ралом А. С. Шишковым. Для Жуковского это уже было не первое столкновение с Шишковым. Он достаточно эмоционально прореагировал на появление его извест-ного сочинения «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» (СПб., 1803), последовательно в своих записях на страницах книги проводя карамзинскую мысль о необходимости учиться мыслить у лучших европейских авторов. «Душа на-рода, — замечает он, — может получить и выражать идеи прежде другого, другой выражает ее после него на своем языке» (БЖ. Ч. 1. С. 112; ср. наст. изд.).

Проблема соотношения французской и русской мысли, ее словесного выраже¬ния обострилась в атмосфере антинаполеоновских войн, а затем Отечественной войны 1812 г. По всей вероятности, Жуковский, отказавшись от перевода из Ла¬гарпа, обратился к творчеству английского мыслителя Д. Юма как авторитета для более отчетливого выражения теории красноречия, включающей различные на¬циональные варианты. Снятие в переводе французских реалий лишь отчетливее подчеркивало интернациональный характер проблемы ораторского искусства.

В этом смысле представляет определенный интерес отношение Жуковского к «похвальным словам» Ломоносова, который был для Шишкова образцом. Его по¬меты и замечания в тексте «Слова похвального Ея Величеству Государыне Елисаве-те Петровне, самодержице Всероссийской, говоренном ноября 26 дня 1749 года», сделанные примерно в то же время, что и перевод эссе Юма «О красноречии», дают возможность говорить о последовательном и целенаправленном внимании к проблемам ораторского искусства. «Пышная похвала не трогает; надобно оратору с тоном ораторским соглас(ный) тон иметь»; «Его [Ломоносова] похвальное слово Елиз(авете) не возвыш(ает) души. След(овательно) главная цель оратора не до-стигнута»; «Смесь низкого, грубого слога с ораторским, стихотворным» (см.: БЖ. Ч. 1. С. 62—63) — эти и другие маргиналии Жуковского выявляют органическую связь читателя похвальных слов Ломоносова, оппонента Шишкова и переводчика эссе Юма. Публикация на страницах ВЕ статьи «О красноречии» — характерный факт критико-эстетической позиции первого русского романтика в преддверии «Арзамаса».

1 Кальв, Целий, Курион, Гортенсий, Кесарь… — Речь идет о виднейших римских ораторах и политических деятелях эпохи Цицерона: Лицинии Кальве Гае (82— 48 до н. э.), Целии Руфе Марке (82—48 до н. э.), Скибонии Курионе Гае (консул в 76 до н. э.), Гортенсий Квинте Гортале (114—50 до н.э.), Цезаре Гае Юлии (100— 44 до н. э.).

2 Согласно рейхлиновой традиции (Рейхлин Иоганн, 1455—1522, — нем. гума-нист, который ввел произношение древнегреческих слов по образцу новогреческо¬го языка) имя известного афинского оратора в переводе Жуковского дано в следу¬ющей транскрипции: «Димосфен». В тексте эссе Юма везде — Democthenes; поэто¬му восстанавливаем в переводе это традиционное написание.

3 Старый Циббер… — Имеется в виду английский актер и драматург Колли Сиб-бер (Cibber, 1671—1757).

4 …неуспех сражения Херонейского… — Битва при Херонее (388 до н. э.), в кото-рой Демосфен принимал участие и после поражения греков выступил с речью в их защит)’.

5 Когда бы надлежало мне ~ при слышании толиких злодеяний… — Цитата из речи Цицерона «О казнях», направленной против Гая Верреса (LXVII, 171). Ср.: Цице¬рон Марк Туллий. Речи: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 161.

6…без Катилины и Верреса не было бы, вероятно, и Цицерона… — Упоминаются ге¬рои самых знаменитых речей Цицерона — Гай Веррес, сицилийский наместник в 73—71 гг. до н. э., прославившийся взяточничеством, превышением власти, оскор-блением религии, и Луций Сергий Катилина (108—62 до н. э.), представитель рим-ского патрицианского рода, участник политического заговора.

7 …какое Валлер имел для поэзии… — Уоллер (Валлер) Эдмунд (1605—1687), ан-глийский поэт.

%Аизиасу афинян… — Известный афинский оратор Лисий (ок. 445—380 до н. э.), предшественник Демосфена в мастерстве аттической речи.

9 Сочинения Болингброка… —Лорд Генри Болингброк (1678—1751), английский историк, философ и государственный деятель, идеолог тори. Потерпев неудачу на политическом поприще, Болингброк после воцарения Георга I занялся литератур¬ной деятельностью и стал одним из видных публицистов Англии XVIII в. Персо¬наж популярной комедии французского драматурга Э. Скриба «Стакан воды, или Причины и следствия» (1840).

А. Янушкевич

СТАТЬИ И КОНСПЕКТЫ 1820—1830-х ГОДОВ

(Выписки из немецкой эстетики и критики)

(С. 334)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 96. Л. 13—17 об.) — черновой, без заглавия; на русском и немецком языке.

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: БЖ. Ч. 2. С. 203—225. Публикация А. С. Янушкевича. Ср.: Эстети¬ка и критика. С. 299—307.

Печатается по тексту первой публикации; немецкий текст дан в русском пе¬реводе.

Датируется: октябрь 1818 г.

Рукопись имеет заглавие: «Тетрадь с текстами для переводов. Составлена для занятий с великой кн.(ягиней) Александрой Федоровной» и представляет смесь учебных упражнений по переводу с немецкого языка на русский и поэтических опытов Жуковского. На основании указаний в самой рукописи публикуемый текст датируется октябрем 1818 г.

По своему характеру эти выписки напоминают конспект, составленный из основных положений крупнейших представителей немецкой эстетической мысли. Русский поэт выбирает из сочинений Бутервека, А. Шлегеля, Жан-Поля, Шиллера, Гердера, Клингера рассуждения о сущности поэзии, о классическом и романтиче¬ском в искусстве, о духе народной поэзии, часто без всяких изменений записывая их.

По